Главное, что ты должен знать: ты знаешь очень мало!

Моим родителям исполнилось по 77 лет, и я бы очень хотела, чтобы эта цифра смогла быть трёхзначной, к примеру – «107». Папа говорит, что чувствует себя лучше, чем в сорок, а от мамы часто слышу про боль. Часто поднимаю свою голову и обращаюсь со словами куда-то наверх: «Пожалуйста, не надо. Ещё очень рано. Я не готова к этому. Мне очень страшно». Моя давняя подруга, похоронившая своих родителей, говорит мне, что к этому невозможно подготовиться. А я не верю и продолжаю повсюду искать ответ на вопрос: «Как не бояться смерти?»

Мне не страшно умереть самой и не страшно было с самого детства. Помню, в шесть лет я перенесла двухстороннее воспаление легких, и после выписки бабушка забрала меня из сельской больницы. Мы шли с ней пешком по обочине проезжей части, и вдруг я резко поменялась с ней местами. Бабушку отодвинула ближе к посадке, а сама заняла её место – рядом с машинами. Она тогда очень удивилась, но я объяснила свои действия так: «Бабушка, если Вас собьёт машина, то кто меня будет кормить? Я тогда тоже умру от голода. А если умру я, то Вы всё равно будете жить».

Я тогда не понимала, с каким бы чувством она осталась жить, случись такое. Но теперь уж точно знаю, как оно называется и как проживается: иногда быстро и понятно, а иногда очень долго и совсем непонятно. Это большой шанс для всех, если перед уходом есть болезнь и возможность долюбить друг друга. А если нет? Если ещё вчера ты поругался с отцом, а на завтра его не стало? Если ещё вчера ты приезжала в дом престарелых и с раздражением мыла голову маме, а сегодня уже не к кому приезжать? Если ты решил и отправил родителя на операцию, а он не выдержал такой нагрузки? Вдруг надо было просто спросить: «А чего ты сам действительно хочешь?»

Ко многим событиям в своей жизни мы готовимся: к экзаменам в школе, к выпускному, свадьбе, рождению детей. Готовимся долго и тщательно. А вот на смерть настойчиво закрываем глаза. Но ведь так было не всегда. Помню 30 лет назад, когда я работала продавцом в магазине «Ткани», большим спросом пользовалась красное полотно и узкое полотенечное. Красное – для обивки гроба, а длинные полоски полотенец, чтобы опускать его в яму. Этими тканями я торговала с лотка в очередь.

А ещё я помню, что у моей бабушки в сундуке отдельной стопкой лежало всё для её похорон. Она сама пошила блузку и юбку; купила очень красивый платок, чтобы ей повязали его на голову и много больших носовых платков для сопровождающих процессию. Бабушка продумала всё: и что простелить под себя, и каким покрывалом накрыть сверху. Она легко говорила о смерти и рассказывала нам, что надо будет сделать.

А что же сейчас? Сейчас, когда моя мама начинает поднимать эту тему, я скукоживаюсь, отнекиваюсь и всячески убегаю от этих разговоров. А может не стоит? Может, стоит набраться смелости и посмотреть реальности в глаза? Когда дети хоронят своих родителей – это естественно и закономерно. Не естественно, когда наоборот. Это теперь я понимаю, почему моя бабушка злилась и ругалась, когда я плохо кушала. После войны она похоронила своих двух детей, умерших от голода, выжил тогда только мой отец. Почему она никогда не говорила с нами об этом? Были ли условия для этого, и хотели ли мы её слушать? Или убегали также от таких разговоров? К сожалению, мы многое понимаем только потом, когда возможности поговорить уже не представляется. Теперь я решила, что хватить бегать.

Дистанция в отношениях с родителями изменяется на протяжении всей нашей жизни. Мы то сближаемся, то отдаляемся по каким-то причинам. Вот и Нюта Федермессер рассказывала, что после замужества её мама не разговаривала с ней полтора года. Мол, не за того парня вышла. Но это не помешало ей продолжать дело, начатое Верой Милионщиковой – её матерью. Когда был поставлен смертельный диагноз, то дочь спала в одной постели с матерью и вместе с ней выбирала причудливую одежду для погребения. Выбирая, они смеялись и думали в основном о том, как сохранить жизнь хоспису. Вера Васильевна стала клиенткой своего же заведения. А Нюта и по сей день говорит, что все идеи и ценности, о которых она говорит – это ценности, переданные её матерью. Для меня обе эти женщины являются примером.

Сегодня я хочу знать про то, как жить правдиво, стареть спокойно и быть готовой однажды к расставанию навсегда. Прислушалась к себе и поняла, что мне нужно что-то очень практическое. Потом вдруг неожиданно поняла, что хоспис – это и есть самое близкое к смерти, честное, абсолютно понятное и очень важное – то самое пространство, в котором можно научиться жить и не бояться встречи со смертью. И я нырнула в эту тему с большим интересом и желанием обрести недостающее.

Главная задача хосписов – создать такое пространство, в котором люди могли бы остаться самими собой и проявиться своими последними и честными желаниями. А чтобы это могло произойти, для этого нужны определенные условия. Уходящим близким должно быть:
Не больно,
Не страшно и
Не одиноко.

Жанна Гарнье, Сесилия Сандерс, Филип Гоулд, Виктор Зорза, Вера Миллионщикова – это люди, открывающие мне глаза сегодня. Светлая им память. Всё о чём они писали или говорили, и всё, что они делали, применимо не только для умирающих людей. Всё это применимо и для ныне живущих. Не стоит ждать, когда родители или другие близкие люди зайдут в «белый тоннель». Четыре фразы из пяти, которые важно успеть сказать перед самым уходом, можно сказать прямо сейчас.
«Ты мне очень дорог»
«Я тебя люблю»
«Прости меня, пожалуйста»
«И я тебя прощаю»
А пятую: «Я с тобой прощаюсь», можно придержать на самый конец.

Я подумала: «Что мне сейчас мешает спросить у моих родителей об их искренних желаниях? Узнать об их боли и страхах? Не чувствуют ли они одиночества, живя поврозь и так далеко от меня? Что мне мешает узнать их лучше? А ничего! Нет таких барьеров! Они могут быть только в моей голове». Пятнадцатая заповедь хосписа звучит так: «Главное, что ты должен знать: ты знаешь очень мало». Я соглашаюсь с ней и буду узнавать дальше…

Фото автора текста