Верность отцу

«Какое грандиозное шоу! – Лидия ходила по номеру отеля под впечатлением от увиденного. – Свет, музыка, костюмы… Я такого еще никогда не видела! Жаль, что нельзя было фотографировать... Я хочу это сохранить, а по приезду домой написать картину. Нарисую карандашом, а дома перенесу на холст. Но как я это сделаю? Отец запрещает мне рисовать эскизы. Он говорит, что надо сразу на холст, маслом, и никаких набросков!».

Лидия была художником. Она уже в середине шоу решила, что напишет картину. Эта мысль не оставляла её на протяжении всей программы. Так она пропустила часть шоу, думая о том, как ей зафиксировать важные моменты, которые она хотела отобразить на холсте.

«Это должно быть написано красками. Но где я сейчас их возьму? Может, стоит попробовать, а по приезду кисти в руки – и вперёд. Но действительно, как такое можно рисовать карандашом?» - сокрушалась Лидия.

Она всю жизнь слышала, что лучшее должно быть написано маслом. Так говорил отец, известный художник. И как ей теперь ослушаться его? Это трудно, особенно для Лидии, которая любила, уважала и боялась отца. Особенно его критики. Она плакала, когда ей не удавалось написать с первого раза идеальную картину, которая будет по душе отцу. Такого и не было – он всегда находил повод для критики.

И теперь она мучилась выбором: запечатлеть карандашом, а по приезду перенести на холст, или следовать требованиям отца и писать только маслом. «Внутренний» отец был на страже: «Только маслом! Точка!» Так, сидя за столом, она держала карандаш и всё не решалась начать рисовать. «Об этом никто не узнает, я потом маслом напишу, а сейчас – чтобы не забыть – простенький, но важный эскиз. Я хоть детали отмечу», – Лидии было очень страшно.

Она чувствовала себя маленькой девочкой, которая нарушает правила и, если об этом узнают, её ждёт наказание. Отец с ней не разговаривал неделями, если она где-то ошибалась или оступалась. После этого его «призрак» был с ней везде и всегда. Она называла его «призраком», когда была вдалеке от дома. Он присутствовал всё время в её жизни. Она и мужчин выбирала так, чтобы он их одобрил. Мужчин… Их было двое, и то…

Она начала рисовать. Рука дрожит, но карандаш Лидия не выпускает. Набросав эскиз, она долго сидела и смотрела на него: «Ничего не забыла? А вот здесь тень добавить, тут перспективы, а здесь деталь важная была». Опять смотрит, что еще добавить. Чего не хватает? Вспоминает, исправляет, жалеет, что половину шоу пропустила, думая, как запечатлеть то, что её поразило.

«Раззява!» - так ей говорил отец. Он моментально появлялся, когда Лидии необходимо было себя критиковать, обесценивать и принимать решение. Своего мнения у неё не было. Не имела она на него права. Принять решение по поводу эскиза для неё было сильным поступком, но как она боялась сделать этот шаг.

Теперь она сидела и придиралась к своему эскизу: «Здесь пропустила фрагмент платья, а тут перо не нарисовала. Да, прав отец, я не внимательная! Может еще один эскиз сделать? Столько элементов пропустила... А где мне их спрятать? Отец будет меня встречать, не полезет же он ко мне в чемодан? Да и чего ему туда лезть? Какая же я трусиха! Он у меня только в телефоне что-то ищет, смс-ки проверяет. Кстати, а чего он мою переписку читает? По приезду спрошу, может быть... Что ж такое! Я уже и рисунок нормально нарисовать не могу, здесь деталей не хватает, вроде теней поменьше было…».

Так эскиз стал превращаться в идеальный черновик. Под присмотром «призрака» отца Лидия уже рисовала картину карандашом. Всё должно получаться с первого раза, без права на ошибку, даже эскиз. Уже светало, а она продолжала подправлять то, что планировалось быть как зарисовка на память. Даже в этом, тайном деле, нашлось место для критикующего её отца…