Отец. Куда ты меня ведешь?

Когда я хочу чего-то от других, я не могу это дать сам себе. В преследовании справедливости и морали, мы идем по пути отдаляющему нас от родительской отцовской фигуры вселяющей в нас уверенность в «правоте» своих действий для самого себя. Каждый раз помещая сырые элементы-зачатки своих вопросов к миру в виде претензий и навязывания своего контроля, мы взываем к высшей силе прояснить нам, какие мы сами относительно этого события и каждый раз мы получаем не устраивающий нас ответ. Роль отца в понимании ребенком сути справедливости и морали достаточно велика. Проекция власти отца в семье на государство порождает постоянное неудовлетворенное желание проверить и доказать, что «папа», т.е. власть существует, и что тогда можно почувствовать себя в безопасности и спокойствии. Присутствие Великого Отца одновременно и защищает, и кастрирует. 
Справедливость и мораль как инструменты для обработки своего страха делают нас зависимыми от своего бессилия импровизировать и воспринимать творчески этот действительно хаотичный мир вокруг нас. Это своего рода самокострация или постоянное харакири от невозможности смириться с тем, что искомый объект в пространстве не обнаружен, это бесконечные самопорезы своего страха жить, уродование его, чтобы было стыдно даже показать другим что он есть. Замещения своего первичного страха от впитывания отцовской слабости в виде поисков справедливости и морали в мире, попытки построить внешне эту силу и твердость духа опираясь лишь на внешние инструменты власти Великого Отца, принуждают нас де факто признать свою беспомощность и это порождает такой силы страх и тревогу, что они поглощаются ритуалами проявления контроля. 
Но кого мы по факту пытаемся контролировать в поисках справедливости? Скорее всего ту часть себя, которая у нас ассоциируется со слабым отцом, и мы стараемся за счет внешнего порицания моральной слабости других скрыть сами от себя свою эту моральную слабость. Даже мысль о наличии своей слабости может привести в бешенство, особенно если рядом человек, который, возможно, подарил эту интроекцию. Вот поэтому в соблюдении справедливости и морали так много злости и ярости, брызжущие слюной, доказывающие, отстаивающие свои права порой в исступлении и слепой ярости пытаются доказать сами себе что они сильные, говоря все это кому-то другому. Всегда страдают дети от ран родителей.
Можно ли тогда стать сильным, приобрести образ сильного отца в своей душе, признав свою слабость? Есть небольшое опасение, что измучанная душа требующая проявления собственной силы может легко поддаться на поглощение архетипом Великого Отца после признания своей слабости. В этом, наверное, и есть суть слабости, что сразу перейти от бессилия к силе не получится, и будучи слабым можно очень легко соблазниться на быстрый и относительно безобидный способ побыстрее возмужать. В этом случае захваченность архетипом не приведет нас к силе, а сделает из нас верного адепта культа власти и жестокой справедливости, т.е. приверженцем того, во что мы и были вовлечены в своем слепом бессилии, только теперь, мы будем со стороны наблюдающего куратора. 
Возможно, путь от бессилия к силе еще более длинный и витиеватый чем мы можем себе представить, да и никто не сказал, что ощущая силу мы действительно в ней находимся, а не наслаждаемся иллюзией. Все не так однозначно, как нам кажется.