Часть V. ПСИХОДИНАМИКА ПЕРВЕРСИИ. 15. СООТНОШЕНИЕ ПОГРАНИЧНОЙ ОРГАНИЗАЦИИ ЛИЧНОСТИ И ПЕРВЕРСИЙ - Агрессия при расстройствах личности и перверсиях - О.Ф. Кернберг

К рассмотрению перверсий я пришел несколькими путями. Во-первых, психоаналитическое или психотерапевтическое лечение пациентов с пограничной организацией личности регулярно обнаруживало определенные психодинамические черты, обеспечивающие понимание их явно хаотических сексуальных фантазий и поведения, и те же самые черты можно было найти в бессознательных конфликтах при перверсиях. Истоки другого пути берут свое начало в моих исследованиях патологических любовных отношений. Третий путь — в моих предположениях относительно синдрома злокачественного нарциссизма.

Лапланш и Понталис (Laplanche, Pontalis, 1973) дают, как мне кажется, элегантное и краткое психоаналитическое определение перверсии:

“Отклонение от “нормального” полового акта, который определяется как коитус с другим человеком противоположного пола, направленный на достижение оргазма посредством генитального проникновения.

Перверсия присутствует: там, где оргазм достигается с другими сексуальными объектами (гомосексуальность, педофилия, зоофилия и т.д.) или через другие области тела (анальный коитус и т.д.); там, где оргазм абсолютно подчинен определенным внешним условиям, которые могут быть необходимы сами по себе для получения сексуального удовольствия (фетишизм, трансвестизм, вуайеризм, эксгибиционизм, садомазохизм).

В более широком смысле “перверсия” обозначает все психосексуальное поведение, сопровождающее такие типичные способы получения сексуального удовольствия”.

В противоположность нынешней тенденции в США называть сексуальное отклонение или перверсию “парафилией” (как это делается в DSM-III и DSM-III-R) я предпочитаю психоаналитическую терминологию “перверсия”, чтобы расширить исследование этого поля в свете последних вкладов британских, французских и канадских авторов.

Ниже я придерживаюсь определения, данного Лапланшем и Понталисом, относительно двух важных модификаций. Я исключаю гомосексуальность по причинам, которые станут ясны в ходе обсуждения, и делаю это определение более строгим, говоря о фиксированном, повторяющемся, принудительном (облигаторном) поведении, необходимом для получения полового удовлетворения.

В более ранней работе (1975) я описывал, как у пограничных пациентов патологически интенсивная прегенитальная и, в частности, оральная агрессия имеет тенденцию проецироваться на родительские фигуры, вызывая параноидное искажение ранних родительских образов, особенно материнского. Поскольку ребенок проецирует в основном орально-садистские (хотя также и анально-садистские импульсы), мать воспринимается как потенциально опасная. Материнская ненависть позже расширяется до ненависти обоих родителей, поскольку ребенок воспринимает их в фантазии как единое целое. Искажение отцовского образа агрессией, которая первоначально проецировалась на мать, а затем была перенесена на него, а также неспособность к дифференциации родителей под влиянием процессов расщепления создают как у мальчиков, так и девочек угрожающий отцовско-материнский образ. Это в результате приводит к тому, что они позже воспринимают все сексуальные отношения как опасные и пропитанные агрессией. В попытке ускользнуть от оральной ярости и страхов происходит преждевременное развитие генитальных устремлений, но эта попытка часто бывает неудачной из-за интенсивности прегенитальной агрессии, искажающей также и генитальные желания.

Обычно у таких пограничных пациентов можно обнаружить следующее. Во-первых, существует избыток агрессии в эдиповых конфликтах, так что образ эдипова соперника приобретает ужасающие, чрезмерно угрожающие и деструктивные характеристики; кастрационная тревога и зависть к пенису приобретают очень преувеличенную форму; а запреты сексуальных отношений имеют дикий, примитивный характер, проявляясь в тяжелых мазохистских тенденциях.

Во-вторых, идеализации гетеросексуального объекта любви в позитивных эдиповых отношениях и гомосексуального объекта любви в негативных эдиповых отношениях становятся также преувеличенными и приобретают явно защитные функции против примитивной ярости. Следовательно, можно наблюдать как нереалистическую идеализацию и тягу к таким объектам любви, так и возможность быстрого крушения идеализации при быстром переходе от позитивных к негативным (или от негативных к позитивным) объектным отношениям в виде быстрого и тотального переключения. Как следствие, идеализация является хрупкой и преувеличенной при дополнительном осложнении, в случае нарциссической патологии характера в виде легко возникающего обесценивания идеализированных объектов и полного отстранения.

В-третьих, нереалистический характер как угрожающего эдипова соперника, так и идеализированного желаемого объекта обнажает, при внимательном генетическом анализе, существование смешанных отцовско-материнских образов нереального вида, отражающих сгусток частичных аспектов взаимоотношений с обоими родителями. Каждое конкретное отношение с родительским объектом оказывается отражением более сложной истории развития, чем это обычно бывает у невротических пациентов, у которых развитие переноса более тесно связано с реалистическими фиксациями на прошлых событиях.

В-четвертых, генитальные желания пациентов с преимущественно доэдиповыми конфликтами выполняют важные прегенитальные функции. Пенис, например, может приобретать символические функции питающей, отстраняющейся или наказывающей матери, а вагина — функцию голодного, питающего или агрессивного рта. Хотя многие невротические пациенты и пациенты с относительно мягким типом патологии характера также проявляют эти характеристики, их существование в комбинации с чрезмерной агрессивизацией всех прегенитальных либидинальных функций типично для пациентов с пограничной организацией личности.

В-пятых, эти пациенты обычно демонстрируют то, что можно назвать преждевременной эдипизацией их преэдиповых конфликтов и отношений — защитное ускорение развития своих инстинктов, которое клинически отражается в ранней эдипизации переноса. Перенос орально-агрессивных конфликтов с матери на отца увеличивает страх кастрации и эдипова соперничества у мальчиков и зависть к пенису и связанные с ней искажения у девочек. Чрезмерная прегенитальная агрессия у девочки по отношению к матери подкрепляет мазохистские тенденции в ее отношениях с мужчинами, торможения генитальности в целом, исходящие от Супер-Эго, и негативные эдиповы отношения с матерью как защитную идеализацию и реактивное образование против агрессии. Проекция примитивных конфликтов, связанных с агрессией, на сексуальные отношения между родителями приводит к искажающим и пугающим фантазиям о первичной сцене, которые могут быть расширены до ненависти к любой любви, предлагаемой другими людьми. Если обобщить, то защитный перенос импульсов и конфликтов с одного родителя на другого способствует развитию спутанных, фантастических комбинаций бисексуальных родительских образов, сгустившихся под воздействием определенного проецируемого импульса.

Мне стало понятно, что мои наблюдения относительно пограничных пациентов соответствуют динамике перверсий, как она сформулирована в последних психоаналитических сочинениях, к которым я обращаюсь ниже. Например, подкрепление негативного эдипова комплекса у мальчиков под влиянием интенсивных преэдиповых страхов перед матерью в сочетании с переносом преэдиповых конфликтов вокруг агрессии с матери на отца (с последующим усилением страха кастрации) может вести к такому типу гомосексуальности у мужчин, который имеет преэдиповы детерминанты. Бессознательное желание состоит в сексуальном подчинении отцу, чтобы получить оральное удовлетворение от него, а не от опасной, фрустрирующей матери. В этих случаях преимущественно орально обусловленной мужской гомосексуальности как отец, так и мать (и гетеросексуальность) воспринимаются как опасные, а гомосексуальность используется как замещающий способ удовлетворения оральных потребностей.

Мои наблюдения по поводу динамики пограничных пациентов находятся в согласии с тем акцентом на преэдиповых конфликтах с матерью как кодетерминантах перверсии, которые делают Шассге-Смиржель (Chasseguet-Smirgel, 1970) и МакДугалл (McDougall, 1970), и с ударением на главенствующую роль агрессии в эротическом возбуждении, которое делает Столлер (Stoller, 1976, 1985). Столлер подчеркивает преэдиповы корни этой агрессии. Мои наблюдения также очень близки идее Мельцера (Meltzer, 1977) о защитной спутанности сексуальных зон при перверсии, пропитанности в этих случаях всех объектных отношений агрессией и перверсным характером трансформации зависимых отношений в агрессивно-деструктивные. Исходя из другой концептуальной модели Персон и Овси исследовали (Ovesey and Person, 1973, 1976; Person and Ovesey, 1974a, 1974b, 1974c, 1978, 1984; Ovesey, 1983) общие динамические черты мужского транссексуализма, трансвестизма и гомосексуального переодевания у мужчин как обнажающих конфликты сепарации-индивидуации, нарушения в развитии идентичности и структурно пограничные характеристики.

Исследование фетишизма, сделанное Андре Люсье (Les devia­tions du desir; Lussier, 1982), использует фетишизм как парадигму для исследования перверсий в целом. Оно перечисляет следующие характеристики мужчин-фетишистов, проходивших лечение: 1) потребность осуществлять абсолютный, даже садистский контроль над женщиной и использование фетиша как символического доказательства этого контроля и независимости от фрустрирующей женщины; 2) использование фетиша как символа безопасного обладания материнской грудью, защищающего таким образом от сепарационной тревоги и депрессии, выражающих страхи по поводу оральной фрустрации; 3) страх перед полной беспомощностью и брошенностью, связанный со страхом перед деструктивными последствиями вызываемой в этих условиях агрессии, которая проецируется на мать и от которой защищаются обладанием фетиша; 4) непереносимость тревоги или напряжения, имеющего любой источник, и функции фетиша как источника высшего наслаждения и отрицания глубокой тревоги; 5) простые садистская и мазохистская концепция первичной сцены при спутанности того, кто является агрессором или жертвой — отец или мать, — и неуверенностью по поводу того, что предпочтительнее — идентифицировать себя с агрессором в неоднозначной сексуальной сцене или мазохистски подчиниться разрушению со стороны такой неоднозначной, наводящей ужас фигуры; фетиш, утверждает Люсье, способствует защитной идентификации с обоими родителями в первичной сцене и обеспечивает гарантию как от кастрации, так и от опасной фаллической матери, которая в сгущенной форме включает в себя как преэдипову агрессию, так и агрессию первичной сцены; 6) страх гомосексуальности, связанный с подчинением садистскому отцу и кастрирующей фаллической матери в первичной сцене; кроме того, фетиш защищает от бессознательной фантазии о женском фаллосе и также от кастрации.

Люсье указывает на сочетание эдиповых и преэдиповых конфликтов, на расщепление Эго по отношению к преэдиповым конфликтам, на необычную интенсивность всех компонентов эдиповых конфликтов у пациентов, которых он исследовал.

Перверсия и взаимоотношения в паре

Истоки второго пути моего интереса к перверсиям находятся на противоположной оконечности спектра психопатологии, а именно — важной функции полиморфных перверсных фантазий и действий в зрелых любовных отношениях.

В предыдущих работах (1974а, 1974b, 1980a, 1980b, глава 14 настоящего издания, выше) я пришел к заключению, что для того, что­бы мужчина и женщина выработали здоровые, стабильные лю­бов­ные отношения, оба партнера должны, во-первых, иметь способность к расширению и углублению переживания полового акта и оргазма за счет сексуального эротизма, исходящего из интеграции агрессии и бисексуальности (сублиматорные гомосексуальные идентификации). Во-вторых, они должны иметь способность к глубоким объектным отношениям, включающим превращение преэдиповых желаний и конфликтов в формы нежности, заботы и бла­годарности, а также способность к генитальной идентификации с партнером, соединенную с сублиматорной идентификацией (хотя уже и оставленную позади) с родительской фигурой того же пола. В-третьих, они должны быть способны к деперсонификации, отстранению и индивидуализации — т.е. взрослению Супер-Эго, чтобы инфантильная моральность превратилась во взрослые этические ценности и чувство ответственности и моральной преданности, которые подкрепляют эмоциональную преданность пары друг другу.

При одновременном исследовании сексуального поведения пары, их объектных отношений и функций Супер-Эго я пришел к выводу, что сексуальное удовлетворение черпает свою силу из свободы экспериментирования, включающей выражение бессознательных фантазий, отражающих как эдиповы, так и преэдиповы объектные отношения. Это означает включение в сексуальные отношения садистских, мазохистских, эксгибиционистских и вуайеристских элементов и отыгрывание сложных фантазий. Такое развитие требует времени. Отыгрывание гомосексуальных фантазий, так же как и агрессивных дериватов преэдиповых отношений, тоже оказывает влияние на в способности пары к временному освобождению сексуальной активности от ригидной связи с целостными объектными отношениями, так что участники могут относиться друг к другу как к “сексуальным объектам”. Для этого требуется способность к сексуальной игре, включенной в скрытую структуру эмоционального отношения, выходящего за пределы этой игры.

Данная концепция связывает интенсивное сексуальное возбуждение с фантазийным миром перверсии и порнографии. Сексуальная свобода пары в любви выражает в одном из своих аспектов полиморфную перверсную фантазию, временно освобождающую обоих участников от их особого объектного отношения — хотя их общая сексуальная вовлеченность по-прежнему находится в рамках данного объектного отношения. Эта последняя характеристика естественно делает сексуальную игру эротическим искусством в контрасте с ограниченным, механическим характером порнографии. Я также использую термин порнография, чтобы остановиться еще на одном измерении сексуальной свободы, а именно — ее оппозиции социально санкционированному сексуальному поведению, обычно направленному против агрессивных и в целом прегенитальных компонентов сексуальности. Аспекты сексуальности, которые конвенционально принимаются как часть любовной жизни пары, обычно лишены интенсивности и возбуждения, исходящих из прегенитальных особенностей. Существует удивительное сходство роли агрессии при перверсии и при нормальных любовных отношениях. Вопрос состоит в том, несет ли перверсия, со своей важной функцией “метаболизации” агрессии роль, параллельную другим “метаболизирующим” механизмам нормальных любовных отношений (таким, как диссоциированные регрессивные взаимоотношения или подчинение функциям Супер-Эго, проецируемым на партнера, или бунт против них)?

Агрессия во взаимоотношениях пары выражается в частичных объектных отношениях, активирующихся при сексуальной игре и половом акте, при садистских и мазохистских фантазиях и действиях, при использовании партнера как объекта и при возбуждении от своего использования в этом качестве. В терминах объектных отношений, агрессия выражается в нормальной амбивалентности целостных объектных отношений и в специфических темах эдипова соперничества и конкуренции и активации “обратной триангуляризации” — фантазиях и желаниях эдиповой мести путем включения третьего в любовные отношения и угрозы предмету любви соперником (Kernberg, 1991a). Ревность — это первичная эмоция, выражающая любовь и ненависть, исходящие из эдиповой ситуации, возможно, смешанные с преэдиповыми ревностью и завистью.

В терминах функций Супер-Эго, агрессия вовлекается в подавление прегенитальных компонентов инфантильной сексуальности и самих генитальных желаний, если они слишком напрямую связаны с эдиповыми объектами. Агрессия также участвует в подчинении [индивида] конвенциональной сексуальности и проецируемым чертам Супер-Эго, направленным против сексуальных желаний. В то же время интеграция любви и агрессии в Супер-Эго делает возможным возникновение твердой, стабильной системы ценностей и внутренней морали и чувства заботы и ответственности, которые также отражают любовь. Эта функция защищает отношения пары от чрезмерной активации агрессии в нормальной амбивалентности интимных объектных отношений, в частности, от агрессивных компонентов обратной эдиповой триангуляризации.

Я предполагаю, что полиморфная перверсная инфантильная сексуальность выполняет важную функцию рекрутирования агрессии на службу любви, что характеризует человеческую сексуальность. Как будто происходит превращение ранних переживаний боли в сексуальное возбуждение, а удовольствия от агрессивного поведения — в удовольствие от выражения эротической враждебности. Это обеспечивает качество приподнятого настроения сексуальному возбуждению, связанному с фантазией, что сексуальные желания как выражение любви и сексуальные желания как выражение агрессии не являются более противоположными друг другу (Kernberg, 1991b). Итоговая смесь обеспечивает чувство силы и свободы от конфликта и, когда она включена в безопасные любящие объектные отношения, это дает защиту от пугающих последствий со стороны агрессивной половины прежней амбивалентности. В этом, по моему мнению, состоит важная функция полиморфных перверсных аспектов нормальной сексуальности: они цементируют отношения пары и ограничивают тайные козни инфантильного Супер-Эго и связанные с ними социальные ожидания. Но где находятся границы между нормальной полиморфной перверсной сексуальностью и регрессивными аспектами агрессии в перверсии?

Злокачественный нарциссизм,

перверсия и перверсность

Этот вопрос выводит на третью дорогу, приведшую меня к встрече с перверсией. Я имею в виду мои последние предположения, касающиеся синдрома злокачественного нарциссизма (см. главу 5 настоящего издания). Поскольку пациенты со злокачественным нарциссизмом могут также проявлять наиболее тяжелые разновидности перверсий, а именно — с несущей угрозу жизни эго-синтонной агрессией и направленной на себя агрессией, то психоаналитическое исследование данного спектра психопатологии может пролить новый свет на природу и функции агрессии при перверсии.

Аналитическое исследование пациентов со злокачественным нарциссизмом привело меня к предположению, что они обладают патологией Супер-Эго, характеризующейся: 1) отсутствием идеализированных предшественников Супер-Эго (идеализированных Я- и объект-репрезентаций, которые обычно образуют ранний идеал Эго), кроме тех, которые интегрированы в патологически грандиозное “Я”; 2) преобладанием раннего уровня садистских предшественников Супер-Эго, которые представляют благодаря своей чрезвычайной силе единственные надежные и доступные объект-репрезентации; 3) интрапсихической консолидацией статус-кво в фантазии, что позволяет выжить, когда единственными надежными и доступными объект-репрезентациями являются садисты-враги.

Лишенное противовеса преобладание не получивших нейтрализации садистских предшественников Супер-Эго, выражая собой смесь не смягченной преэдиповой и эдиповой агрессии, образует разрушительную патологическую интрапсихическую структуру. Патологическое грандиозное “Я” кристаллизуется вокруг садистских Я- и объект-репрезентаций, а также поглощает любые доступные идеализированные предшественники Супер-Эго.

Сексуальные фантазии этих пациентов разительно похожи на фантазии пациентов с садистскими и мазохистскими сексуальными перверсиями. У них происходит постоянная агрессивизация всех сексуальных желаний. Генитальное проникновение становится равнозначно разрушению гениталий или заполнению полостей тела экскрементами. Пенис как источник отравы, наполняющей тело, становится антиподом дразняще недоступных грудей, которые можно инкорпорировать только путем каннибалистского разрушения. Недостаточная дифференцированность сексуальных целей, при которых оральные, анальные и генитальные фантазии смешиваются и одновременно выражают собой импульсы и угрозы, исходящие из всех уровней сексуального развития, соответствует дедифференциации половых характеристик мужского и женского, так что гомосексуальные и гетеросексуальные импульсы хаотически чередуются. Пациенты со злокачественным нарциссизмом демонстрирую то, что Мельцер (Meltzer, 1977) назвал “зональной путаницей” и “перверсным переносом”. Сексуальная промискуинность может предохранять их от глубокой увлеченности сексуальным партнером, что несет в себе угрозу взрыва неконтролируемого насилия. Эти пациенты также обычно демонстрируют “анализацию”, тип объектных отношений с тенденцией отрицать различия между полами и поколениями, как это описано Шассге-Смиржель (Chas­seguet-Smirgel, 1978, 1983).

Некоторые из пациентов со злокачественным нарциссизмом, которых я наблюдал, не обнаруживали сексуальных перверсий. У других суицидальные тенденции приближались к мазохистским перверсиям по своему странному характеру, а иные демонстрировали мазохистское самоповреждение, имевшее явные сексуальные последствия. Некоторые пациенты со злокачественным нарциссизмом демонстрировали садистские перверсии с опасным агрессивным поведением; другие демонстрировали странные перверсии с явным проявлением анальных интересов. Садистские перверсии у пациентов с антисоциальной личностью как таковой (см. гл. 5) являются, по определению, крайне опасными и даже угрожающими жизни.

Например, пациент двадцати с небольшим лет с антисоциальным расстройством личности мастурбировал на крышах, бросая при этом кирпичи на проходящих внизу женщин. Он чувствовал сильное сексуальное возбуждение в тот момент, когда швырял кирпич, не зная еще, попадет он или нет в проходящую женщину, смешанное с возбуждением и страхом от того, что его поймают на месте преступления. Он достигал оргазма при мастурбации в тот момент, когда кирпич ударялся о мостовую или о его жертву, когда он видел первые признаки шока у проходящих внизу, причем он дожидался этого шока перед тем, как убежать.

Другой пациент с синдромом злокачественного нарциссизма вместе с гомосексуальным и гетеросексуальным промискуитетом демонстрировал паттерн сексуальных отношений с женщинами, который представлял собой отыгрывание вовне перверсного сценария. Во-первых, он давал понять женщине, которая в тот момент была явно увлечена им, что намеревается проверить ее любовь к нему, заставив подчиняться все более и более унизительному сексуальному опыту. После нескольких подготовительных встреч он требовал, чтобы она сосала его член и лизала ему зад в присутствии его друга-мужчины. Именно при этом кульминационном переживании он представлял своего друга этой женщине. Вместе со своим другом они начинали заключать пари — сколько у них времени займет, чтобы заставить женщину делать это для них обоих. Затем он прерывал отношения с этой женщиной без всяких объяснений, хотя до этого делал вид, в качестве элемента своих соблазняющих попыток, что стремится к развитию и углублению отношений. Было очень важно, чтобы женщина была очень увлечена им; проститутка ему не подходила. Упорные параноидные страхи, что женщина вернется, чтобы отомстить, страхи, которые приводили к почти открытым параноидным психотическим эпизодам в этом контексте, обнаруживали как глубину его патологии, так и хрупкость организации его личности.

Перверсия и перверсность

Имитация любви для обслуживания агрессии в этом случае подводит нас к финальной характеристике злокачественного нарциссизма, качеству перверсности в переносе и в объектных отношениях в целом. Под перверсностью я имею в виду сознательное или бессознательное превращение чего-то хорошего во что-то плохое: любви в ненависть, смысла в бессмысленность, сотрудничества в эксплуатацию, пищи в кал. Перверсность — это явно не то же самое, что перверсия, которую можно определить как отклонение от нормальной сексуальной функции, имеющее идиосинкратическую и странно ригидную форму. По моему опыту, только наиболее тяжелые типы перверсии, обычно у пациентов со злокачественным нарциссизмом, обнаруживают характеристики перверсности в переносе и в других объектных отношениях. Перверсность, как я ее воспринимаю, это качество объектных отношений, отражающее сознательное или бессознательное рекрутирование любви, зависимости или сексуальности в обычном смысле этих слов на службу агрессии. Она отражает попытку продемонстрировать садистский контроль и всемогущество патологически грандиозного “Я” при злокачественном нарциссизме и является выражением “безумной” (Rosenfeld, 1971, 1975), грандиозной структуры “Я”, вызывающей наиболее тяжелые негативные терапевтические реакции. Такие пациенты безжалостно вытягивают все хорошее из терапевта, чтобы опустошить и разрушить его; они делают то же самое во всех других близких объектных отношениях.

В анализе трансферентных отношений Бион (Bion, 1970) описывает то, что он назвал “паразитическим” переносом, — отношением между двумя людьми, направленным на то, чтобы разрушить третьего, а именно — все новое, возникающее в ходе лечения, что можно было бы назвать “аналитическим ребенком”. Как он полагал, сердцевиной паразитических отношений является злокачественная попытка разрушить правду и правдивость. Он указывал на отношения между лжецом и аналитиком как на прототип такого злокачественного искажения переноса.

Существует литература о перверсности, основанная на тех же линиях — от пьес Гарольда Пинтера (Pinter, 1965, 1973, 1978) на одном полюсе, до сюжетов стандартных триллеров — на другом: один человек, сексуально возбужденный и влюбленный в другого, эксплуатируется этим другим посредством своей сексуальной привязанности; этот человек, внутренне борясь с противоположностью между желанием откликнуться на сексуальную любовь, с одной стороны, и секретным предварительным соглашением предать первого человека и передать его третьему, с другой, в конце концов совершает предательство. Драма этого перверсного треугольника существенно усиливается, если первый человек, зная, что он будет предан(а), по своей воле соучаствует в своей судьбе, интернализуя, таким образом, рекрутирование любви и секса на службу агрессии.

Шассге-Смиржель (Chasseguet-Smirgel, 1978, 1983), подчеркивая анальный характер процессов обесценивания, характерных для нарциссических переносов, указывает на превращение всех объектных отношений в недифференцированные, обесцененные “сегменты”, бессознательно олицетворяющие кал. Согласно ее взглядам, всемогущее отрицание различий между полами и между поколениями и всемогущее уравнивание гомосексуальности и гетеросексуальности при множественных полиморфных перверсных сексуальных действиях отражает перверсное разрушение объектных отношений посредством их анализации. Я наблюдал некоторых пациентов со злокачественным нарциссизмом, которые получали непосредственное сознательное удовольствие от деструктивного взаимодействия с аналитиком, заключавшегося в том, что вначале они пытались все безжалостно вытянуть из него, а затем безжалостно развенчать. Более того, фантазия исполнения желаний пациента по разрушению всего хорошего в аналитике и превращению всего этого в кал, вплоть даже до насильственного выдавливания, может привести к неистовой и торжествующей оргии агрессии. Обычно, если этот процесс не может разрешиться аналитически, он достигает кульминации на стадии, на которой пациент чувствует, что уже все впитал от аналитика, что все, чему научился, он уже и так частично знал или открыл сам, что это все и так бесполезно. Прерывание анализа в таких условиях защищает его от страха агрессивного возмездия со стороны аналитика и подкрепляет, в фантазии, его чувство всемогущества, его защиты против чувства вины по поводу своей агрессии, а также недостаточное оплакивание им потери объекта. Такие пациенты обычно вызывают чувство хаоса и бессмысленности у аналитика на ключевых стадиях своего лечения, что отражает хаос и бессмысленность, характеризующие мир их собственных объектов и даже их физическое окружение.

Злокачественное чувство грандиозности, выражаемое при перверсности, может найти себе прямое выражение в действительных садистских перверсиях, как это случилось с пациентом, который соблазнял женщин на участие в перверсных ритуалах, а затем бросал их. Это выполняло функцию “спускания в унитаз”, избавления пациента от анально разрушенных и потенциально ядовитых объектов. Сочетание фантазийного чувства абсолютной власти и контроля со стороны патологически грандиозного “Я”, с которым пациент в этих условиях полностью идентифицируется, чувства власти над миром с вызыванием хаоса как части анального разрушения окружающего мира ведет нас непосредственно к миру романов маркиза де Сада, к психологии безумия и хаоса посреди абсолютной власти в романе “1984” Оруэлла и к их аналогам в реальности: случаям садистских тиранов, осуществляющих абсолютный контроль и вызывающих подспудный хаос в обществах, управляемых таким образом.

Совмещение порядка и хаоса, как полагает Сол Фридлендер в “Рассуждениях о нацизме: эссе о киче и смерти” (Friedlander, 1984), представляет собой пугающий, но при этом странно притягательный аспект определенных регрессивных групповых процессов. Очарование нацистской Германии для нового поколения интеллектуалов, пытающихся постичь притягательную силу тоталитарных идеологий, может быть связано с этим очарованием всеобщего порядка и одновременного деструктивного хаоса.

Если перверсность основана на полиморфных перверсных фантазиях и действиях, игнорирующих различие между полами и поколениями и бессознательно уравнивающих не только все сексуальные действия, но и все объектные отношения с каловыми массами, и если безумные миры “120 дней Содома” де Сада (de Sade 1785) — фантазии, и Освенцима — реальности, представляют предельное сгущение агрессии и перверсии, то “обычные перверсии”, поддерживающие ригидные, облигаторные сексуальные сценарии в контексте сохранения обычных генитальных взаимоотношений и способности к поддержанию дифференцированных объектных отношений представляют подлинно “невинную” сторону перверсии.

Перверсия и невротическая организация личности

Это возвращает меня назад к традиционному психоаналитическому взгляду на перверсию как на сохранившуюся или вновь возникшую составную часть сексуальности, при которой требуется постоянная и обязательная смена сексуальной цели и объекта для достижения оргазма. Традиционный взгляд состоит в том, что частичные составляющие инфантильной сексуальности служат защитой от неразрешенного эдипова комплекса с присущей ему кастрационной тревогой и запретами инцеста. Действительно, в противоположность последним тенденциям в психоаналитической литературе (см. гл. 16) описывать все перверсии так, будто они представляют собой два уровня конфликтов с сильным преобладанием преэдиповых тем, я встречал пациентов с типичной невротической организацией личности, проявлявших организованную перверсию как часть своей симптоматологии. Короче говоря, перверсия не ограничена пациентами с пограничной организацией личности.

Преподаватель колледжа, тридцати с небольшим лет, обратился ко мне по поводу фетишизма туфель. История его детского развития обнаружила благожелательного, но дистанцированного отца и большое количество старших родственниц женского пола, включая сестер, теток и кузин, создававших вокруг него атмосферу постоянного подразнивания. Он говорил о суровых наказаниях за заглядывание под женские юбки из-под стола и о своем постепенном увлечении женскими ступнями и туфлями. Это привело к тому, что он стал мастурбировать, держа и нюхая туфли старших сестер, их подруг и, в конце концов, женщин — коллег в колледже, где он теперь работал. Его подростковый возраст был отмечен сильными приступами подглядывания, и фетиш туфли постепенно приобретал функцию удовлетворения его сексуального возбуждения и давал ему чувство независимости от тех, кого он воспринимал в качестве садистски дразнящих и отстраненных женщин. Этот пациент чувствовал, что мастурбация с туфлями своей секретарши дает ему больше удовольствия, чем если бы он переспал с ней самой. Тайное обладание ее туфлями также давало ему символическое удовлетворение от вторжения в частную жизнь матери, не будучи при этом пойманным. Этот преподаватель был женат и имел удовлетворительные отношения с женой, за исключением того, что его половая жизнь с ней не приносила ему такого интенсивного удовлетворения, которое он находил при мастурбировании с тайно добытыми туфлями.

Эдиповы темы явно преобладали в его переносе на протяжении пяти лет анализа, окончившегося разрешением туфельного фетишизма и заметным повышением его способности к сексуальному удовольствию с женой. Действительно, лечение обнаружило очень мало примитивных защит Эго и объектных отношений, которые описываются в последних сочинениях о перверсиях в целом и о фетишизме в частности и упомянуты выше в этой главе. Поскольку примитивные защитные механизмы преобладают у пациентов с перверсиями и пограничной организацией личности, их отсутствие у пациентов с перверсией и невротической организацией личности указывает, что эти механизмы связаны с организацией Эго индивида и его объектных отношений, а не с перверсией самой по себе.

Полиморфная перверсная сексуальность

и уровни организации личности

Полиморфные перверсные фантазии, действия и способности проявляют себя как важнейшая часть сексуальности человека на всех уровнях патологии и нормы. Действительно, отсутствие в сексуальной жизни таких фантазий и поведения можно рассматривать как невротический симптом. У пациентов с невротической организацией личности, имеющих способность к гетеросексуальному половому акту и оргазму со стабильным гетеросексуальным партнером, заторможенность полиморфной перверсной инфантильной сексуальности обычно хорошо поддается психоаналитическому лечению, а в некоторых случаях и кратким психотерапевтическим вмешательствам, сексуальной терапии и даже культурально обусловленным, способствующим этому давлениям и возможностям.

Напротив, отсутствие полиморфных перверсных сексуальных тенденций у пациентов с пограничной организацией личности, особенно у пациентов с нарциссической личностью и злокачественным нарциссизмом, может указывать на неудачу наиболее ранней стимуляции эрогенных зон и на крайне тяжелые преэдиповы конфликты в отношениях матери и младенца; в этих случаях прогноз весьма сдержан. И наоборот, полиморфные перверсные сексуальные фантазии и поведение у пациентов с пограничной организацией личности являются индикаторами благоприятного прогноза и в ходе разрешения пограничной патологии могут приводить к относительно легкой интеграции прегенитальной эротики и генитальной сексуальности в целом, которая включает в себя и выдерживает полиморфные перверсные сексуальные компоненты.

Консолидация специфической перверсии в качестве обязательного предварительного условия сексуального удовлетворения в ущерб обычной свободе и гибкости сексуального удовлетворения в стабильных отношениях с любимым гетеросексуальным объектом может указывать на тяжелую или умеренную степень патологии, в зависимости от преобладающего у пациента уровня организации Эго и объектных отношений. Специфические сексуальные перверсии при пограничной организации личности имеют более сдержанный прогноз и более тяжелы для лечения, чем сексуальные перверсии при невротической организации личности. Например, лечение мужской гомосексуальности, отражающей бессознательное подчинение эдипову отцу из чувства вины за эдиповы желания к матери и кастрационной тревоги имеет гораздо более благоприятный прогноз, чем лечение мужской гомосексуальности, основанной на сгущении эдиповых и преэдиповых конфликтов, типичном для пограничной организации личности.

Прогноз лечения еще более сдержан для пациентов с нарциссической структурой личности, функционирующих на пограничном уровне, особенно при злокачественном нарциссизме. Здесь, в противоположность функциям полиморфных перверсных побуждений в нормальных условиях и даже в случаях многих пациентов с пограничной организацией личности, секс и любовь рекрутируются на службу агрессии, иногда приводя к перверсии в объектных отношениях и к действительному насилию.

Таким образом, я связываю перверсию со структурным измерением развития Эго, ранжирующимся от наиболее тяжелых пограничных случаев до нормальности. Другим ключевым измерением, кодетерминирующим тяжесть перверсии, является уровень развития и интеграции функций Супер-Эго. Подавляющее преобладание уровня наиболее ранних предшественников Супер-Эго, а именно — садистских предшественников Супер-Эго (которые в норме интегрированы с более поздним уровнем идеализированных предшественников Супер-Эго) — представляет наиболее тяжелое патологическое предварительное условие, облегчающее эго-синтонное выражение примитивной агрессии. Агрессия в форме криминальной активности психопата и агрессия в форме садистского насилия злокачественного нарцисса могут также выражаться в жестоких садистских перверсиях, иллюстрируя структурные предпосылки, при которых нормальная примитивная перверсная активность может замещаться наиболее драматическими и тяжелыми типами сексуальной перверсии.

Патология Супер-Эго и менее тяжела, и менее важна в случае обычного пограничного пациента с полиморфной перверсной сексуальностью и соответствующим хаосом в объектных отношениях. Уровень интеграции Супер-Эго может иметь общую прогностическую ценность в этих случаях в том смысле, что лечение любых пациентов с пограничной организацией личности имеет более благоприятный прогноз при отсутствии антисоциальных черт, но непосредственная связь между патологией Супер-Эго и перверсией является здесь менее явной, чем в случае психопатической личности и злокачественного нарциссизма. В противоположность этому, связь между перверсией и патологией Супер-Эго в случае невротической организации личности имеет огромное клиническое значение. В этих случаях бессознательные запреты против генитальной сексуальности из-за ее бессознательного эдипова значения как инцеста, а также кастрационная тревога воздвигают и поддерживают перверсную структуру как защиту от лежащих за ней эдиповых конфликтов.

Наконец, на уровне нормального сексуального функционирования зрелое Супер-Эго должно выдерживать выражение полиморфных перверсных инфантильных сексуальных тенденций в качестве части сексуальной жизни. Но, как мы уже убедились, следы инфантильных запретов против взрослой сексуальности присущи всем, так что стабильная сексуальная пара должна бороться против тенденции бессознательно подчиниться, посредством взаимной активации функций Супер-Эго, подавлению перверсных компонентов сексуальности.

Рассмотрев полиморфную перверсную сексуальность и перверсию с точки зрения уровней организации Эго с соответствующими им объектными отношениями и защитными операциями и в терминах интеграции Супер-Эго, я теперь собираюсь рассмотреть эту область в терминах интеграции агрессии в сексуальную жизнь. Непосредственное выражение агрессии как части сексуального поведения у психотических пациентов хорошо задокументировано в психиатрической литературе: пациенты с шизофреническим заболеванием и хроническим параноидным психозом могут совершать сексуальные убийства из-за своего бреда. Мы могли бы сказать, что непосредственное выражение примитивной агрессии облегчается отсутствием проверки реальности и спутанностью между “Я” и “не-Я”. Проективная идентификация на наиболее примитивном уровне отражает попытку установить дистанцию с невыносимой интрапсихической агрессией, экстернализуя ее в объекте; объект тогда должен быть разрушен, поскольку дифференциация от него не может сохраняться.

Интенсивность примитивной агрессии, каково бы ни было ее происхождение, является фундаментальной причиной патологии наиболее ранних уровней садистских предшественников Супер-Эго, которые, пропитывая патологически грандиозное “Я”, определяют структуру злокачественного нарциссизма и психопатии. Можно спекулировать по поводу того, что при злокачественном нарциссизме, в противоположность антисоциальной личности, существует, как минимум, интеграция некоторых идеализированных предшественников Супер-Эго в патологически грандиозное “Я”, так что “самооправдательная” идеология, как это бывает, замещает идеологически нерационализированную агрессию психопата. В любом случае перверсия в этих условиях может достигать наиболее тяжелых уровней непосредственного выражения агрессии и в действительности может отражать перверсивное рекрутирование сексуального возбуждения на службу агрессии.

При обычной пограничной организации личности против агрессии существует более надежная защита посредством общего расщепления Эго и чередования объектных отношений, которые при своих множественности и хаосе защищают субъекта от вторжения в него и контроля над ним со стороны невыносимой агрессии. Полиморфные перверсные действия на этом уровне имеют не такой непосредственный садистский характер, как при злокачественном нарциссизме. У обычного пограничного пациента появляются попытки интегрировать агрессию в сексуальное возбуждение, что становится элементом рекрутирования агрессии на службу любви.

У пациента с невротической организацией личности преобладают бессознательные защиты против непосредственного выражения агрессии, и агрессия в существенной степени интернализована как часть функционирования Супер-Эго. Агрессия также выражается в характерологических реактивных образованиях, так что манифестные характеристики перверсий обычно свободны от жестокого агрессивного поведения. Парадоксально, что на нормальном уровне сексуальной вовлеченности большая степень осознания агрессивных фантазий, выражающихся в садистском, мазохистском, вуайеристском и эксгибиционистском поведении, может стать важным аспектом сексуальной игры и действий и источником интенсивного сексуального возбуждения.

Суммируя эти приключения агрессии при перверсии, можно сказать, что агрессия является важным компонентом сексуальности в целом, и при расширении репертуара эротизированных телесных функций и аспектов объектных отношений, рекрутированных для генитальной сексуальности, она действительно обогащает сексуальный опыт и любовь в форме полиморфных перверсных компонентов сексуальности человека. В нормальных обстоятельствах ее рекрутирование на службу сексу и любви обогащает любовную жизнь; однако в экстремально патологических обстоятельствах агрессия может рекрутировать секс и любовь для деструктивных целей, отражающихся в превращении перверсии в первер­сность. На промежуточном уровне патологии агрессия занимает фундаментальное место при связывании бессознательных конфликтов преэдиповой стадии с эдиповыми и обусловливании сгущения всех этих конфликтов. На всем спектре психопатологии — от невроза до психоза — перверсия отражает комбинированное влияние объектных отношений, особенностей развития Супер-Эго, наличия патологического нарциссизма и интенсивности агрессии, так что все это вместе и воздействует на полиморфную перверсную сексуальность.