СОЦИОМЕТРИЯ И ТЕОРИЯ РОЛЕЙ (1947) - Социометрия. Экспериментнальный метод и наука об обществе - Морено Дж.Л.

Я хотел бы возвратиться к источнику возникновения идеи, ее status nascendi, для того чтобы обнаружить, чем она является. Окончательная форма идеи является часто обманчивой. Я нашел этот метод полезным для понимания других. В этом случае я применяю его к себе. Будет иллю­зией думать, что автор хорошо знает свои собственные тру­ды, потому что он сам написал их; автор в пятьдесят лет может стоять гораздо дальше от самого себя в двадцать лет, чем от другого человека в пятьдесят. Поэтому, когда я сом­неваюсь, находится ли та идея, которую я начал развивать, на правильном или неправильном пути, я возвращаюсь к мо­менту моего первого вдохновения, когда я придал ей ее первоначальную форму, когда план моих мыслей был сме­лым и ничем не нарушался.

Поэтому я возвращаю читателя к одной из моих первых работ — брошюре, опубликованной весной 1914 года, за несколько месяцев до начала первой мировой войны. За­главие содержит всю идею: «Приглашение встретиться», или, в немецком оригинале, «EinladungzureinerBegegnung». Оно дословно означает то, что сказано: приглашение мной (авто­ром) встретиться с вами (читателем). Это значит — заменить неестественную, или условную, встречу между автором и чита­телем (читатель читает книгу) реальной встречей: автор встре­чается с читателем лично. Поскольку этот план полностью созрел, прежде чем он стал экспериментом в действии, он стал экспериментом в моих мыслях, он дал мне возможность заполнить книгу размышлениями о том, в чем заключается процесс встречи одного человека с другим, и подготовиться к этой цели. Настойчивое ожидание этой встречи имело послед­ствия. Автор был на пути к тому, чтобы переменить свою роль— он должен был превратиться в актера, а читатель или читатели подобным же образом были на пути к тому, чтобы пе­ременить роли—превратиться в актеров. Автор производит разминку перед встречей с читателями, а они производили разминку, чтобы встретиться с ним, пока, наконец, встреча состоялась— предварительный шаг к образованию истинного общения. Мне казалось, что только те люди, которые «встре­чаются друг с другом» или которые находятся на пути к встрече друг с другом, могут образовать коллектив. Встре­ча являлась категорией реализации и в плане, отличном от интеллектуализированных производных, таких, как меж­личные или межчеловеческие отношения. Я упорно пытал­ся переместиться из воображаемой плоскости в реальную плоскость постановки, не упуская ничего, что мог предло­жить интеллект, для того чтобы усилить спонтанность и творчество собрания, когда оно переходит в плоскость ре­альности. Результатом такого подхода к людям и вещам явилось развитие социального метода, который может быть назван методом аналитического актера в проти­вовес методу анализирующего наблюдателя, исследова­ния действием в противовес исследованию наблюде­нием.

Я сам превратился в актера, для того чтобы узнать большее своих мыслях (выборах и решениях), и превратил своих товарищей в актеров, для того чтобы они больше узнали относительно своих мыслей (выборов и решений), а также переменил их роли, для того чтобы они смогли больше узнать друг о друге. В широком смысле здесь заключено мето­дологическое зерно того, что позднее стало известным как межличные системы, социометрия и психодрама. Это не прежний, несознательный актер-человек, это не прежний аналист, это синтез обоих: один аналитический актер встре­чает другого. Аналитический элемент не мешает спонтан­ности и творчеству актера, это часть его самого. В своем раз­витии аналитический элемент может дифференцироваться внутри личности актера как аналитического самонаблю­дателя; происходит дальнейший синтез между методами аналитического актера и аналитического наблюдателя.

Джордж Г. Мид является классическим примером тон­кого аналитического наблюдателя. Подобно другим мыс­лителям начала XX столетия, таким, как Зигмунд Фрейд, Анри Бергсон и Джон Дьюи, он принадлежал к классу философов-наблюдателей.

Между работами Мида и моими собственными я вижу одну существенную разницу, и это, вероятно, относится ко всему, что каждый из нас сделал. Нет ничего более возвы­шающего, чем подтверждение идей. Делается огромная ус­луга распространению истины, если указывается на сход­ства там, где они существуют. Но с одинаковой силой сле­дует подчеркнуть и разницу. Однако несогласие в подходе не означает несогласия в целях. Следующим вопросом поэ­тому является, одинаковые ли цели у нас с Мидом. Да, я полагаю, что мы оба приготовлялись к творчески возни­кающему и социометрически направляемому обществу.

Сравнение мидовской «философии настоящего» с моей «философией момента» говорит о другом расхождении в мнении, может быть большем, чем расхождение относительно духа. В другом месте я формулировал это различие следую­щим образом: «Настоящее Мида—универсальная ста­тическая и пассивная категория, это, так сказать, автома­тический коррелят всякого опыта. Как переход от прошло­го к будущему, он всегда присутствует. Настоящее—это формальная категория, противостоящая моменту, который является динамической и творческой категорией; именно путем спонтанно-творческого процесса формальная кате­гория настоящего достигает динамического значения, ког­да она превращается в момент. Полностью автоматический и чисто механический процесс, как например повторный показ кинофильма, имеет также «настоящее» в качестве наиболее интенсивного творческого опыта»1, но он не имеет «момента». Мид уточнил и распространил идею настояще­го, но в диаметрально противоположном направлении. Он, аналитический наблюдатель, особенно интересовался слож­ной относительностью настоящности в рамках научного метода. Я интересовался творческим актом и «эволюцией творца». По-видимому, мы оба находились под влиянием Бергсона. Но в то время как Мид исключил мистический элемент бергсоновской «duree», я тщательно обдумал его и вышел за его рамки, развив методы действия и тренировки, которые дали возможность тренировать творчество и изме­рять его.

Другое разногласие лежит не столько в методе, сколько в путях достижения. Я здесь имею в виду тот пункт, на кото­ром сходимся Мид и я: теорию ролей, которую мы разрабо­тали независимо друг от друга. Я разработал ее путем экспе­римента, введя такие понятия, как «играние роли» «игра­ющий роль: и «тестирование роли». Он ввел ее как наблю­датель, вводя термины вроде «брать роль» и «брать роль дру­гого». Он был заинтересован в культурной консервации выбирания роли, в то время как я начал с играния роли в statu nascendi, начав экспериментировать со спонтанно-ди­намической режиссуры ролей, двигаясь по направлению к их стереотипным формам. Миду пришлось пройти через целый жизненный период наблюдений, для того чтобы прийти к этому; я получил это без усилий, «бесплатно», из спонтанной драмы—области, в которой я начал работать приблизительно в 1910 году 2. Даже здесь нужно отме­тить существенные расхождения. Можно подумать, что Мид и я находились под влиянием идеи Вундта о связи жеста с речью, но у Мида развитие жеста и языка занимали слишком большую область психики, он оставлял мало рас­смотренными, неисследованными несемантические области. Согласно моей гипотезе, имеется значительное психическое сопротивление проникновению языка и даже некоторое соп­ротивление инфильтрации жестов. Нет никаких оснований полагать, что неязыковые области являются нечеловече­скими, как это делает Мид. Эти немые области существуют одновременно с речевыми на человеческом уровне и имеют большие возможности развития. Могут быть формы «со­циального» общения без участия жестов. Поэтому является ошибкой сводить явление теле к простому отражению и соот­ветствию процесса общения путем языка.

Последние, но не менее важные аналогичные попытки найти пункты сходства между работами моей собственной и других авторов, например Бергсона или Фрейда, могут быть сделаны на тех же основаниях. Бергсонианец может убедиться, что моя работа дает клиническую основу для «L' Evolution Creatrice» и «elan vital». Психоаналисты могут утверждать, что психодрама на уровне действия — это то же, что психоанализ на вербальном уровне, и что оба метода преследуют одинаковые цели. Истинным и последним во­просом, однако, будет вопрос, смогли бы развиться социаль­ная психология Мида, практика ролей и тренировка ро­лей, психодрама и социодрама, социометрия и групповая психотерапия и смогла ли бы когда-нибудь возникнуть из бергсоновской duree и фрейдовского libido и метода пере­ключения моя сложная система методов тренировки и дей­ствия. По моему мнению, ответ во всех трех случаях яв­ляется отрицательным. Их вклад огромен и подготовил почву, но я полагаю, что потребовались теоретик и прак­тик, соединенные в одном лице, теория, которая выросла из практики и развивалась с ней, синтез актера и наблюда­теля, чтобы придать специфическую, конкретную форму новым методам.