СТРАТЕГИЧЕСКАЯ ФУНКЦИЯ ЭЛЕКТРОЗАПИСИ ДЛЯ КЛИНИЧЕСКОЙ ПСИХОЛОГИИ И ПСИХОТЕРАПИИ (1944) - Социометрия. Экспериментнальный метод и наука об обществе - Морено Дж.Л.

Теперь, когда электрозапись терапевтических сеансов повсеместно признана и используется психотерапевтами всех направлений, может быть, стоит рассказать, как эта идея возникла у меня. Каждая новая идея имеет свой соб­ственный генезис, обычно в лице мыслителя, ни одна идея не возникает из ничего, хотя несведущему, которому не «известны муки первооткрывателя, и может так показаться.

Между 1921 и 1925 годами я был занят двумя параллель­ными исследованиями: во-первых, изучением электромаг­нитных полей и изобретением записывающего инструмента и, во-вторых, изучением спонтанности — творчества, а также инструментов прогресса «исследования спонтанно­сти» (см. «Stegreiftheater», 1923). Хотя эти две идеи кажутся несовместимыми, именно благодаря их комбинации возник­ла идея электрозаписи терапевтических сеансов.

В сотрудничестве с Франком Лерницем мы начали с того, на чем кончил датский инженер Паульсен. Мы предложили следующие улучшения: а) замена стальным диском тесьмы Паульсена; б) использование обеих сторон диска — одной для слуховых, а другой для зрительных впечатлений;

в) помимо этого, его использование в качестве «электромаг­нитного фонографа», чтобы связать инструмент с радио и телевидением и таким образом создать теле- и радиоконсерв. Вот почему изобретение было названо «радиофильмом». Новость об этом изобретении была сообщена из Вены агент­ством Ассошиэйтед Пресс, а «Нью-Йорк тайме» впервые ознакомила с ней американского читателя («Нью-Йорк тайме», пятница, 3 июля 1925 г.):

«Изобретение радиозаписи: венские ученые записывают диктора на диск фонографа.

Сегодня венская пресса сообщила о нововведении в ра­диовещании. Таковым является изобретение австрийского ученого Морено и инженера Лерница, которое, по их сло­вам, делает возможным фиксирование звуков радиовеща­ния так же, как на граммофонной пластинке, и их после­дующее воспроизведение любое количество раз. Главная часть аппарата состоит из дисков, на которые записываются звуки радиовещания при помощи спирали, состоящей не из более глубоких или более мелких нарезов, как на грам­мофонной пластинке, а из непрерывного ряда более или менее сильно намагниченных точек, согласно силе или объе­му звука. Также возможно записать только некоторые части, пропуская другие. Диски размагничиваются путем простого процесса и могут быть снова использованы. Изобретатели не заявляют, что они открыли какой-либо новый принцип, но что они просто объединили известные элементы в нечто определенно новое».

Американский концерн финансировал это изобрете­ние и вместе с моделью доставил нас в Соединенные Штаты в октябре 1925 года. Следовательно, я приехал в США не из-за социометрии или психодрамы, но благодаря нашему изобретению инструмента для электрозаписи. Идея созда­ния записей терапевтических сеансов представилась мне весьма важной возможностью сделать терапевтическое ис­следование более точным и объективным и наиболее полез­ным для психических больных. Вначале я упорно отвергал эту идею по следующим причинам: она противоречила гиппократову правилу — не опубликовывать истории болезни больных, особенно сведений интимного характера. Электро­запись терапевтических процессов и их последующее воспро­изведение казались неэтичными, полностью противоречащими духу гиппократовой клятвы. Помимо этого, во многих местах превалировала и все еще превалирует идея, что пациенты, обращающиеся за советом к психотера­певту, будут весьма обеспокоены, если они будут знать, что произведена запись их слов, и это даже может помешать их выздоровлению. Полагали, что это может помешать спон­танности их высказывания и, таким образом, снизит те­рапевтический эффект врачебного совета. Также выясни­лось, что у пациента будет справедливая причина возбудить дело о клевете против врача за опорочивание его частной жизни и подрыв его положения в обществе благодаря демон­страции таких записей. Поэтому моей первой реакцией на эту идею было: «Нет, этого нельзя делать». Между тем, ког­да я организовывал лабораторию для исследования спон­танности в Спонтанном театре (Stegreift heater) в Вене, я независимо от этого пришел к проблеме, которая являлась в известной степени параллельной. В театре спонтанности не существует какого-либо писаного текста. На самом деле, в старом драматическом исследовании проблема записи дей­ствий не существовала, потому что рукопись пьесы и режис­серские указания были даны заранее. Предполагалось, что каждое представление являлось стопроцентным повторе­нием записи, уже сделанной драматургом и режиссером. Не требовалось дополнительной записи развивающегося .действия. Но в театре спонтанности стали необходимыми .какие-то средства записи, так чтобы была возможность со-. хранить для студентов и пациентов то, что было создано в этот момент. Шагом в этом направлении являлась моя запись межличных постановок при помощи межличных и по­зиционных, диаграмм. Хотя они являлись хорошим прие­мом измерения, они были слишком неполными и безжизненными. Электрозапись допускает воспроизведение не толь­ко подлинных слов и диалога, но и подлинного голоса участ­ников.

Кроме того, поскольку сохраняется полная акустиче­ская картина сеанса, у исследователя-клинициста возни­кают возможности анализа, возможности, возникающие не так легко, если имеются только отрывочные записи происходящего, сделанные по окончании сеанса. Идеи, возник­шие у меня позднее, являлись логическим следствием за­писи: а) анализ содержания словарного объема каждого участника; я выдвинул гипотезу, что количество слов, произ­несенных в данной ситуации, является показателем агрессивности или неагрессивности данного индивидуума; б) ко­личественный анализ эмоционального и идеологического со­держания постановки (см. «Кто выживет?», стр. 186—190);

в) длительность сеанса и отношение действии к паузам.

Поэтому я предложил, чтобы «говорящая машина фото­графировала процесс» и «чтобы мы систематически поль­зовались этой машиной при записи личных данных». И да­лее, что «любые реакции, наблюдаемые психологом, и данные, сообщаемые индивидууму во время случайного или заплани­рованного интервью, малоценны, по крайней мере, с точки зрения совместного, поддающегося контролю исследования, поскольку они являются просто впечатлениями, оставшими­ся в памяти наблюдателя. Многообразные интерпретации, предлагаемые сторонниками субъективизма в психологии, не являются соответствующей демонстрацией и рассмот­рением совершившегося, поскольку в них не сохранен момент».

Также «.изучение применения электрозаписи привело ав­тора и его сотрудников к подчеркиванию значения записи спонтанного поведения в специально выбранных ситуациях, которые являлись неподготовленными и неожиданными для испытуемого»1.

Я также предложил, чтобы «запись мимического выраже­ния реакции, которую можно недооценить в спешке представ­ления, стала доступной для изучения. Знаки, предпочитае­мые психологом и, следовательно, подчеркиваемые им, присут­ствуют здесь совместно со знаками, которые он мог просмо­треть.

Умственная одаренность, которая сказывается в боль­шой способности к мимическому выражению, может тог­да наблюдаться одновременно со сравнительно малой способ­ностью к вербальному выражению, или наоборот, и, таким об­разом, может быть соответственно оценена. Это несоответ­ствие вербального выражения другим выражениям субъекта ведет к выводу, что свободная ассоциация слов сама по себе часто является обманчивой основой изучения. Многие жесты и движения, непроизвольные или произвольные, остаются незамеченными испытателями во время теста благодаря то­му, что сам процесс поглощает все их внимание. Эти действия часто имеют определенное влияние на субъекта. Во время последующего просмотра фильма каждое малейшее отклонение поведения может стать значимым наряду с ключом к противоречащим тенденциям в действующих лицах»1.

Дж.Л.Морено

Социометрия. Экспериментальный метод и наука об обществе.

Издательство «Иностранной литературы», М., 1958.