(d) Различные пороги и их хронология - Археология знания - Мишель Фуко - Философия как наука

Можно описать несколько различных точек появления дискур­сивных формаций. В момент, в который дискурсивные практики до­стигают индивидуализации и автономии и система, тем самым, транс­формируется,— момент этот можно назвать порогом позитивности. Когда во взаимодействии дискурсивных формаций совокупность вы­сказываний выделяется, претендуя оценивать нормы проверки и свя­зности, даже не достигнув их, когда она осуществляет доминирую­щую функцию в отношении знания (модели, критики и проверки), мы сможем сказать, что дискурсивная формация преодолевает по­рогом эпистемологизации. Когда таким образом очерченная эписте-мологическая фигура подчиняется определенному числу формаль­ных критериев, когда высказывания отвечают не только археологи­ческим правилам формации, но и определенным законам построения пропозиций, мы можем сказать, что она преодолевает порог научности. И, наконец, когда научный дискурс в свою очередь сможет определить аксиомы, которые ему необходимы, элементы, которые он использует, пропозициональные структуры, которые для него за­конны и трансформации, которые он принимает, когда он сможет выстроить, полагаясь только на себя, формальную структуру, мы смо­жем сказать, что он преодолел порог формализации.

Разделение во времени этих различных порогов, их последова­тельностей, сдвигов, возможного совпадения, способа управления друг другом или взаимного вовлечения, условия, при которых они уста­навливаются,— все это составляет для археолога одну из основных областей изучения. Их хронология действительно не закономерна и неоднородна. Дискурсивные формации не преодолевают их однов­ременно и единственным способом, проявляя, таким образом, исто­рию человеческих познаний в разные эпохи: в период, когда боль­шинство позитивностей преодолело порог формализации, большин­ство других еще не достигли порога научности или даже эпистемологизации. Более того, каждая дискурсивная формация не проходит последовательно через эти пороги как через естественные стадии био­логического взросления, где изменяющимся было бы только латент­ный период или длительность интервалов. Перед нами действительно события, рассеивание которых не носит эволюционного характера: их единственный порядок — это один из признаков каждой дискур­сивной формации.

Рассмотрим несколько примеров подобных различий. В некоторых случаях порог позитивности преодолевается преж­де, чем порог эпистемологизации: так, психопатология как дискурс с задатками научности эпистемологизировала в начале XIX в. с Пинелем, Хейнротом и Эскиролем дискурсивную практику, существовавшую до нее и давно уже приобретшую автономию и систему за­кономерности. Но вполне возможно и смещение этих порогов во времени или совпадение установления одной позитивности с появ­лением эпистемологической фигуры. Иногда пороги научности свя­заны с переходом от одной позитивности к другой. Иногда они раз­личаются. Так, переход от естественной истории (с присущей ей на­учностью) к биологии (как науке, не классифицирующей существа, но выявляющей соотношения различных организмов) не осуществ­ляется в эпоху Кювье без трансформации одной позитивности в дру­гую. С другой стороны, экспериментальная медицина Клода Бернара, затем микробиология Пастера изменили тип научности, приоб­ретенный анатомией и патофизиологией, не исключая из обихода дискурсивную формацию клинической медицины в том виде, в каком она бытовала в данный период. Подобным же образом, новая науч­ность, установленная в биологии эволюционизмом, не изменила би­ологическую позитивность, которая сложилась в эпоху Кювье. В случае экономики расхождения особенно многочисленны. В XVIII в. можно признать порог позитивности: он почти совпадает с практикой и теорией меркантилизма, но его эпистемологизация будет про­водиться позднее — в самом конце века или начале следующего Локком и Кантильоном. Тем не менее, XIX в. на примере Рикардо от­мечает одновременно новый тип позитивности, новую форму эпистемологизации, которую Курно и Жевон изменят в свою очередь то­гда же, когда Маркс на основе политической экономии выявит со­вершенно новую дискурсивную практику.

Признавая в науке лишь линейное накопление истин или орто­генез разума и не признавая в ней дискурсивную практику, имеющую свои уровни, пороги, различные разрывы, можно описать только единственный исторический раздел, модель которого возобновляет­ся на протяжении всего времени и для любой формы знания: раздел между тем, что еще не является научным, и тем, что можно назвать таковым со всей определенностью. Вся масса нарушений, рассеива­ние разрывов, разделение их последствий и взаимодействие зависи­мости друг от друга сводятся к монотонному акту основания, кото­рый необходимо постоянно повторять.

Возможно, существует только одна наука, для которой нельзя определить различные пороги и описать подобную совокупность сдвигов. Математика — это единственная дискурсивная практика, преодолевшая одновременно порог позитивности, порог эпистемо­логизации, порог научности и формализации. Сама возможность ее существования изначально предусматривает то, что во всех науках остается рассеянным на протяжении всей истории: первая позитив­ность должна была образовать уже формализованную дискурсив­ную практику (даже если бы другие формализации должны были впоследствие быть использованы). Отсюда следует, что их установ­ление будет одновременно и чрезвычайно загадочным (в высшей степени малоприемлемым для анализа и ограниченным формой аб­солютного начала) и чрезвычайно ценным (поскольку оно ценно од­новременно и как источник, и как основание). Отсюда следует также и то, что в первом же жесте первого математика мы увидели обра­зование идеальности, которая разворачивалась на протяжении ис­тории и ставилась под сомнение лишь затем, чтобы быть повторен­ной и очищенной; отсюда следует и то, что начало математики ис­следовалось, скорее, как принцип историчности, нежели как исто­рическое событие. Наконец, отсюда следует, что для любой другой науки описание исторического развития, проб и ошибок, запоздалых успехов связывают с метаисторической моделью геометрии, появля­ющейся внезапно раз и навсегда из тривиальных практик размеже­вания. Однако рассматривая установление математического дискур­са как прототип рождения и становления любой другой науки, мы рискуем привить однородность любой частной форме историчности, свести к инстанции единственного разрыва любой порог, который может преодолевать дискурсивная практика и до бесконечности в любой момент времени воспроизводить проблему первоначала: таким образом могли бы быть восстановлены права историко-трансцендентального анализа. Математика служила моделью для боль­шинства научных дискурсов с их стремлением к формальной стро­гости и доказательности, но для историка, изучающего действитель­ное развитие наук, она будет неудачным примером,— во всяком слу­чае, примером, который нельзя обобщить.