В настоящей работе кратко описывается история понимания телесности с психоаналитической точки зрения, на основе литературных источников прослеживается связь между современными данными о сне как психофизиологическом процессе и психоаналитическими теориями развития психики. Делается вывод о том, что фаза быстрого сна связана с особенностями контейнирования аффекта и способностью к символизации, фаза медленного сна — со способностью к переживанию сепарации.

Ключевые слова: психосоматические отношения, фазы сна, стадии сна, сон у детей, сепарация, переходный объект, телесное Я, контейнирование аффекта, этапы развития психики.

Описывая аффект как связующее звено психики с телом, Фрейд (1915, 1998) открыл дискуссию о психосоматическом векторе в структуре психики. Эта дискуссия, имеющая свои взлеты и падения на протяжении всей истории психоанализа, продолжается и в настоящее время. В рамках этой статьи я кратко остановлюсь на истории этой дискуссии, и, предваряя небольшой исторический экскурс, отмечу, что в различные периоды времени в фокусе этой дискуссии находились самые разные грани психосоматических отношений.

Поскольку психоанализ всегда являлся клинической дисциплиной, а его основатель имел медицинское образование и клиническую практику, больное тело практически всегда находилось в фокусе размышлений и Фрейда, и его последователей. Однако, ввиду того, что на начальных этапах своего существования, психоанализ предполагал исследования связи личной истории и телесности, делая акцент, в основном, на эдипальном периоде, многие гипотезы, касающиеся психосоматического развития и психосоматической патологии, оказались малопродуктивными, и сейчас их можно рассматривать больше как вехи в истории психоаналитического понимания телесности. Попытки определить специфический конфликт при различных психосоматических заболеваниях ( Александер, 2004) или выявить определенный профиль личности пациентов с различными психосоматическими заболеваниями ( Данбар, 2002) не дали результатов, что привело к разочарованию, способствовавшему спаду интереса к взаимовлиянию телесности и психики, и даже к тенденции к вынесению телесной патологии за рамки психоаналитического исследования.

П. Марти (1953, 2013), проиллюстрировал эту тенденцию в дискуссии с доктором С. Нахтом. Смысл дискуссии заключался в следующем: Марти представил случай анализа пациентки с головными болями некоторыми невротическими нарушениями, и продемонстрировал связь ее головной боли с особенностями психического функционирования. С. Нахт, в свою очередь отверг эту связь, и высказал гипотезу о «невротической пациентке с некоторыми головными болями». По мнению Марти, мнение, высказанное С.Нахтом, отражало общую тенденцию к восприятию нарушений функционирования тела в психоаналитической работе.

Вместе с тем в работах, предшествовавших появлению его фундаментального труда (Marty, 1962), положившего начало созданию французской психосоматической школы, Марти писал о том, что «психосоматический симптом глуп» (Марти, 2005), имея в виду, что он не содержит смыслов, доступных анализу. Описание им опретуарного функционирования, защищающего от страха аннигиляции, явилось поворотным моментом в понимании психосоматических пациентов. С той поры было сделано много открытий, дающих возможность понимать этих пациентов и помогать им.

Углубление психоаналитических знаний и смещение фокуса психоаналитических исследований на самое начало человеческой жизни, вновь актуализировали интерес к психосоматическому функционированию. Исследования Р. Шпица, посвященные первому году жизни ребенка, позволили думать о том, что психосоматический симптом является следствием специфического контакта с матерью в этот период (Шпиц с соавт., 2006). Д. В. Винникотт ( Винникотт, 1963, Winnicott, 1966), описывая понятие множественного переноса у психосоматических пациентов, четко обозначил мысль о единстве психо-сомы как феномене, который необходимо учитывать в работе с этой группой пациентов.

В ходе психоаналитической работы с детьми и с психосоматическими пациентами были созданы рабочие метафоры, использующие тело как понятную пациенту и аналитику реальность. Я имею в виду метафоры, созданные в кляйнианской школе, а также предложенные Дж. Макдугалл (Макдугалл, 1999) метафоры переживания тела, которые создавались ею совместно с ее психосоматическими пациентами, в частности, достаточно часто описываемую разными авторами фантазию об «одном теле на двоих» (Lombardi, 2002).

То есть, можно видеть, что существует достаточно большое количество психоаналитических исследований, в которых телесность находит свое место. Но поскольку в анализе речь всегда идет о помощи страдающим людям, основные усилия аналитиков были направлены на понимание патологических психосоматических процессов. Это привело к важным открытиям, касающимся специфики детско-родительских отношений психосоматических пациентов (Шпиц, 2006, Аммон, 2001,), способов переживания тела, включенного в патологический психосоматический процесс (Макдугалл, 1999, Lombardi, 2002, Brody, 1976), а также психических деформаций, связанных с развитием болезней тела (Brody, 1995).

Вместе с тем, поскольку работа с переносом и контрпереносом является основной точкой приложения усилий, место тела в ходе психоаналитической работы стало предметом исследования. В последнее время появились работы, в которых делаются попытки привести в соответствие не только психические, но и телесные реальности пациента и аналитика (работы, посвященные психосоматическому переносу-контрпереносу (Silverman, 1991, Ogden, 1994, Lombardy, 2002)), и я думаю, что разработка этого направления психоаналитических исследований позволит нам еще на шаг приблизиться к пониманию проблемы взаимодействия человека с самим собой и с другими людьми с точки зрения психосоматического единства.

В то же время существует еще целая область психоаналитических знаний, которая, на мой взгляд, может быть соотнесена с данными, накопленными в других научных дисциплинах. Такое соотнесение могло бы существенно обогатить психоаналитическое понимание онтогенетического развития психики и дало бы возможность более широко взглянуть на патологические психические и психосоматические процессы, и возможно, способствовать интеграции психоаналитических знаний в систему наук о человеке.

Описывая раннее психическое развитие, относящееся к довербальному периоду формирования психики, аналитики, исходя из клинического опыта, своей интуиции и воображения, строят телесные метафоры, которые в настоящее время хорошо известны (я имею в виду метафоры, созданные в кляйнианской школе, а также рабочие метафоры, созданные Дж. МакДугалл). К сожалению, хотя это и рабочие, помогающие пациенту понять себя, метафоры, они, пока не будут иметь какой-либо соотнесенности с данными других наук, останутся только метафорами.

Вместе с тем к настоящему времени в области физиологии, неврологии и иммунологии накоплен целый ряд данных, которые могут корреспондироваться с психоаналитическими представлениями о раннем развитии, и способствовать интеграции психоаналитических знаний в систему наук о человеке.[1]

Обобщая психоаналитические исследования, посвященные отношениям тела и психики, Wolman and Thompson (1996) вводят понятие психосоматического измерения, как дополнительной, скрытой оси сознания. Это понятие содержит представления как о нормативных психосоматических процессах (например, пубертат, беременность, изменения тела, связанные со старением), так и о патологических, когда нарушается баланс между психическим и телесным функционированием, вне контекста нормативных психосоматических изменений. На мой взгляд, идея психосоматического измерения может быть очень продуктивной. Она позволяет интегрировать накопленные в различных науках о человеке данные о психосоматическом функционировании в систему психоаналитических знаний. Вместе с тем, я думаю, что психосоматическое измерение является не скрытой осью сознания – по-моему, эту ось стоит понимать более широко – как скрытую психическую ось, поскольку значительное количество наших отношений с телом являются бессознательными, как в ситуации заболевания, так и в ситуациях психосоматического равновесия. На мой взгляд, исследование нормативных психосоматических отношений может существенно расширить представление об этой оси сознания и обеспечить возможность более широкого взгляда на взаимодействие психики и тела в течение жизни.

Отмечаемое в последние годы стремление к сближению психоанализа с нейронауками (McCarley, Hobson, 1977, Bucci, 2000, Grenell, 2008, Meissner, 2009), а также использование в психоаналитических исследованиях иммунологических данных (Brody, 1976, 1995, Bash, 2011), позволит сделать шаг вперед в этом направлении.

На примере сна как целостного нормативного психосоматического процесса, берущего начало еще в перинатальном периоде и присутствующего на протяжении всей жизни человека, я сделаю попытку связать психоаналитические представления о развитии с данными, полученными в области неврологии и физиологии.

Сон является неотъемлемой частью жизни, и как это было показано основателем науки о сне М. Манасеиной (1892), лишение сна может оказаться фактором, прекращающим возможность жить. Изучение сна ведется уже не один десяток лет, и существует большое количество исследований в разных областях науки, которые описывают различные грани этого процесса.

Исходя из современных данных, сон не является однородным и делится на фазу быстрого сна (сон со сновидениями, или фазу «быстрых движений глаз»), во время которой падает мышечный тонус и замедляются все физиологические процессы, однако психическая активность остается на высоком уровне. Согласно данным, полученным в области физиологии сна, рисунок электрической активности коры больших полушарий мозга в быстром сне соответствует такому же рисунку в период максимальной активности в бодрствовании. Фаза быстрого сна обеспечивает переработку аффективной информации, а также дает возможность в символической форме осуществить бессознательные желания, неосознаваемые в бодрствовании. Другая фаза – фаза медленного сна, состоящая из четырех стадий. Во время этой фазы перерабатывается когнитивная информация, полученная в течение дня, а также информация, поступающая от тела. Следует отметить, что одна из главных задач переработки этой информации заключается в ее структурировании и переводе в долговременную память. (Ротенберг, 1982, 1984, Тихомиров, 1976). У здоровых взрослых людей сон начинается с фазы медленного сна, за которой следует фаза быстрого сна. В течение ночи сон человека в среднем содержит от 4 до 6 циклов, включающих обе фазы сна. Фаза быстрого сна в начале ночи очень короткая, но по мере продвижения от цикла к циклу длительность ее увеличивается, и те сновидения, которые мы обычно запоминаем, снятся нам в последнем цикле сна. Существуют также данные о том, что в фазе медленного сна также могут присутствовать сновидения. Эти сновидения отличаются от тех, которые мы видим в фазе быстрого сна — они больше похожи на мыслеобразы, и человеку, разбуженному во время этой стадии сна проще ответить на вопрос «о чем Вы думали?», чем на вопрос «что Вам снилось?» (Rechtschaffen, 1973).

Одним из важных методов исследования сна у здоровых людей долгое время являлась депривация различных фаз и стадий сна у добровольцев. Эти исследования показали, что депривация фазы быстрого сна приводит к аффективной расторможенности, усилению агрессивных аффектов, а также к усилению сексуальной и пищевой мотивации. Однако, эти изменения являются обратимыми: как только прекращается депривация фазы быстрого сна, наступает эффект отдачи (количество быстрого сна существенно увеличивается), и эти явления исчезают ( Ротенберг, Аршавский, 1984). В отличие от фазы быстрого сна оказалось, что изолированная депривация фазы медленного сна невозможна, так как сон у взрослого человека начинается с этой фазы. При попытке подбуживания человека из разных стадий медленного сна, медленный сон начинает модифицироваться и «ускользать» от депривации (Ковальзон, 2012). Также оказалось, что не существует и мозгового центра медленного сна, в отличие от быстрого сна, в котором задействованы таламус, мост, ретикулярная формация. Субстратная же часть медленного сна обеспечивается более тонкими процессами, происходящими внутри нейронов ( Ковальзон, 2012). Возможно, это связано с тем, что медленный сон является филогенетически более ранним образованием.

Психоаналитический взгляд на сон касается в основном способности человека формировать сновидения как психическую продукцию. В настоящее время существуют исследования, в которых содержится стремление соотнести психоаналитические представления о сновидении с данными неврологии и физиологии ( Domhoff, 2005, Grenell, 2008). В работе Grenell ( Grenell, 2008), посвященной исследованию интеграции аффекта в процессе сна и сновидений, представлен обзор психоаналитических и психофизиологических концепций переработки аффективной информации в процессе сна. Автор исследует возможность поддержания психологического баланса за счет таких аспектов интеграционного процесса, реализуемого в процессе сна, как пространство сновидения, колебания «Я / не-Я», реалистичность сновидения и использование непатологической проективной идентификации.

Вместе с тем время сновидной активности составляет относительно небольшую долю всего времени, которое мы тратим на сон. Как показывают результаты многочисленных исследований, переработка информации в процессе сна происходит не только в фазе сновидений (эта фаза у взрослого человека в естественных условиях наступает после прохождения всех стадий медленного сна). (Ротенберг, 1982, Петров, Гинниатуллин, 2012). Во время медленного сна психические процессы принципиально отличаются от того, что происходит в быстром сне (сне со сновидениями) – во время медленного сна перерабатывается когнитивная информация, а также информация, поступающая от тела. Данные, полученные в естественно-научных исследованиях, свидетельствуют о необходимости как быстрого, так и медленного сна для нормального психосоматического функционирования человека.

Изучение литературных данных показало, что структура сна, характерная для взрослого человека, формируется очень постепенно, и существенно отличается от той структуры сна, которую мы можем наблюдать у детей разного возраста (Миркитумов с соавт., 2001, Тарасенко, 2011). Соотнесение этих данных с психоаналитическими теориями развития психики позволило обнаружить некоторые соответствия, которые я опишу ниже.

Существует большое количество литературных данных о том, что структура сна в начале онтогенетического развития отличается от структуры сна взрослого человека следующим образом: у новорожденных она состоит из двух фаз – активного сна (АС), являющегося аналогом быстрого сна, и спокойного сна (СС), аналогичного 4 стадии медленного сна. Такая структура регистрируется с 21-28 недели беременности (в разных источниках), и отмечается, что фаза СС регистрируется у плода во время медленного сна матери (Тарасенко, 2011). На мой взгляд, это может быть одной из биологических основ для синхронизации взаимодействия матери и ребенка в будущем.

К 2-3 месяцам формируется 3 стадия, связанная с обработкой когнитивной информации, а также с сигналов, идущих от тела, в 2-3 года – 2 стадия, во время которой происходит переработка телесной информации, появившейся во время локомоторной активности (также есть данные о появлении 2 стадии к 6 месяцам (Anders et al, 1995)), в 8-12 лет – 1 стадия, стадия засыпания, во время которой возможно появление мечтаний, а также распознавания желания спать (Микиртумов с соавт, 2001).

При рождении фаза активного сна составляет 50% у доношенных и до 90% у недоношенных со сроком гестации 30 недель. В возрасте 5-7 дней она составляет 40% и держится на таком уровне до 5-6 месяцев. К 3-5 годам она сокращается до 25% ( Микиртумов с соавт, 2001).

Кроме того, важным является то обстоятельство, что у маленьких детей, в отличие от взрослых, сон начинается с фазы сна, содержащей сновидения. Взрослому же человеку, для того, чтобы появилась фаза сна со сновидениями (фаза быстрого сна), надо проспать все фазы медленного сна, причем в первых циклах сна (цикл сна включает в себя все стадии медленного сна и фазу быстрого сна, за ночь проходит примерно 4-6 циклов), эта фаза значительно короче, чем в последних (Ротенберг, 1982).

Приведенные данные, касающиеся динамики формирования структура сна у детей, позволяют видеть, что изменение структуры сна в детстве происходит в соответствии с фазами развития психики, соответствующими психоаналитическим представлениям о становлении психики.

В период аутистической фазы и в начале симбиотической ( Малер с соавт., 2006), когда ребенок поглощен своим внутренним миром и телесными ощущениями, а мать защищает его от потрясений и травматизации внутренними стимулами и обеспечивает ему возможность переключения восприятия с внутреннего мира на внешний, присутствует только аналог 4 стадии.

Во время симбиотической фазы, когда формируются зачатки архаичного телесного Я, появляется 3 стадия. По данным литературы, эта стадия связана с переработкой следов памяти (Тихомиров, 1976), и можно предположить, что одними из первых начинают задерживаться в памяти сигналы, идущие от тела и телесного контакта с матерью. Возможно, это как-то связано с тем, что в это время дети обычно находятся на грудном вскармливании и вместе с материнским молоком получают материнский окситоцин, который является не только гормоном доверия, но и гормоном объятий (Зак , 2013, Фрейд, Биррел, 2013, Campbell, 2008). Конечно, это не единственный фактор, поскольку сразу возникает вопрос о том, что же в таком случае происходит с младенцами, не получающими грудного молока, а также с младенцами, не получившими дозу материнского окситоцина во время родов (я имею в виду детей, появившихся на свет в результате кесарева сечения). На мой взгляд, в этой ситуации решающую роль может играть способность матери к переживанию позитивных аспектов симбиотической связи. В этом контексте важными являются результаты психоаналитических исследований, посвященных проблеме формирования предшественников переходного объекта (Winnicott, 1966, Ogden, 1989, Gaddini, 2003, Феррари – цит. по Lombardi , 2002, МакДугалл, 1999). К сожалению, я не нашла в этих работах указаний на то, каким образом были рождены эти дети и каким образом вскармливались – предметом обдумывания во всех этих работах было качество телесного и аффективного контакта между ребенком и его матерью. Важным здесь является тот факт, что в качестве предшественника переходного объекта может выступать часть тела матери или ребенка, связанная с переживанием удовольствия. То есть, положительно заряженное аффективное совместное телесное событие (я бы говорила о совместном психосоматическом переживании), является опорой для дальнейшего роста психики, в частности, для формирования телесного «Я». Отсутствие же этой положительной телесной связи обеспечивает множественные искажения в дальнейшем психическом развитии (Gaddini, 2003).

В качестве иллюстрации из собственного клинического опыта, я хотела бы привести пример пациентки (назовем ее Мария). В ходе терапии она решила стать матерью, однако из-за множественных психосоматических нарушений не смогла самостоятельно родить и усыновила ребенка, которому был один месяц. Надо сказать, что в течение месяца, пока ребенок находился в медицинском учреждении, она регулярно навещала его и по возможности заботилась о нем. Собственная история Марии была такова, что она очень рано столкнулась с одиночеством, отвержением и необходимостью решать не соответствующие возрасту жизненные задачи. Все, что так или иначе было связано с переживанием близости с другими людьми, пугало Марию, однако она могла хорошо себя чувствовать в контакте с домашними животными. Это давало надежду на то, что она будет способна к переживанию позитивных аспектов симбиотической связи с ребенком. Проблема, с которой столкнулась Мария в своем материнстве, заключалась в том, что ее ребенок, несмотря на отсутствие каких-либо патологий со стороны тела, не спал. В этот период в терапии Мария много рассказывала о пугающих ее фантазиях, возникающих в момент контакта с ребенком. Было очевидно, что несмотря на старание быть хорошей матерью, ее симбиотические переживания имели только негативную аффективную окраску. Спустя некоторое время после того, как мы начали обсуждать это, Мария обратила внимание на то, что после сессий, в которых удавалось сконструировать и обсудить какую-либо из этих ужасных фантазий, ее ребенок спал более спокойно, чем в другие дни. Я предположила, что она, вероятно, как-то иначе себя чувствует вместе с ребенком после таких сессий. В ответ на мое предположение, Мария сказала, что ей в эти дни удается получить удовольствие от того, что она растворяется в ребенке, или ребенок в ней — это не имеет значения, ей доставляет удовольствие держать на руках своего ребенка, и чувствовать, что она и ее ребенок — это одно целое. То есть, возможность Марии получать удовольствие от симбиотического единства, способствовала стабилизации состояния ее ребенка.

Вместе с тем количество времени, которое ребенок проводит во сне в этом возрасте, достаточно велико, а эти совместные психосоматические переживания зачастую предшествуют сну. У ребенка этого возраста сон начинается с фазы активного сна, что дает возможность переработать эти телесные ощущения и впоследствии закрепить их в памяти.

Данные, указывающие на то, что качество запоминания в 3 стадии связано со стимуляцией обонятельных рецепторов (Rasch et al, 2007), также косвенно свидетельствуют о том, что процесс переработки мнестических стимулов начинается примерно во время симбиотической фазы. В это время обоняние продолжает играть важную роль в распознавании матери как внешнего объекта, приносящего удовольствие или неудовольствие в телесной жизни ребенка.

В то же время активный сон как аналог быстрого сна у взрослых, играющий важную роль в адаптации младенца к новой среде (Тарасенко, 2011), сохраняется на одном уровне на протяжении и аутистической, и симбиотической фазы (симбиотическая фаза завершается приблизительно в 6 месяцев). Во время симбиотической фазы Я практически неотделимо от не-Я, однако благодаря телесным контактам с матерью, разнообразной сенсорной стимуляции, а также формированию мнестических следов, закладывается фундамент телесного Я. Этот фундамент, состоящий из ощущений, дает начало понятию «внутри» и обеспечивает развитие способности к различению «внутри» и «снаружи». Соответственно, качества «приносящий удовольствие» и «причиняющий боль» начинают относиться к матери как внешнему объекту.

В то же время выход из симбиотической фазы подразумевает потребность ребенка не просто в заботящемся объекте, а в конкретной, его собственной, матери. То есть, можно думать, что к этому моменту внутри развивающейся психики уже существуют фрагменты материнского образа, опирающиеся на комбинацию стимулов, идущих со всех анализаторов. Можно предполагать, что существование и своеобразие таких фрагментов обусловлено особенностями совместного психосоматического переживания в симбиотической стадии. Наличие этих фрагментов позволяет ребенку переживать небольшие сепарации – ребенок успокаивается в отсутствие матери, даже просто услышав ее голос. То есть, можно предположить, что к этому моменту у ребенка формируется некое «ощущение матери», опирающееся на его сенсорные переживания, связанные с ее присутствием. Это достаточно сложное «ощущение матери», на мой взгляд, является индивидуальной психосоматической опорой, которая начинает выполнять успокаивающую функцию, обеспечивая тем самым возможность переживания небольших сепараций, а также становится фундаментом в развитии телесного Я и дальнейшем формировании объекта.

По некоторым данным, появление 2 стадии медленного сна связано с периодом завершения симбиотической стадии ( Anders et al, 1995). Если думать о качественном своеобразии этого периода с психоаналитической точки зрения, то его важным событием является появление способности психики ребенка к созданию переходного объекта. Под переходным понимается искусственно созданный предмет, ассоциированный с матерью в период совместных психосоматических переживаний и облегчающий мощные сепарационные чувства. Конечно, речь идет о нормативном развитии, когда сигналы, идущие от тела, уже способны восприниматься как собственные. В случае искажений развития, нарушений в диадическом психосоматическом переживании, части собственного тела также могут переживаться как переходный объект (Gaddini, 2003). Так, например пальцы ребенка в ситуации нормального развития, даже если он сосет их, не являются переходным объектом, так как к этому времени ребенок уже может чувствовать их как собственные. Переходным объектом может быть пустышка, младенческое одеяльце, мохнатая мягкая игрушка, которые ребенок может осознать как не-Я, и которые вследствие их ассоциированности с матерью способны выполнять успокаивающую функцию во время сепарации.

Однако, на мой взгляд, появление способности к созданию переходного объекта еще не означает развитие сознания в бодрствовании, которое необходимо отключить во время сна. В пользу этого предположения свидетельствует и то, что в это время сон ребенка все еще начинается с фазы активного сна, а это означает, что внутренняя реальность и реальность внешняя еще недостаточно дифференцированы.

По данным других источников, 2 стадия появляется в 2-3 года (что соответствует завершению прохождения кризиса воссоединения (Малер с соавт., 2006)), и связанна она, по данным литературы, с отключением сознания (Микиртумов с соавт. 2001), а также с обретением локомоторной свободы (Chatbum et al., 2013). В этот период к локомоторной свободе добавляется овладение языком и членораздельной речью, что расширяет жизненное пространство за счет возможности символизации отношений. Прохождение этого кризиса является центральной вехой в дальнейшем развитии психики с точки зрения сепарационных переживаний. В это время диадические отношения все более трансформируются, появляется возможность полноценного включения отца и его активное участие как в диадическом, так и в триадном взаимодействии. В результате этих изменений усиливается чувство уверенности в себе и настойчиво отстаивается желание существовать отдельно, независимо, наряду с ясно оформленной острой потребностью в сохранении поддержки и положительной связи с матерью. В этот период особенно важным является появление возможности связать образ «хорошей» и «плохой» матери и формирование ее целостного образа, обладающего хорошими и плохими чертами.

Стоит также отметить, что между кризисом воссоединения и эдипальным периодом сокращается количество быстрого сна (сна со сновидениями), это, на мой взгляд, связано с возрастанием способности к переработке поступающей извне и изнутри информации во время бодрствования, за счет развития способности к символизации. Вполне возможно, что сокращение количества быстрого сна происходит за счет появления второй стадии, которая по литературным данным связана с отключением сознания. Но для того, чтобы оно отключалось во сне необходимо его наличие в бодрствовании. В пользу этого предположения свидетельствует и то обстоятельство, что детский сон к этому времени перестает начинаться с фазы быстрого сна и начинает приобретать структуру, соответствующую сну взрослых, но в отличие от структуры сна взрослого человека, у детей в этом возрасте отсутствует первая стадия медленного сна, связанная с мечтаниями, углубляющими сон. На мой взгляд, эта первая стадия медленного сна у детей реализуется в контакте со взрослым, помогающем ребенку заснуть — я имею в виду чтение книжек перед сном и рассказывание сказок.

Ребенок преэдипального и эдипального периода еще очень зависим от матери, в то время как период латенции (8-12 лет) является следующей вехой в сепарационном процессе. В это время впервые проявляются фантазии о семейном романе, или же ребенок начинает фантазировать о том, как он будет жить, когда его родителей не будет. То есть, в латентный период ребенок становится психически более автономным за счет того, что многие из функций матери из раннего детства уже интериоризированы. К этим функциям, в частности, относится и способность обеспечить себе уход в сон, делающий возможным эффективное бодрствование. Я имею в виду появление первой стадии медленного сна и субъективного чувства желания спать, характерного для взрослых людей. Ребенок не способен распознать свое желание уснуть — в распознавании этого желания ему помогают взрослые. В то же время появление мечтаний, характерных для первой стадии, можно рассматривать как интернализацию отношений с матерью, предшествующих засыпанию в период детства, и, в частности, как интернализованный аналог сказки на ночь.

Таким образом, завершение формирования структуры сна происходит к началу пубертатного периода, когда весь предыдущий опыт может быть интегрирован за счет появления сексуального измерения – его гармоничная интеграция в структуру психики обеспечивает возможность построения собственной жизни, отдельной от жизни генетической семьи в целом, и матери как первичного объекта, в частности.

То есть, можно видеть, что появление стадий медленного сна в онтогенезе сочетается с сепарационными этапами в ходе психического развития, а изменения в последовательности и объеме быстрого сна можно связать с ростом способности к символизации в ходе развития психики.

Как подтверждение гипотезы о связи развития медленного сна в онтогенезе с сепарационными переживаниями можно рассматривать клинические данные о структуре сна при заболеваниях, связанных либо с регрессией к онтогенетически ранним этапам развития психики (депрессии и деменции), либо с жесткой фиксацией на ранних этапах развития (шизофрения). Следует уточнить, что речь идет о пациентах с негативной симптоматикой, пациенты же, которых беспокоят наличие галлюцинаций, бредовых конструкций и другой позитивной симптоматики, характеризуются сокращением фазы быстрого сна (Rotenberg, 2008), и увеличением фазы медленного сна. Пациенты, страдающие этими заболеваниями (шизофрения с негативной симптоматикой, деменции, в частности, болезнь Альцгеймера) явно демонстрируют актуальность сепарационных переживаний и снижение интеллектуальных функций, в частности, мнестической. По данным литературы (Prinz et al, 1993, Ganguli et al., 1983), сон этих пациентов характеризуется сильным сокращением или полной редукцией 3 и частично 4 стадии медленного сна и, видимо за счет этого, увеличением представленности быстрого сна. Известным является факт, что депривация быстрого сна при лечении депрессии без использования психотерапии приводит к улучшению состояния пациента (Ротенберг, 1982). Возможно, это обусловлено тем обстоятельством, что сновидная функция контейнирования депрессивного аффекта оказывается неэффективной вследствие срыва контейнирования этого аффекта в раннем детстве. В пользу этого предположения свидетельствуют данные (Szlenberger, Soldatos, 2005), полученные при исследовании связи качества сна и аффекта у больных с депрессией.

Если это предположение верно, то возникает ситуация, сходная с особенностями переживания травматического опыта в реальности, когда человек бессознательно создает в настоящем какой либо аспект травматического события, чтобы пережить его новым способом, но в силу того, что этот травматический аспект не осознается, интегрировать травму у психики нет возможности. Тем самым создается порочный круг, где каждое следующее воспроизведение травмы приводит только к углублению травматизации.

Я думаю, что что-то подобное происходит со сновидениями при депрессии: безуспешные попытки контейнировать аффект приводят к увеличению как общего времени сна, так и времени сновидной активности, при этом пациент оказывается все больше затоплен тяжелым аффектом. Вместе с тем, хроническое аффективное напряжение блокирует мыслительную деятельность, что приводит к все большему уходу от реальности, а это, в свою очередь, естественно, ведет к укреплению и расширению регрессивных феноменов.

Подводя итог всему сказанному в этой работе, хочу выразить убеждение, что дальнейшие исследования психосоматического измерения, проводимые на стыке разных наук, позволят нам лучше понимать происходящее с человеком в настоящем, и более объемно видеть перспективы помощи в человеческом страдании.

Annotation

In this paper briefly describes the history of the psychoanalytic understanding of physicality based on the literature correlation between current data about sleep as a psychophysiological process and the psychoanalytic theory of the mind. It is concluded that REM sleep is associated with features of containment of affect and the capacity to symbolize, the phase of slow sleep - with the ability to experience separation.

Keywords: psychosomatic relationships, sleep phases, stages of sleep, sleep in children, separation, transitional object, body Self, containment of affect, the stages of development of the mind.

Литература

1. Аммон Г. Психосоматическая терапия. СПб, Речь, 2001.
2. Зак П. Молекула высокой морали. Открытая лекция 13.06.2013. http://digitaloctober.ru/player/content/27
3. Ковальзон В.М. Основы сомнологии: Физиология и нейрохимия цикла бодрсвование – сон. М. Бином, 2012.
4. МакДугалл Дж. Тысячеликий эрос. Психоаналитическое исследование человеческой сексуальности. СПб, ВЕИП, 1999.
5. Малер М., Пайн Ф., Бергман А. Психологическое рождение человеческого младенца. Симбиоз и индивидуация. М. Когито, 2011.
6. Марти П. Психосоматика и психоанализ. // А.Жибо, А.В.Россохин (ред) Антология современного психоанализа. Французская психоаналитическая школа. СПб, Питер, 2005.
7. Марти П. Нарциссические трудности, с которыми сталкивает исследователя психосоматическая проблема. Международный психоаналитический ежегодник. Вып.3, 2013.
8. Микиртумов Б.Е., Кощавцев А.Г., Гречаный С.В. Клиническая психиатрия раннего детского возраста. СПб, Питер, 2001.
9. Петров А.М., Гиниатуллин А.Р. Нейробиология сна: современный взгляд. Казань, КГМУ, 2012.
10. Ротенберг В.С. Адаптивная функция сна. Причины и проявления ее нарушения. М. Наука, 1982.
11. Ротенберг В.С., Аршавский В.В. поисковая активность и адаптация. М, Наука, 1984.
12. Тарасенко Е.С. Особенности нарушений сна у детей грудного и раннего возраста// Дисс. на соискание ученой степени канд. мед. наук, Москва, 2011.
13. Тихомиров О.К. (ред) «Искусственный интеллект» и психология. М., Наука, 1976.
14. Фрейд Дж. Биррел П. Психология предательства и измены. СПб, Питер, 2013.
15. Фрейд З. Влечения и их судьба // Очерки истории психоанализа. Сборник, СПб, Алетейя, 1998.
16. Шпиц Р. А. Коблинер У.Г. Первый год жизни. М., Академический проект, 2006.
17. Anders T., Sadeh A., Apparedly V. Normal sleep in neonates and children // Ferber R., Kriger M. (Eds). Principles and practice of sleep medicine in the child. Philadelphia, 1995, 112-121.
18. Bach S. Chimeras: immunity, Interpretation, and the true self. Psychoanal. Rev., 2011, 98(1) 39-56.
19. Brody S. Modern psychoanalysis and the Immune system. Mod. Psychoanal., 1995, 20:67-78.
20. Brody S. Somatization disorders: diseases of communication. Mod. Psychoanal., 1976, 1:148-162.
21. Bucci W. Panel report from 41^st IPA Congress: Biological and integrative studies on affect. Int. J. Psycho-anal., 2000, 81:141-144.
22. Björn Rasch, Christian Büchel, Steffen Gais, Jan Born. Odor Cues During Slow-Wave Sleep Prompt Declarative Memory Consolidation. Science. 2007. V. 315. P. 1426–1429.
23. Campbell A. Oxitocin and human social behavior. Personality and Social Psychology Review, 2010, 14(3):281-295.
24. Charuvastra A, Cloitre M. Social bonds and posttraumatic stress disorder. Annual Review of Psychology, 2008, 59: 301-328.
25. Chatbum A., Lushington K., Kennedy D., Baurmet M., Kohler M. Sleep spindle activity and cognitive perfomanse in healthy children. Sleep, 2013, 36(2): 237-243.
26. Domhoff G.W., Refocusing the neurocognitive approach to dreams: A critique of the Hobson versus Solms debate. Dreaming, 2005, 15:3-20.
27. Gaddini R. The precursors of transitional objects and phenomena. Psychoanal. Hist., 2003, 5:53-61.
28. Ganguli R., Reynolds C.F., Kupfer D.J. Electroencephalographic sleep in young, never-medicated schizophrenics. Arch. Gen. Psychiatry, 1987, 44: 36-44.
29. Grenell G. Affect Integration in Dreams and Dreaming. J. Amer. Psychoanal. Assoc., 2008, 56:223-251.
30. Lombardi R. Primitive Mental States and the Body: A Personal View Of Armando B. Ferrari’s Concrete Original Object. Int. J. Psycho-Anal., 2002, 83:363-381.
31. McCarley R.W., Hobson J.A . The neurobiological origins of psychoanalytic dream theory. Am. J. Psychiatry, 1977, 134(11):1211-1221.
32. Meissner W.W. Toward a neuropsychological reconstruction of projective identification. J. Amer. Psychoanal. Assoc. 2009, 56:203.
33. Ogden T. H. On the concept of an autistic-contiguois position Int. J. Psycho-Anal, 1989, 70:127-140.
34. Ogden T. The analytic third: working with intersubjective clinical facts. Int. J. Psycho-Anal., 1994, 75:3-19.
35. Prinz P.N., Vitielo M.V. et al. Sleep in Alzheimer’s disease. In: Albarede J.L., Morley J.E. et al (Eds). Sleep disorders and insomnia in the elderly. Facts and research in gerontology. Vol. 7, Paris: Serdi, 1993, 33-54.
36. Silverman S. Somatic correspondences during psychoanalysis. J. Am. Acad. Psychoanal., 1991,19:422-445.
37. Szlenberger W., Soldatos C. Sleep disorders in psychiatric practice. World Psychiatry 2005; 4:3, 186-190.
38. Rotenberg V.S. Sleep of patients with schizophrenia and off melatonin treatment: Contraditions and hipothesis // In: Peggy M, Bosh P.C et al (Eds) Schizophrenia, Sleep and Acupuncture. Horgefe, 2008, 104-121
39. Rechtschaffen A. Psychophysiology of mental activity during sleep. // Psichophisiology of Thinking. N-Y-L., 1973.
40. Winnicott D.W., Psycho-Somatic Illness in its Positive and Negative Aspects. // Int. J. Psycho-Anal., 1966, 47:510-516.
41. Wolman T., Thompson T.L. II Adult development, in Human Behavior: An Introduction for Medical Students // Stoudemire A. (ed). Philadelphia, PA, JB Lippincott, 1990, 178-205.