Участвовать ли в игре ребенка?

к содержанию

Нужно ли принимать участие в игре ребенка – важно решить этот вопрос прежде, чем начать терапевтический процесс, и хотя это решение в значительной степени зависит от личности самого терапевта, оно все же должно основываться на посылках, соответствующих целям терапевта. Игровой терапевт, центрированный на ребенке, способен управлять собственной деятельностью, поэтому он старается не вмешиваться в игру ребенка. Игра – это особое время, когда ребенок может направлять собственную жизнь, принимать решения, играть без ненужного вмешательства, выражать в игре все, что его беспокоит. Сеанс принадлежит ребенку, и терапевту следует воздерживаться от указаний. Это не время для светских отношений, и ребенку не нужен партнер для совместной игры. Терапевт находится рядом с ним, чтобы помочь ребенку услышать себя, увидеть себя, понять себя и быть самим собой в безопасной атмосфере принятия.

Хотя ребенок и приглашает терапевта поиграть, он может не испытывать особого желания иметь партнера по игре. Некоторые дети чувствуют себя обязанными предложить терапевту поиграть с ними. Иногда ребенок может просить терапевта поиграть вместе потому, что хочет понравиться терапевту, а иногда ему кажется, что такая просьба отвечает ожиданиям взрослого. Предложение поиграть вместе может означать, что ребенок ищет одобрения или безопасности, которую он обретет в том случае, если кто-то будет решать, как ему играть. Кроме того, таким образом, ребенок может просто испытывать пределы дозволенного.

Терапевту необходимо разобраться в том, что является целью его участия в игре и чего он в результате добьется. Что является реальным мотивом: установление контакта с ребенком или удовлетворение потребности терапевта не оставаться в стороне? Оказавшись наедине с аутичным ребенком, стоящим неподвижно посреди комнаты, терапевт может взять куклу, начать разглаживать складки ее платьица, надевать ей на ножку башмачок. Этими действиями терапевт показывает, что он хочет участвовать в игре. Каким же мотивом руководствуется терапевт: хочет ли он сделать ребенка более свободным, или он просто хочет заставить его делать хоть что-нибудь, чтобы самому не испытывать неловкости?

Участие в игре ребенка терапевта не гарантирует того, что ребенок почувствует себя более включенным. Решающим фактором является отношение терапевта к ребенку, а не его реальное участие в игре. Когда терапевт полностью заинтересован в ребенке, сопереживает ему, и с успехом транслирует эту свою заинтересованность маленькому клиенту, ребенок редко призывает терапевта к прямому участию в игре. Когда ребёнок вовлекает терапевта в игру, в этом приглашении, как правило, содержится открытое послание. Возможно, центральным моментом является то, для чего ребенку нужно участие терапевта в игре. Может быть, ребенок хочет сказать: «Мне кажется, ты не обращаешь на меня внимания. Я не чувствую, что ты занимаешься мною, что тебе интересно, что я делаю».

Терапевт может активно заниматься ребенком, и не принимая участия в игре. Гораздо более важна установка терапевта, чем его участие. Если терапевт предпочитает не принимать непосредственное участие в игре ребенка, это не означает, что терапевт, как это утверждают некоторые исследователи, остается пассивным наблюдателем. Вполне возможно установление тесных отношений вне процесса игры, когда терапевт участвует в игре ребенка только косвенно. Точно так же, как двум близким людям часто не нужны слова для установления близости, с ребенком не обязательно участие в игре. Ребенок всегда ощущает как искреннюю заинтересованность терапевта, так и его безразличие.

Хотя терапевт должен остерегаться вмешательства в игру ребенка и подавления его инициативы, участие в игре ребенка само по себе не обязательно тормозит терапевтический процесс. Некоторые опытные игровые терапевты умеют артистически участвовать в игре, не подавляя ребенка. Гуэрни (Guerney, 1983) утверждает, что терапевт может участвовать в игре, оставаясь в роли взрослого и четко устанавливая границы. Если терапевт предпочитает участвовать в игре, он может сделать это, следуя за ребенком, подчиняясь его указаниям. Если ребенка попросить указать, какую роль должен исполнить терапевт или что он должен делать, это позволит ему следовать собственным путем. Участие терапевта в игре ребенка может облегчить построение терапевтических отношений только в том случае, если такое участие способствует развитию самостоятельности ребенка, а не его зависимости.

Тем не менее, даже в том случае, когда терапевт следует в игре указаниям ребенка, всегда сохраняется опасность оказания давления на игру ребенка. Представим себе ситуацию, когда Сьюзи просит терапевта нарисовать птичку, наблюдает за ней, а потом пытается скопировать ее рисунок, – похоже, в этом случае терапевт скорее удовлетворяет собственные потребности, нежели облегчает возможность позитивного роста ребенка. Это предположение подтверждают слова Сьюзи по пути домой: «А она умеет рисовать лучше меня».

Участие терапевта в игре может иметь незаметное, но существенное влияние на ребенка, и об этом терапевту все время следует помнить.

На третьем сеансе пятилетняя Кармен играет с докторским чемоданчиком.

Кармен: Сними-ка блузку. Я тебя буду лечить.
Терапевт: Блузка не для того, чтобы ее снимать. Ты можешь взять куклу, представить, что это я, и снять с нее блузку.
Кармен: Ладно (снимает с куклы блузку, затем совсем раздевает ее и с помощью шприца демонстрирует с куклой специфическую сексуальную активность).

Дети могут действовать с неодушевленными предметами таким образом и выражать по отношению к ним такие чувства, которые они никогда не продемонстрировали бы по отношению к терапевту. Поэтому участие терапевта в игре может оказаться, независимо от его намерения, структурирующим или угнетающим фактором. Наблюдения за действиями Кармен при игре с куклой, позволили терапевту впоследствии выяснить, что девочка подвергалась сексуальному посягательству. Удалось ли бы это узнать, если бы терапевт сняла надетый поверх блузки жакет? Возможно, и нет – хотя этого нельзя утверждать наверняка.

Терапевт должен быть сензитивен к собственным чувствам, которые могут возникнуть как результат игры. Охота и стрельба из ружья, если они продолжаются долго, могут вызвать у терапевта чувство раздражения, даже гнева по отношению к ребенку. Поэтому опытный терапевт остановится задолго до того, как у него возникнут негативные чувства, или вообще откажется от участия в такой игре. Реагировать с пониманием, бегая по комнате, очень трудно. Участие в игре ребенка может быть наиболее эффективным, когда терапевт контролирует степень такого участия: например, позволяет заковать себя в наручники, но отказывается бесконечно ходить по комнате «под конвоем».

Решение вопроса о том, участвовать или не участвовать в игре ребенка, зависит от ребенка, от ситуации и от терапевта. Отношения, возникающие в том случае, когда терапевт не участвует в игре или когда его участие в игре ограничено, могут оказаться наиболее эффективным способом обеспечить неструктурированность игры и убедиться, что время, проводимое наедине с терапевтом, полностью принадлежит ребенку. Если терапевт предпочитает не включаться в игру, можно предложить ребенку самому разыграть роль, предназначенную терапевту.