Юнг К.Г. "Общая точка зрения на психологию сновидения"

Сновидение — это психическое образование, которое, в противоположность обычным содержаниям сознания (их форме и объему их значений), находится как бы вне континуальности развития этих самых содержаний. Во всяком случае сновидение, как правило, предстает не как интегрированный компонент сознательной жизни души, а скорее как нечто внешнее, чуть ли не как случайное переживание. Причины такого исключительного положения сновидения лежат в его особенном способе возникновения: оно не проистекает, подобно другим содержаниям сознания, из явственно видимой, логической и эмоциональной континуальности пережитого; сновидение — рудимент той психической деятельности, которая имеет место во время сна. Уже этот способ возникновения изолирует сновидение от прочих содержаний сознания, но еще более обособляет сновидение от них его своеобразное содержание, которое находится в разительном контрасте с сознательным мышлением.

Внимательный наблюдатель, однако, без труда обнаружит, что сновидение все же не полностью выпадает из континуальности сознания, так как почти в каждом сновидении можно отыскать известные детали, порожденные впечатлениями, мыслями, настроениями этого или предыдущих дней. В этом отношении некоторая континуальность существует, но только в обратном направлении. Ни от кого, посвятившего свой живой интерес проблеме сновидений, не ускользнет тот факт, что сновидение обладает также континуальностью, направленной вперед (если позволительно такое выражение), ибо время от времени сновидения оставляют после себя приметное влияние на сознательную жизнь духа даже у тех лиц, которых никак нельзя рассматривать как суеверных и уж тем более как ненормальных. Эти встречающиеся иногда последствия сновидений состоят преимущественно в более или менее отчетливых колебаниях настроения.

По-видимому, благодаря этой столь зыбкой сцепленности сновидения с прочими содержаниями сознания, оно является — что касается его припоминания — чрезвычайно лабильным образованием. Многие сновидения ускользают от воспроизведения тотчас после пробуждения; некоторые же поддаются воспроизведению, но надежность последних крайне сомнительна; и лишь относительно небольшое число сновидений может быть с определенностью охарактеризовано как воспроизведенные ясно и точно. Этот своеобразный стопор (относительно воспроизведения) можно понять, исходя из качества той переплетенности представлений, которая выступает в сновидении. В отличие от логически направленной поступи, которую мы, скорее всего, рассматриваем как особую характерную черту сознательного духовного процесса, переплетенность представлений в сновидении является по существу своему фантастической; этот род ассоциаций поставляет нам взаимосвязи, которые, как правило, совершенно чужды реальному мышлению.

Именно этому характеру сновидение обязано своим вульгарным эпитетом "бессмысленное". Однако прежде чем высказать данный приговор, мы должны подумать: не есть ли сновидение и его взаимосвязи нечто такое, чего мы не понимаем. Скорее всего мы просто всего лишь проецируем наше непонимание на объект. Однако вряд ли это противоречит тому, что сновидению присущ некий своеобразный смысл.

Если не считать стараний, возраст которых измеряется тысячелетиями, предписывать сновидениям пророческий смысл, то открытие Фрейда является практически первой попыткой вникнуть в смысл сновидений; попыткой, за которой никак нельзя не признать атрибута "научности", потому что этот исследователь предложил методику, про которую не только он сам, но и многие другие исследователи утверждают, что она ведет к цели, а именно к постижению смысла сновидения; смысла, который не идентичен фрагментарным намекам на смысл в манифестируемом содержании сновидения.

Здесь не место для критической полемики с фрейдовской психологией сновидений. Напротив, я постараюсь вкратце изложить то, что сегодня нам следует рассматривать в качестве более или менее достоверных благоприобретений.

Прежде всего нам следует задаться вопросом: почему мы вообще взяли на себя право приписывать сновидению какой-то иной смысл, нежели тот неудовлетворительный и фрагментарный, который манифестируется в образах сновидения? Особенно веским аргументом в этом отношении является тот факт, что Фрейд эмпирически, а не дедуктивно нашел скрытый смысл сновидения. Дальнейший аргумент в пользу какого-то скрытого, неманифестируемого смысла сновидения дает нам сравнение фантазий сновидения с прочими фантазиями (в бодрствующем состоянии) у одного и того же индивида. Совсем нетрудно уразуметь, что такие фантастические грезы имеют не только поверхностный, конкретизированный, но и глубокий психологический смысл. Исключительно ради краткости я не прилагаю здесь обстоятельного материала, ответственность за что беру на себя. Однако я хотел бы привлечь внимание к тому, что весьма древний и широко распространенный тип фантастического повествования — характерный, к примеру, эзоповским басням о животных — хорошо иллюстрирует то, что можно сказать о смысле фантазий. Так, например, рассказывается какая-нибудь фантазия о деяниях льва и осла. Конкретный поверхностный смысл повествования представляет собой неимоверный фантазм, но моральный смысл, сокрытый в нем, очевиден каждому, кто способен призадуматься. Характерно, что дети могут довольствоваться экзотерическим смыслом басни и радоваться ему.

Отменный аргумент (помимо упомянутого) в пользу существования скрытого смысла сновидения дает нам добросовестное применение технического приема по развязыванию манифестируемого содержания сновидения. Тем самым мы переходим ко второму главному пункту, а именно к вопросу об аналитическом способе обхождения. Однако и тут я не хотел бы ни защищать, ни критиковать воззрения и открытия Фрейда, а ограничусь только тем, что мне представляется достоверным. Если мы исходим из того факта, что сновидение есть некое психическое образование, то мы не имеем по меньше мере повода предполагать, что конституция и предназначение этого образования подчиняется иным законам и намерениям, нежели какое-нибудь иное психическое образование. Согласно положению "Principia explicandi praeter ne-cessitatem non sunt multiplicanda"1, мы должны так же аналитически обращаться со сновидением, как с любым иным психическим образованием, пока опыт (гласящий нечто совершенно другое) не вразумит нас обратиться к чему-то лучшему.

1 Не следует увеличивать количество принципов объяснения помимо необходимых (лат.).

Мы знаем, что всякое психическое образование, рассмотренное с каузальной точки зрения, является результирующей предшествующих психических содержаний. Далее. Мы знаем, что всякое психическое образование, рассмотренное с финальной точки зрения, имеет своеобразный смысл и цель в актуальном психическом событии. Это должно служить мерилом и для сновидений. Итак, если мы хотим объяснить сновидение психологически, то должны прежде всего узнать, какие из предыдущих переживаний вошли в его содержание. Поэтому мы прослеживаем каждый кусочек сновидения в его антецедентах. Приведу один пример. Пусть кому-то снится, что он идет по улице, перед ним вприпрыжку бежит ребенок, который внезапно попадает под автомобиль.

Мы редуцируем этот образ сновидения с помощью воспоминаний сновидца к антецедентам. Он узнает улицу как некую знакомую ему улицу, по которой проходил накануне. В ребенке он узнает ребенка своего брата, которого видел, посетив брата минувшим вечером. Несчастный случай с автомобилем напоминает аварию, которая фактически имела место несколькими днями раньше и о которой он читал только в газете. Как известно, вульгарное суждение довольствуется такой редукцией. Говорят: "Ах, вот почему мне это приснилось".

Само собой разумеется, что с научной точки зрения такая редукция совершенно никуда не годится. Ведь сновидец накануне прошел по многим улицам, но почему его сновидение выбрало именно эту улицу? Сновидец читал о многих несчастных случаях, но почему он выбрал именно этот? Обнаружение одного антецедента таким образом не привело ни к чему удовлетворительному, потому что только конкуренция нескольких причин может дать убедительную детерминацию образов сновидения. Дальнейшая инвентаризация материалов осуществляется согласно тому же самому принципу припоминаний, который обозначается как метод наитий. Такая опись, как легко понять, дает в результате чрезвычайно обширный и отчасти гетерогенный материал, который, по-видимому, имеет только то общее, что обнаруживает себя как ассоциативно связанный с содержанием сновидения, — иначе его нельзя было бы репродуцировать из содержания сновидения.

Теперь встает технически важный вопрос: как далеко может заходить эта опись материала? Поскольку в душе в конечном счете можно развернуть всю жизнь, начиная с любого пункта, то теоретически возможно описать все предшествующее содержание жизни, отправляясь от всякого сновидения. Но мы нуждаемся ровно в том материале, который нам, безусловно, необходим для понимания смысла сновидения. Ограничение материала, само собой разумеется, есть произвольный, третейский процесс — согласно постулату Канта, по которому понимание есть не что иное, как познание в той мере, в какой это нам достаточно для нашего намерения1. Если мы, к примеру, описываем причины французской революции, то можем включить в опись материалов не только историю средневековой Франции, но также греческую и римскую истории, что, конечно же, "для нашего намерения" совсем не является "необходимым", потому что столь же исчерпывающе историю возникновения этой революции можно понять и на более ограниченном материале. Поэтому мы продолжаем опись материалов к сновидению до тех пор, пока нам это кажется необходимым для того, чтобы можно было получить из сновидения смысл, годный для использования.

1Ср. Einleitung zu: Die Logik. P. 377