ПОСЛЕСЛОВИЕ: КРИТИЧЕСКИЙ ОБЗОР КНИГИ, ВЫПОЛНЕННЫЙ ЕЕ АВТОРОМ

В последнем абзаце предисловия 1967 года содержится предупреждение о нежелательности «постепенной замены слова "душа" словом "психика"». Однако теперь, в 90-е годы, это предостережение можно заменить на противоположное. С 60-х годов слово «душа» получило широчайшее распространение, что свидетельствует как о легкости популяризации чего-либо, так и о настоятельной тяге людей к тому, что трудно обнаружить. Действительно, классический термин «психика», который обозначает третью область, расположенную между телом и духом, начинает, по-видимому, быстро растворяться, сливаясь с этими старыми понятиями. С одной стороны, слово -психика» было взято на вооружение практиками, начиная от сторонников психиатрии Прозака и биогенетики ло изобретателей диет для похудения, лицемеров и манипуляторов человеческим мозгом. С другой стороны, устремленный к духовности Новый Век отнимал у человека нормальное содержание психики, прописывая ему на окрашенных в пастельные тона рецептах средства для обретения безмятежности, уравновешенности и унифицированного сознания. Такое осмысление психики как души продолжалось долгое время; оно шло путем безобидного облагораживания с тех пор, как автор впервые применил это слово в психологии в 1964 году («Самоубийство и душа»), отнеся понятие «душа» не столько к области религии и теологии, сколько к бытовому использованию этого слова в контексте понятий «духовная пища», «душевная музыка», «брат по духу».
В связи с тем, что душа является основной темой данной книги, необходимо вспомнить, как она осмыслялась в эпоху написания книги, в 60-е годы. В то время термин «душа» был введен для того, чтобы внести в психологию свежее понятие, а не для того, чтобы убаюкать ее трансцендентностью и трансформацией, ибо Ъ то время психология была вотчиной сциентистского, объективистского истеблишмента. Отсюда и название книги — «Внутренний поиск» («Insearch»), противопоставленное понятию «научные исследования» (research).
Наряду с противопоставлением научным исследованиям, название книги ясно отражает изложенное в ней понимание души — понимание ее положения внутри и осознание того, что она утрачена. Оба допущения определяют основное содержание книги и направление данного критического обзора.
Первое допущение — об утрате души — разделяет ностальгию названия работы Юнга «Современный человек в поисках души»; таким образом, термин «insearch» представляет собой перефразировку заглавия книги Юнга, написанной за тридцать лет до появления анализируемой работы. Помимо того, подзаголовок Хиллмана повторяет название лекционного курса Юнга, прочитанного им в Йейльском университете,— «Психология и религия» (1937). Отсюда следует, что с самого начала «Внутренний поиск» перекликается с юнгианской традицией созидания души, и Хиллман следует в ней по стопам Юнга. Даже если его стопа короче, у обоих они имеют сходные очертания и следуют в одном направлении: душа утрачена, но может быть обретена в процессе психотерапии; психотерапия близка к религиозной деятельности или требует пробуждения религиозной установки, функции или направления.
Допущение об утрате души ведет к некоторым следствиям. Во-первых, наши дни и ночи будут ощущаться пустыми, наполненными печалью и тоской, как при хроническом заболевании. Мы почувствуем себя потерянными для мира и в нем, будем за что-то хвататься, требовать, искать и надеяться на помощь Мириам или доброго пастыря, готовых нас поднять и поддержать в нашем одиночестве.
Реалии 90-х годов подтверждают справедливость предположений об утрате души, сделанных Хиллманом в 60-е годы и Юнгом в 30-е. Практика психотерапии и пасторского каунселинга подтверждает, что депрессия, ощущение себя жертвой, чувство покинутости и одиночества с последующими попытками выздоровления с помощью душевных межличностных отношений составляют содержание жалоб пациентов и прихожан. Один и тот же миф об утраченной душе, покинутой или проклятой, заставил терапию обратиться к отысканию души начиная с раннего детства, а религию — обратиться к евангелическому фундаментализму и спасению души от вечных мук через обращение и возрождение.
Но что первично: курица или яйцо? Фактическая утрата души или миф о ее утрате? Порожден ли миф реальностью, и, следовательно, не является ли миф логическим заключением, гипотезой? Или же факты, подтверждающие гипотезу, порождены мифом? Если мы допускаем возможность страты души, то не объясняем ли мы наши дилеммы, исходя из сделанного допущения? Допуская, например, что земля плоская, разве мы не будем объяснять заход солнца тем, что оно спускается под землю, чтобы снова взойти на следующий день?
Возможно, ни курица, ни яйцо. Совершенно иная метафора — оцепенение и немота. Или, используя термин, который был предложен Фрейдом в 90-е годы прошлого века,— отклонение. Быть может, душа находится прямо здесь, под рукой, она не покинута, не утрачена. Мы просто не замечали ее. Мы искали не там. Кац любопытна эта параноидальная тенденция разума: не находя того, что ищем, мы немедленно воображаем, что оно украдено, спрятано или потеряно. Почему бы не предположить, что виновно наше зрение, что наши очки с толстыми стеклами, предназначенные для дальнозорких, не позволяют разглядеть то, что рядом. В рассматриваемой книге рассказывается о том, как ищут не там, где следует. Внутренний поиск — поиск внутри; внутри себя, своих настроений и чувств, в своих сновидениях и отношениях. Такое движение внутрь описано тщательно, последовательно и проникновенно в каждой из четырех внутренних областей, рассмотренных в четырех главах. Но все остается внутри; ни одна дверь не открывается в мир. Автор даже не подходит к окну.
Недостает, однако, взгляда изнутри на то, что «там, снаружи»: на деревья, зябликов и белочек на них, на почву и камни, даже на оконные стекла, сквозь которые вы смотрите на деревья, на белочек и на камни. Быть может, душа не утрачена; просто она находится где-то в другом месте, занята иным образом. Возможно, она более занята событиями в мире, чем вашей индивидуацией. Быть может, она не чрезмерно интересуется личностными отношениями, настроениями людей, развитием личности. Как полагали первобытные народы и древние философы, душа никогда не находилась полностью в сфере человеческих отношений. Но ее отсутствие в этой сфере не означает, что она потеряна.
Почему мы нечувствительны к душе во всем, что не касается нас самих? Почему мы не разговариваем с ней? Действительно ли она утрачена, или мы яростно защищаемся от нее? Какая роль принадлежит культуре в том, что мы поместили ее внутри нас, и являются ли термин «поиск» и такие родственные понятия, как «путешествие», «тесты», «ориентиры», правильными, позволяющими восстановить связь? Не проще ли просто выйти наружу или пройти по своему пространству и сделать то, о чем сказал псалмопевец: «Отведай и узришь». Душа есть внутри, или есть, как самый близкий предмет.
Такое отрицание мира обусловило глубокую моральную искренность книги. Автор действительно хочет отыскать душу в каждом человеке и намечает пути решения этой задачи. Может ли здесь иметь место психологический инсайт? Становимся ли мы крайне серьезными, когда утрачиваем связь, поскольку противоположное кажется очевидным — когда мы с «ней» и «в зоне», все освещается, легко получить снимки, и жизнь протекает вполне удовлетворительно.
У моральной искренности есть и иной источник: паразитическая связь книги с христианством. (Первоначально она была составлена из лекций, прочитанных в теологической школе Новой Англии священникам Среднего Запада США на постпасхальной конференции.) Без прямой опоры на христианскую мысль данная книга не могла бы состояться. В христианской эсхатологии основополагающими являются посылки, утверждающие, что душа утрачена и должна быть найдена (спасена), а также что мир должен быть отклонен. Христианским является также изложенное в книге убеждение, что моральная работа над собой благотворна для души и прокладывает широкий путь к ее спасению.
Вертикальное направление, выдержанное в первой главе, и направление вниз, в глубину женской основы в последней главе, отвлекают внимание от того, что нас окружает, от жизни в реальных условиях, и направляют его на то, что расположено вверху и внизу,— на характерные для христианской эсхатологии центры — небеса и преисподнюю. Такое внимание к обоим полюсам, верху и низу, представляет большой, широкий мир в виде опасной лестницы между ними, с которой человек может упасть при каждом шаге. При этом мир из прекрасного места познания превращается в горизонтальное поле моральной битвы. Чтобы взобраться по лестнице и спасти (вернуть) душу, необходимо приложить огромные усилия. Загадочная фраза Гераклита, часто повторяемая Юнгом: «Путь наверх и путь вниз ничем не отличаются, это одно и то же»,— определяет путь для души и ее внутреннего поиска; помимо того, она обозначает, что, несмотря на утверждение автора о мраке и демонах, встречающихся на пути вниз, и о том, как отличается путь в этом направлении от движения вверх, целью могут оказаться небеса.
Если путь вверх и вниз одно и то же, то демоны — просто ангелы иного рода. Почему автор не изменил вышеупомянутую фразу Гераклита, обозначающую путь души (ведь «переиначивание» старых мыслей доставляет ему особое удовольствие), сказав вместо этого: путь наружу и путь внутрь есть одно и то же. Такое изменение привело бы к внутреннему поиску, который одновременно представляет собой выход за пределы.
Положение, согласно которому путь вверх, к небу, есть дорога вниз и внутрь, лежит в основе очень ясной и сильной главы книги Хиллмана о Тени, где тень также понимается в соответствии с христианской традицией,— иными словами, как моральный вопрос и «проблема». При обсуждении Тени автор пользуется такими стандартными понятиями христианского представления о тенях, как «зло», «совесть», «любовь», «интернализация», «конфликт» и т. п.
Такая христианская терминология, принятая автором, вводит его анализ в область моральной философии, а не глубинной психологии. Если бы это была психологическая тень, мы рассматривали бы наши теории восприятия и познания (более в манере Виттгенштейна), выражая сомнение в наших чувствах, анализируя то, что они выбирают, игнорируют, искажают. Каким образом паттерны нашей мысли определяют мир, в котором мы действуем, к которому мы приспосабливаемся? Насколько полны нарциссизма и солипсизма наши теории; каковы корни нашей субъективности? Если бы нас интересовала психологическая тень, мы также обращали бы внимание на язык и обсуждаемые нами тени (более в манере Деррида).