Три истории о подростковой любви. Часть третья. Кризис. Бунт. Страсть.

Итак, улеглась буря первой любви – такой настоящей, трогательной и какой–то щемящей. Новая жизнь, новая школа, новые знакомые, близость «взрослой жизни», самостоятельность – все это, умноженное на кризис подросткового возраста, делало свое дело…

Когда она впервые увидела эту школу, а было это в мае, и она пришла подавать документы, то была радостно удивлена! И не мудрено: школа располагалась в бывшем особняке, построенном во второй половине ХIХ века. Она просто утопала в зелени больших деревьев! С одной стороны школы проходила тихая улица и с другой– довольно большой и зеленый сад! Войдя внутрь, она увидела просторное полуподвальное помещение с высокими потолками, гардероб, а  рядом с гардеробом была видна лестница с дубовыми перилами, которая уходила, изгибаясь, куда-то под арку.

Рядом с гардеробом, на скамейке сидел парень примерно ее возраста и нагло, как ей показалось сразу, с каким–то хитрым прищуром и полуулыбкой в упор смотрел на нее. Она покраснела, но он поспешил поздороваться, чем снял какое-то неожиданно возникшее напряжение и сразу начал говорить. Оказалось, что он «новичок», но «старичок». Он когда–то уже учился здесь в начальной школе, потом ушел в спортивную школу, а потом травма и конец карьере и вот он тут. Но знакомые здесь остались. А сейчас он, так же, как и она, пришел на встречу с завучем и принес документы.

Пока он говорил, она разглядывала его. Черноглазый вихрастый брюнет с седой прядью у виска (за что потом друзья его иногда называли «старичком»), высокий и стройный, даже скорее тощий. Одет был хорошо, стильно. Глаза почти всегда горели, и губы были красиво изогнуты. А когда улыбался, появлялись ямочки на щеках. Голос у него был высоковат и чуть сипел. Примерно таким голосом говорит Марлон Брандо в «Крестном отце»). Что–то цыганистое было в нем, может потому что звали его Яшкой, как в кино «Неуловимые мстители».  

Она стояла перед ним и чувствовала себя ужасно. Несмотря на то, что она привыкла быть  примой в классе и не на последних ролях в старой своей школе,  тут почему–то сразу стала стесняться всего – своей одежды, фигуры, растрепанных, как ей казалось, волос, это дурацкого румянца на щеках! Он, непонятно чем, сразу понравился ей и она боялась, что этот румянец выдаст ее. Хорошо, что их скоро позвали, забрали документы, потом его увели беседовать и больше они не виделись с ним в этот день.

Летом она решила,  что ей просто необходимо сразу взять себя и учебу в руки и показать этим «одноклассничкам», чего она стоит. Влилась в коллектив она быстро, сразу появились «подруги и друзья». Врагов не было, но была еще группа отличников–активистов–комсомольцев–спортсменов, в которую то ли она не вписалась сама, то ли они были как–то показательно равнодушны к ней.   Почти три месяца она пыталась держать себя в руках, не отвлекаться ни на что, только учеба и ее занятия после школы. Никаких отношений – достаточно было той первой любви, которая выбила ее из колеи.

Но как нелегко быть подростком! В один день, без объяснений, совершенно непонятно с чего, он, этот наглый спортсмен с ямочками, сел с ней за парту, когда ее подруга не пришла, и положил ей руку на колено. И она не убрала ее. Они смотрели на доску, учительница что–то объясняла, а сердце стучало, как сумасшедшее. Он вел себя, как «двоечник, хулиган и нерадивый ученик»: все время к кому-то оборачивался, с кем–то перемигивался, поглядывал на нее своими прищуренными глазами, но руку не убирал, а, наоборот, иногда крепко сжимал ее ногу. И самое ужасное, что убирать его руку ей не хотелось! Слава богу, урок закончился. Он просто, ничего не говоря, схватил свою сумку на плечо и вышел из класса, что–то веселое напоследок сказав учительнице. Наваждение какое–то.

И с этого момента началось. Он всегда оказывался рядом. Не за ее партой  – тут ее надежно охраняли подруги, а со своим другом – таким же «хулиганом», на соседней парте или сразу за ними. Он мог даже не делать ничего, но она чувствовала его присутствие и плыла куда–то вдаль, не замечая ни урока, ничего вокруг.

Потом также неожиданно начались прогулы. Как –то он, сидя сзади, шептал ей что–то в спину и болтал с другом. Она, поворачивая голову в пол–оборота, что-то ответила. Он засмеялся в голос, учительница выгнала его и друга из класса. Тогда какая–то неведомая сила заставила ее открыть рот и она как–то дерзко, произнесла: «Ну тогда и меня выгоняйте. Это я болтала.» Учительница удивилась, поинтересовавшись, точно ли надо выгонять, и пошла на встречу.

Она радостно неслась по интерьерным этажам школы: арки, внутренние балкончики, черные лестницы, темные уголки… И нашла их обоих в подвальном коридорчике, сидящих на подоконнике. Что произошло, почему она тут – их не интересовало! Им было все равно!  Никаких оценок, никаких расспросов – вот за что и нравились ей эти свободные ребята «хулиганы–троечники». Как легко и хорошо было находиться с ними в этом «здесь и сейчас»! Она здесь, ей хорошо, и сейчас…

Тут он неожиданно спрыгнул с высокого подоконника, все так же улыбаясь одними глазами, взял ее руками за голову и, прямо на глазах у приятеля, впился в губы поцелуем. Приятель, что-то бормоча и ухмыляясь, ушел, а они так и стояли тут, весь оставшийся урок.

Что это? Неожиданно проснулась любовь? Да нет – страсть, бунт, свобода, желание – но не любовь. Она часто тогда задавала себе вопрос, а хотела бы она, чтобы они были с ним вместе всегда– вместе проводили время, вместе встречались после школы, чтобы у них были общие друзья?И всегда отвечала на это «нет». Это пока не для нее. Хватит отношений, хватит мамочек и папочек, чаечков–кофеечков, сидений на диванчике в обнимочку…

 И от осознания этой независимости: независимости от чувств, от обстоятельств, от  окружающих мнений – от всего, что раньше так давило на нее, она летала. Долой рамки! Долой стереотипы! Долой взрослых с их занудными разговорами!

Да какая  любовь – смешно! Однажды, совсем осмелев и в очередной раз прогуливая урок тут же в школе, они стояли под красивой аркой на внутреннем балкончике и безотрывно жадно целовались. Рука его блуждала по ее телу, но границ, как считала она, не нарушала. Под балкончиком показалась голова, а потом и вся учительница истории, она увидела их, оценила пару, балкончик, и, с мягкой иронией в голосе (да–да! Без упреков и нотаций! – отличная учительница!),  сказала: «А, Ромео и Джульетта! Опять прогуливаете!» и ушла. Что–то на мгновение колыхнулось внутри, как будто не из этой жизни, что–то чистое. Но лишь мгновение. И как они смеялись потом, над тем, что им удалось провести учительницу! Ха–ха–ха! Наивная! Она верит, что у них любовь! А у них просто…

Секса не было. Однажды, уже через год подобных экспериментов, то затухающих, то разгорающихся вновь, они прогуливали уроки и он  впервые позвал ее домой. Оказалось, что жил он в соседнем здании. Они пошли к нему, нервно хихикая и придумывая, как бы провести эти два часа. Зайдя в дом, он провел экскурсию, она молчала и была очень напряжена. Он довел ее до своей комнаты, как во сне или в сказке, они вдруг оказались полураздетыми. Он обнимал и целовал ее, как и раньше. Но что–то щелкнуло внутри. Там, в школе, можно было играть сколько угодно, там все было несерьезно. И если что – там всегда кто–то рядом. А тут, наедине, было все не так. Может она резко взрослела? Как будто это уже не она. Или еще мгновение и будет «не она». Веселые игры закончились. Она быстро одевалась, отшучивалась и бегала от него вокруг стола. Потом подошла к двери и попросила выпустить ее. И тут она увидела, что он резко оказался взрослее ее. Его глаза больше не смеялись, а выражали какое-то презрение. Он молча открыл дверь и она ушла.

Дальше, в школе, они еще  общались, но скорее по инерции. Страсть пошла на убыль. Самый эпицентр кризиса для нее как будто миновал. Самый пик был позади. Она постепенно возвращалась к учебе, влилась в  активную общественную школьную жизнь. Он тоже. По крайней мере, перестал прогуливать и даже его внешний вид стал какой–то более официальный.

Примерно в это время она написала интересное сочинение, которое тактичная пожилая учительница  попросила у нее лично для конкурса. Лично, потому что ей, учительнице, показалось, что в сочинении было что–то очень интимное. Писали по роману Л.Толстого «Война и мир». И она, десятиклассница, вступилась за Наташу Ростову. Тогда принято было осуждать Наташу за то, что она, молоденькая девочка, ,  «связалась с красавчиком–Анатолем», пока ее новоиспеченный муж Андрей был на войне. А она в своем сочинении оправдывала Наташу. Со всей страстью, на которую была способна. Она писала о молодости Наташи, о неопытности, о тоске по любви, о так некстати подвернувшемся Анатоле, который в свою очередь, был красив, свободен и соблазнителен! Она писала, как будто оправдывала не ее, а себя. Оправдывала, конечно, в первую очередь перед собой. И оправдала.

Помните мудрость царя Соломона? Говорят, эти слова были написаны на его кольце: «Все проходит, пройдет и это…». Так и есть.

И нужно всегда помнить об этом и родителям, которые иногда излишне переживают за своих вчера еще таких послушных домашних детей. И подросткам, которые стремятся жить каждых день так, как будто он последний.

Да, подросток бывает совершенно невыносим: агрессивен, напуган, тревожен, стыдлив. Скрывая свою тревогу под  маской циничности, «пофигизма», сарказма, он, в тоже самое время, остается прежним и хочет, чтобы его по–прежнему любили близкие, чтобы понимали и принимали его. Часто, заигравшись в «себя новых и уверенных», подростки не могут сами понять себя. У них многое происходит «вдруг», «неожиданно», «так само получилось». Они не осознают свою  тревогу, которая маскируется под раздражением, агрессией или «уходом в себя». Подростки боятся быть униженными, отвергнутыми, непризнанными, боятся новой близости, чем можно объяснить эту «нелюбовь» моих героев–старшеклассников. Игра в любовь, в отношения гораздо безопаснее.

Они по–прежнему чувствуют свою зависимость от взрослых (материальную, физическую, эмоциональную). И чем сильнее родители пытаются показать подросткам свое превосходство, тем сильнее подростки бунтуют. Они рвутся «из сил и из всех сухожилий» как сказал поэт, во взрослую жизнь, которую сами тут же презирают и отрицают. Они ищут себя. И, будьте уверены, психологически здоровый подросток сам найдет «способы выживания», найдет себя и справится с этой бурей.

А что остается родителям? Принимать, доверять и поддерживать ребенка в «отделении». Это не сложно, если вы не «живете только ради ребенка». Если у вас есть своя жизнь, свои интересы, свои цели.

Кто–то возразит, что не у всех подростков кризис такой бурный, и будет прав. Ну, во–первых, у меня история не про кризис, а про подростковую «такую вот любовь» в первую очередь. Во–вторых, конечно же, кризис  может пройти незаметно, если подросток не решится активно протестовать. А, как мы знаем, протест очень важен для отделения и самоопределения. Другая крайность – тихие подростки, которые могут попасть в депрессию. Они замыкаются в себе, мало общаются. И есть те подростки, у кого, как говорят некоторые приходящие ко мне клиенты, «кризиса не было совсем!». С этим тоже все не просто, потому что подростковый кризис, как и ветрянку, лучше пережить в более раннем, а точнее, своем возрасте. А то потом внезапно наступит, и начнет сметать все на своем пути.

Но это уже другая история. А про любовь – все.

Часть первая. Страх.

Часть вторая. Ромео и Джульетта?