Удивительное таинство письма

В студенческие годы я обожала получать письма. Письма от одноклассников и от родителей, которые жили за границей. В письмах совсем иначе раскрываются люди, совсем другую окраску приобретают описанные события. С помощью эпистолярного жанра проще скрыть что-то скучное и некрасивое, и высветить что-то значимое.

Я заканчивала школу в Берлине. Помню, как после выпускного бала за три дня весь наш 10-Б покидал Германию. Это было сплошное расставание, растянувшееся во времени. Мы любили друг друга, у нас был очень хороший класс. Лучший на свете. По крайней мере, мы в этом не сомневались. Мы оказались разбросанными по всему Советскому Союзу. Мы невыносимо скучали друг по другу и забрасывали друг друга письмами.

У меня замирало сердце, когда я почти каждый день, вытаскивала из старого почтового ящика новые конвертики. Пухлые от верности и дружбы. Среди них были и конверты, распираемые папиной любовью.

И вот тогда я постигла удивительное таинство письма. Я увидела тех, кто писал мне совсем другими. Нет, наверное, не другими, а более настоящими, большими, глубокими и самое главное еще более близкими.

«Здравствуй, Стешенька, - писал мой всегда очень строгий и сдержанный в чувствах отец, - Сегодня весь вечер с мамой спорили о том, кому же достанется почетное право писать тебе письмо. Я выиграл. Мама пошла мыть посуду, а я закрылся в кабинете и рад возможности поговорить с тобой.»  И он говорил. Он никогда не был со мной таким. Мне кажется, оставаясь наедине с собой перед чистым листом бумаги, он и был настоящим родителем в чьем сердце жила я. Меня невозможно было контролировать на таком расстоянии, воспитывать кнутом и пряником, можно было только объяснить и подсказать, а для этого нужно, чтобы тебя поняли. Вот он и старался быть понятым и услышанным. И у него это получалось. Вечные его суровые замечания в реальной жизни «Ты уже большая и пора бы это понять» превратились в «я попытаюсь объяснить». Это были очень важные для меня годы в наших с ним отношениях.

Мои одноклассники. Они как будто повзрослели за пару недель. Я с трудом узнавала их. Другими они не стали, но отношения между нами как будто поднялись сразу на несколько ступенек. Мы говорили о тех вещах, о тех чувства, о которых не было смысла говорить раньше, потому что раньше мы их могли друг другу выразить своим поведением и поступками. И было здорово  без лишних слов, но оказалось, что слова не лишние и «Сначала было слово».

Вот, например,  Андрей Лазовский. Я переписывалась с ним с наслаждением, иначе и не скажешь. Письма из Минска, где он поступил в юридическую академию, могли бы лечь в основу неглупого романа. Никогда я не думала, что Андрей был в меня влюблен, впрочем, он не писал об этом и сейчас, но то, что можно постараться скрыть в реальной жизни, легко читается между строк  в письмах. Довольно скромный, умный, но не харизматичный Дрон оказался неподражаемо приятным собеседником, тонко чувствующим человеком и как ни странно, впервые озорную искорку в его глазах я увидела именно в письмах.

Чьи это слова, что книги почти всегда умнее своих авторов? Может это относится и к письмам и дело именно в этом. Но хотелось думать иначе.