Ловушки материнской любви и немного про счастье. (Записки из онкодиспансера)

Записки из онкодиспансера.

Ловушки материнской любви и немного про счастье.

Траги-фарс в трех действиях с прелюдией, двумя интермедиями, прологом и эпилогом.

Пролог.

Рак – во многом загадочное заболевание. С одной стороны про него уже очень много известно, с каждым годом появляются все более совершенные методы его лечения. С другой – никто до сих пор не установил однозначную причинно-следственную связь между каким-либо из факторов, способствующих развитию болезни и возникновением самой болезни, так же как не найдена панацея против рака.

Некоторые авторы до 70% факторов возникновения рака относят к числу психосоматических. Чтобы разобраться со своей болезнью и, возможно, написать о своих открытиях в этой связи мне потребуется время и профессиональная помощь коллег, а пока судьба подарила мне соседку по палате в Онкодиспансере, а вместе с ней – повод поразмыслить о ловушках материнской любви. А также -  толчок для творчества, как способа проживания болезни и спасающего жизнь, но очень травматичного лечения.

Прелюдия.

Как-то гуляла я с дочкой по Екатерининскому парку в Царском Селе. Дочке было около 3-х лет и она осваивала трехколесный велосипед. Разгоняться у нее уже хорошо получалось, а тормозить – через раз. Муж у меня тогда еще вовсю водку пьянствовал.  И вот гуляем мы вдвоем, вот-вот должен подойти муж и сменить меня – мне нужно было по делам отлучиться. Дочка уехала вперед, я отстала – встретила и проинструктировала мужа куда за ней идти, чтобы ее подстраховать. Я не была уверена, что дочка перед прудом затормозить сумеет.

Какой же ужас я испытала, выйдя из парка и увидев, что муж очень неспешно движется в нужном направлении, но разрыв между ним и дочкой в моем воспаленном сознании был уже просто катастрофическим. Я рванула обратно. В моих фантазиях дочка уже въехала в пруд и никто, несмотря на битком набитый гуляющими парк, ей не помог. Что я готова была сказать мужу, писать не буду - среди этих слов не было ни одного не относящегося к ненормативной лексике.  Мне предстояло снова войти в парк, где платный вход, охраняемый бдительными «бабульками». Этого кордона я даже не заметила!

Когда я «язык на плечо» добежала до нужного места, то узрела совершенно идиллическую картину: дочка благополучно рассекает на велосипеде по аллеям, наслаждаясь предоставленной свободой и, насколько я могу предположить из собственного опыта заядлого автомобилиста, получая несказанное удовольствие от освоенных навыков управления транспортным средством, в том числе торможений и поворотов. Муж, как ни странно, тоже там присутствовал, находясь на дистанции, позволяющей контролировать процесс и вмешаться при необходимости, и, одновременно, дающей дочке полную свободу действий. Я посмотрела на это издалека, ласково назвала себя дурой и, не снижая темпа, побежала обратно.

Действие первое.

В палату Онкодиспансера зашла девочка 53 лет от роду.

То, что ей 53, выяснилось, естественно, в разговоре. И очевидно, что она уже далеко не девочка, а взрослая самостоятельная женщина, вполне реализовавшаяся профессионально, сама уже имеющая взрослую дочь, но первое впечатление от ее появления в нашей палате полностью описано именно этими словами: «девочка 53 лет».

Многое прояснилось, когда буквально через 10 минут в палату просочилась ее мама. Надо сказать, что режим на отделении в «хирургических» палатах соблюдался достаточно жестко. Исключения, конечно, были, но вполне обоснованные необходимостью ухода за очень пожилыми родственниками, например. Здесь был не тот случай, поэтому появление мамы меня, по меньшей мере, удивило.

Как выяснилось, живут мама с дочкой раздельно, но мама не могла не проконтролировать происходящее, а заодно – согреть «птенчика» теплым бульончиком, который так и не пригодился, так как уже на следующий день девочке была назначена операция, подготовкой к которой является полное голодание.

«Мама у меня – ангел!» - сказала девочка и вежливо, но настойчиво маму выпроводила. О предстоящей уже завтра операции она узнала немного позже. Маме были даны по телефону четкие и подробные инструкции на ближайшие 2 дня: сразу после операции пациент попадает в реанимацию, где проводит почти сутки. Вход посторонних в реанимацию категорически воспрещен. Следующие сутки – уже в палате – оплаченный индивидуальный профессиональный сестринский уход и тоже почти полный голод. «Приходить раньше четверга не надо!» - сказала девочка маме.

Она нарисовалась в  палате в среду. Буквально через полчаса после того, как дочку привезли из реанимации в полубессознательном (как и всех, кого оттуда привозят) состоянии. Все, что дочке на этот момент было нужно, уже было сделано заботливой медсестричкой. Мама сразу начала за дочкой «ухаживать». Выяснилось, что у нее проблемы со слухом и слабый голос еще не полностью отошедшей от наркоза дочери, она просто не слышит в самом прямом смысле этого слова. Когда мама достала бульончики и пюрешки, стало ясно, что девочку надо спасать, а то и впрямь накормит. Я наскоро нацепила «сбрую» (послеоперационный бандаж) и потрусила за помощью.

Надо отдать должное профессионализму вышколенных медсестер: девочку спасли от принудительного и категорически не показанного ей в данный момент кормления. С удивительным тактом и терпением рассортировали привезенные продукты: что в холодильник «на потом», а что категорически «заберите и скушайте сами».

И вот картина: 4-х местная палата, в которой лежат 4 женщины от 48 до 77 лет с взрезанными в прямом смысле животами, с трубочками, выведенными из тех мест, которые не принято демонстрировать в приличном обществе, и рядом с одной из них притулилась на стульчике мама. Пытается держать дочку за ручку после неудавшейся попытки поцеловать «роднулечку» - помешали стойки с капельницами и другие причиндалы хирургической кровати.

Дочка давно адаптировалась к таким проявлениям любви, а что же ей еще оставалось делать за столько-то лет взаимодействия, и занимается тем, в чем больше всего нуждается в данный момент – спит, и мама перемещает свое внимание на окружающее пространство. А в нем я лежу с бутылкой льда на шве поперек живота. И спрашивает меня мама: «А какой у Вас день после операции?»

Интермедия

Очень естественный вопрос! Я сама его задавала многим пациенткам и честно признавалась в своем «шкурном» интересе: «смотрю на Вас и прогнозирую свое будущее, вдохновляюсь примером, что и это можно пережить!» И это совершенно нормальный способ преодоления совершенно естественного страха перед лечением, которое является грубым, калечащим вторжением в самые интимные глубины организма. Нормальный для «товарок по болезни».

Будучи уже почти «старослужащей» (вторая неделя после операции) сама я на этот вопрос отвечала не раз и не два. И повторяла то, что сама не так давно услышала от тех, кто прошел свой путь раньше меня: «НЕ сравнивай себя с другими! У каждой свой рак, свое течение болезни, своя история, свой путь выздоровления».

Но в этот раз я испытала совсем другие чувства. Я себя почувствовала мерительным инструментом, объектом, наиболее соответствующим по возрастным показателям для моделирования будущего ее «дитеночка». На следующий день получила подтверждение - мама бдительно отслеживала, чтобы ее девочке было предоставлено все самое лучшее. Она пыталась возмущаться, что ее девочке уже сняли катетер, а у «этой» (это про меня, если кто не понял) целых 5 дней стоял. С трудом удалось ее убедить, что ее дочка получает то лечение, которое нужно именно ей, и радоваться надо, что сделанная ее дочке операция не столь глубока и обширна, как у «этой».

Короче, не стала я на мамин вопрос отвечать. Сослалась на спящих соседок и жестами объяснила невозможность сказать достаточно громко, чтобы она меня услышала. Она приняла это внешне спокойно, скоро стала подремывать на своем стульчике. Вежливые попытки персонала указать на неуместность ее пребывания в хирургической палате парировались ссылкой на врача, велевшего ждать ее в палате.

Врач пришла, рассказала дочке все, что считала нужным сказать о ее состоянии, результатах операции, текущих назначениях и вежливо осведомилась у мамы все ли той понятно. Мама покивала и ответила, что услышала не больше половины.

«Вот и хорошо, Вам дочь расскажет» - отрезала врач и вдруг заметила лопнувший сосуд в мамином глазу. «Да, это ничего!» - отмахнулась мама, когда же врач и подошедшая медсестра стали настойчиво ее отправлять домой позаботиться о собственном здоровье, она произнесла самую честную фразу: «Мне здесь легче, чем дома одной переживать!»

Через некоторое время дремания на стульчике мама все-таки удалилась.

Действие второе.

И был день следующий: переполошенная дежурная смена врачей – у дочки намокла повязка, чтение вслух журнала «Караван историй». Опрос общественности – нас еще трое было в палате – хотим ли мы слушать биографию Челентано – не проводился. Ни у одной из нас не хватило сил заявить о своем праве на приватность: наблюдаемый альянс был настолько прочен, что было понятно – любое вмешательство и указание на неуместность будет воспринято, как оскорбление. Я наблюдала потом достаточно агрессивную реакцию дочери на попытку другой пациентки указать на неуместность такого длительного пребывания постороннего человека в палате. А тогда никто из нас не захотел быть «бабой-Ягой, которая против»…

Они вели себя так, как будто их всего двое на свете. Маму занимали только интересы ее дочки, а дочке было явно привычно и удобно принимать мамину заботу, иногда взбрыкивать, капризничать, то есть вести себя, как подобает девочке в «возрасте принцессы».

Интермедия

Интересно, что, когда мама все-таки удалялась, то дочка разительно преображалась и почти нормально взаимодействовала с другими пациентками, но как только мама была рядом, возникал этот феномен «замкнутого пространства», окруженного стеной глухоты.

Я подумала, что мамина глухота и проблемы со зрением – это уже не просто физические дефекты, свойственные преклонному возрасту, а метафора взаимодействия этой пары с внешним миром и даже между собой.

Мама даже высказывала «мысли вслух» о том, что регулярное чтение биографий может кому-то не нравиться, но это не было вопросом, заданным кому-то из присутствующих или всем вместе, а именно «мысли вслух», высказанные в пустом пространстве.

«Глухота» дочери проявлялась в игнорировании любых попыток персонала намекнуть, что маму надо бы поберечь. Они либо пролетали мимо ее ушей, либо жестко парировались: «Я же не могу ей запретить, она же обидится, будет только хуже!»

Мне хотелось кричать: «Конечно, будет хуже! Сначала. Ведь это нужно было сделать гораздо раньше…» Но я молчала. Ведь девочка – не мой клиент. Мне оставалось только с сожалением наблюдать ту цену, которой оплачена эта «диадная идиллия». Ведь совершенно очевидно, что этот альянс не предполагает никакого третьего. Я могу лишь фантазировать, как он сложился, но текущие результаты налицо: мама была единственным ее посетителем и единственным же телефонным абонентом. Со слов самой  девочки муж не оправдал ее ожиданий, дочь (ее собственная 33-летняя дочь) тоже оказалась «не такой» и отношения с ней мягко говоря прохладные. Я ничего не услышала о ее собственном круге общения, ее друзьях, только сетование на то, что девочка вовремя не послушалась маминого совета «завести себе мужчину для здоровья» и, как следствие этого ослушания, теперь заболела. Все эмоциональные проблемы заедаются сладеньким, что привело к изрядному избыточному весу и диабету.

И, как и положено ребенку в старшей группе детского сада, девочка очень гордится мамой. Ее маму любят и уважают все ее друзья и вообще все, с кем она когда-либо общалась и работала. Они звонят маме и спрашивают о здоровье дочки и предлагают помощь. Вот какая у нее замечательная мама!

Действие третье

Сделав эти записки с натуры я сбежала в другую палату. Не могла больше выносить эту «идиллию». Я вообще плохо себя чувствую рядом с людьми, которые абсолютно уверены в правильности своих действий и мыслей. Стараюсь быть от них на расстоянии. Мне свойственно сомневаться и, когда я сталкиваюсь с чем-то необычным, то в первую очередь предполагаю, что это со мной что-то не в порядке. И мне очень знакомо «материнское сумасшествие», не случайно я начала с примера собственной «наседливости».

Но опыт, профессионализм, похоже делают свое дело. В первую очередь нужно было разобраться в своих чувствах, а эта ситуация вызвала их много: интерес (иначе бы я ничего этого не смогла написать) восхищение, удивление, неловкость, недоумение, раздражение, возмущение, сочувствие, сожаление, а потом, когда удалось физически отстраниться от этой пары, появилась радость. Радость от того, что это не моя история и благодарность судьбе за эту встречу, которая помогла мне сформулировать принципы, выстраданные моей семьей, которую я, в отличие от описываемых героев, совсем не считаю идеальной. Моя бурная молодость дает о себе знать разными способами, мой муж – выздоравливающий алкоголик. Его болезнь и моя семейная история, определившая мой выбор его, как супруга, сделали меня психологом.

Все это и позволило осознать ценности моей семьи: «Автономность, Партнерство, Доверие и Уважение».

Эпилог

Кто б мог подумать, что когда-нибудь я буду стоять в хирургической палате Онкогинекологической клиники, поедать привезенную мужем свеклу, которую сварила и заботливо протерла наша 15-летняя дочь, а я ее еще сдобрила принесенным коллегой оливковым маслом, и ощущать себя при этом абсолютно счастливой женщиной.