|
|
Черная дыра травмыАвтор статьи: Макаренко Амалия Алексеевна
Снова и снова я обращаюсь к теме безмолвия травмированных людей. Отчаиваюсь и снова воодушевляюсь. Недавно прочитала интересное интервью с Бесселем ван дер Кольком (психиатр, известный исследованиями в области ПТСР; далее БвдК), проведенное Кэти Карут (профессор гуманитарных наук; далее КК). Приведу его фрагмент. КК : Я бы хотела обратиться к одному тезису, в котором вы говорите про проблему замалчивания травмы. Я не могу забыть один эпизод, который произошел много лет тому назад, непосредственно после того как вы увидели результаты ПЭТ (позитронно-эмиссионная томография) сканирования людей, которые переживали флэшбэки, тогда мы говорили с вами по телефону и вы рассказали мне о результатах этого сканирования. Во время эксперимента над жертвами, людьми, которые добровольно согласились на ретравматизацию, зачитывали подробный сценарий их травматического опыта, а потом когда у них начались флэшбэки они были просканированы. БвдК: Ну, не всегда «добровольно» - тут, конечно, всегда встает вопрос, насколько хорошим было информационное соглашение. Мы не нарушали этический вопрос, в частности, потому что в тот момент я не знал, насколько травматичными являются последствия флэшбэков. Я бы этого больше не делал. КК: Хорошо, это важно знать. Возвращаясь к вашей истории, отмечу, что вы сообщили мне с большим восторгом: «Правая сторона мозга светится – а зона Брока темнеет!». Это открытие описано в разделе «Травма и память» вашего труда «Травматический стресс». «Эти субъекты продемонстрировали повышенную активность лишь в отделах, которые наибольше связаны с процессом эмоционального возбуждения…Это сопровождается повышенной активностью в правой зрительной коре, которая была отображением флэшбэков, о которых сообщали эти пациенты. Но, наверное, самым удивительным было то, что зона Брока - часть левого полушария которая ответственна за перевод личного опыта доступным для коммуникации языком – отключилась. Мы считаем, что это отображает молчаливый ужас, который пережили эти пациенты и их склонность к переживанию эмоций скорее как физических состояний, а не вербально закодированного опыта». То, что я хочу прояснить связано с удивлением в тот момент. Почему это стало для вас настолько неожиданным. Почему вас это удивило? БвдК: Большой неожиданностью было то, что нам удалось продемонстрировать, что людям действительно отнимает речь. То есть вы просто имеете этот опыт, но также становитесь кем-то наподобие пациента Туретта. Часть вашего мозга, которая ответственна за воспроизведение символов, на этом замолкает. Когда вы видите это так очевидно во время сканирования мозга, то понимаете, насколько основополагающим это есть для травматического опыта: это проблема с выражением своего опыта словами. КК: Можно допустить, что вы уже слышали от своих пациентов что такое происходит. То почему же это вас так удивило? БвдК: Знаете, пациенты вам много чего демонстрируют и на основе того, что вы знаете вам приходится рассортировывать, что из этого является важным и релевантным. Я все время наблюдал этот немой ужас в своем кабинете, но то, что меня до сих под удивляет – как много всего происходит просто у вас перед носом, а вы этого не видите. Но когда вы сталкиваетесь с научным исследованием, что делает определенные вещи очень конкретными и реальными это позволяет вам раскрыть глаза и вы вдруг можете увидеть релевантность чего-то, что до этого момента игнорировали. Еще одним примером, является сдерживание травмированными людьми своих тел и искривление связи с их физическим я. Как я мог, так долго не замечать этого? Но как только вы начинаете изучать вариабельность сердечного ритма, то сразу начинаете присматриваться к груди людей с ПТСР и замечать что она практически не движется, и вы больше не можете возражать реальности или релевантности этого. И вы понимаете, что они обречены и дальше утрачивать контроль над своими эмоциональными состояниями, до тех под пока не научатся совладать этой системой. КК: Также кажется, что увиденное вами является определенным телесным парадоксом. Для меня было очень красноречивым в вашей реакции на сканирование ПЭТ, это признание того, что мозг сам по себе является загадочной сферой. Если кое-что подсвечивается именно в этом участке мозга, это должно бы выражаться в разговоре. Человек должен бы был быть способным сказать: «Да это важно». Но вместо этого зона моторной речи отключается. Не это ли так вас удивило? БвдК: Конечно это было удивительно и это также заставляет уделять внимание правому полушарию. Правая часть мозга не является аналитической или вербальной: она связана с эмоциями и пространством. Но как только вы осознаете, что травма наиболее сильно запечатлевается в пространственной/эмоциональной части участка мозга, то делаете вывод, что терапия должна включать передвижение в пространстве […] когда вы начинаете заниматься психодрамой, театром, или песочной терапией, то можно действительно использовать то, что происходит во время травмы, можно решать проблему с травмой полагаясь на пространственные перестановки, а не только на вербальную реорганизацию. Как только вы узнаете, каким способом мозг реагирует на травму, то понимаете, что должны работать с теми участками мозга, которые остались активными, а не теми которые деактивированы. Другими словами, нам нужны терапевты, которые имеют дело с правым полушарием. КК: В этом контексте мне интересно, как бы вы объяснили природу речи, которая иногда возникает во время инсценировки травмы. В статье которую вы написали совместно с Онно ван дер Гартом «Надоедливое прошлое. Гибкость памяти и запечатление травмы», вы вспоминаете про пациента Пьера Жане Ирен, которая говорила во время травматичных гипнотических трансов. Раздумывая о ее поведении, вы отмечаете, что травматическая память в отличие от нарративной, не имеет социальной составляющей – она ни к кому не обращена. Возможно ли в таком случае, что человек не только буквально немеет, но и формирует речь, которая сама по себе некоммуникабельна то есть травматична. БвдК: Ирен лишь повторяла те слова, которые она говорила во время травматичного случая. Как во время флешбэка. Коммуникативная речь возвращается после успешного лечения. Нарратив является результатом хорошего лечения. Это конечный результат того, что вы разрешаете себе знать то, что знаете. КК: Как литературный критик и теоретик я бы хотела добавить еще одно значение словам речь, а именно – «травматическая речь», то есть такая, которая ни к кому не обращена, которая на самом деле не связана с коммуникацией. Например, когда я в реальном времени повторяю одну и ту же историю одни и те же слова. Мне кажется, что литература, и в частности поэзия, настолько искусно передает травму благодаря тому, что она может поддерживать или эхом повторять те части травматичной речи, которые не ограничены лишь рациональностью. Согласились бы вы,что это возможно? БвдК: Существуют такие люди, которые могут говорить о том, что случилось и давать голос тем вещам, которые чрезвычайно тяжело уместить в наших мозгах. Речь – очень важна, в частности, когда речь идет об озвучивании ужасов, которые являются просто невыразимыми. Но человек может говорить и писать достаточно сознательно и все равно оставаться травмированным. Я вспоминаю одно очень известного писателя, который написал книгу о собственном травматическом опыте, которая стала бестселлером. Как-то он выступал на конференции посвященной травме. Открывал эту конференцию Джейми Пеннебейкер, специалист по вопросам речи и травмы, он рассказывал о своем исследовании, которое убедительно доказало, что если вы пишите о своей травме, то ваша общая функциональность очень сильно улучшается. Следующим докладчиком был этот писатель, который трогательно написал о собственной травме, но он говорил о своей работе находясь в абсолютно диссоциированном состоянии. Писательство не вылечило его, хотя его тексты были красноречивыми. Он находился все еще на этапе разговорной терапии, где обговаривал свою травму , но проблема очевидно не была решена, и я очень скептически настроен относительно того, что, расширяя свой нарратив он сможет избавиться от травмы. Последняя изначально не зашифрована в речи; озарение и понимание – это только тонкие тропинки к тем участкам мозга, в которых сохраняется страх и внутренний распад. КК: Впрочем, он написал удивительные книги. БвдК: Впрочем, он остался чрезвычайно травмированным человеком. КК: В вашем понимании вылечится, означает вылечится, навсегда? БвдК: Да. Когда это закончится то навсегда. Фрейд задавал вопрос: «Если вы говорите об этом со всеми ассоциативными аффектами, то возможно ли чтобы травма прошла?И ответ, к сожалению, был «нет». КК: Означает ли для вас, что вылечится – это когда человеку больше не нужно давать свидетельства. БвдК: Выздоровление – это что-то на подобие – «Да это произошло. Да это было ужасно. Это произошло. Но сегодня я могу спокойно говорить о том, что произошло в прошлом». А после этого некоторые люди посвящают свои жизни тому, чтобы подобное не произошло с другими, тогда как эти последние просто продолжают делать другие вещи. Освобождающая сила света играет большую роль в мифах подземного мира. Процесс исцеления часто описывается как «озарение светом темницы» подземного мира. В египетской Книге мертвых солнечный бог Ра каждую ночь приносил мертвым свет и освобождал их из темницы. В тибетской Книге мертвых описаны образы божественных и демонических существ, состоящих из света, олицетворявших этапы пути между смертью и новым рождением. Современные исследования сознания и анализ описаний околосмертного опыта также помещают в контекст преображения и возрождения свет и связанные с ним переживания. Христианская традиция также описывает спасение и преодоление смерти в метафорах сияющего неземного света. Какая радость, когда наблюдаешь как светлеют потемневшие от травмы части, как возрождается речь, как человек возвращается к жизни. Амалия Макаренко - психологическая помощь очно и онлайн Тел./Viber/WhatsApp/Botim: + 3 8 067 728 80 10 Категория: СТАТЬИ » Статьи по психологии Другие новости по теме: --- Код для вставки на сайт или в блог: Код для вставки в форум (BBCode): Прямая ссылка на эту публикацию:
|
|
