Случай из практики. Фотография с сыном.

Несмотря на то, что пришел он несколько заранее и ждал в коридоре, войдя в мой кабинет, выглядел запыхавшимся. Он не мог найти себе место, как физически: суетился, менял положение рук, постукивал ногами о пол, так и морально: был на взводе, не понимая, что делать дальше.

-       Эта дрянь забрала сына!

Он начал говорить сам, смотря в окно, теребя в руках мобильный телефон, звук которого только что отключил. Я видела еще не погасшую заставку его экрана – совместный портрет его с круглолицым мальчуганом.

-       Это то, чего я боялся больше всего. Боялся, но ждал! Понимаете?

Я мало, что пока понимала в его ситуации. Лишь видела, что мужчина, сидящий напротив меня, испытывает острейшую боль, ужас и злость от возможности потери сына.

Олег (имя условно) молодой бизнесмен четыре года жил «гражданским» браком с женщиной младше себя на семь лет (сейчас ему 34, а ей соответственно, 27). Два года назад у них родился ребенок, сын – очень долгожданный для Олега. Малыш стал центром жизни отца. Все свободное время он проводил вместе с ним, критиковал отношение к ребенку жены («Она могла оставлять его без присмотра в комнате, не сразу приходила на плач», «Могла сидеть в компьютере, а не заниматься его развитием»). Олег двойственно отнесся к тому, что жена перестала кормить сына грудью на третьем месяце («Уверен, она просто ленилась, хотя я был рад, что теперь мог сам кормить его смесью»). Слушая его рассказ о жизни в семье, обращаю внимание (пока что про себя), что в ней очень много его самого и ребенка, тогда, как мать ребенка воспринимается не как женщина, человек, жена, но как функция, обеспечивающая появление его сына.

-       Я всегда мечтал о сыне. Если бы Вы знали, как я ждал его. Я представлял, как мы будем вместе играть, гулять, как я научу его всему, что умею сам. Как мы будем вместе путешествовать. С первой минуты его жизни я запечатлевал его, чтобы он видел как он меняется, как я рядом с ним.

Олег говорил потоком: чувства, воспоминания, мечты, страхи, сомнения, все лилось из него вместе со скупыми мужскими слезами, которые он тщетно пытался сдерживать вначале, а потом уже, не обращал на них внимания. Выглядил он беззащитно и как-то по-мальчишески уязвимо, продолжая смотреть в сторону от меня, и все теребя в руках мобильный телефон.

-       Я обратила внимание, - сказала я когда, он замолчал, - Что Вы не выпускаете из рук телефон. На экране – фотография вашего сына...

-       Да, - он включил экран и показал фотографию мне, - Это я и он. Мы так много времени были вместе. Хотите покажу?

Не дожидаясь моего ответа, он открыл файл с телефонными фотографиями. Это было поразительно: сотни практически идентичных снимков: он и сын, вместе крупным планом (чаще всего сэлфи): в шапках, без шапок, улыбающиеся, серьезные, удивленные, смущенные… «Видите, что он значит для меня?!»

-       У вас поразительно много фотографий…

-       Я фотографировал его каждый раз, каждый день, когда мы были вместе. Видите: только я и он.

-       Почти все фотографии - вы вдвоем. Что значит для вас фотографироваться вместе с сыном?

Он впервые за эту встречу переводит взгляд на меня (удивленный, разочарованный) и "не услышав" вопрос о значении, ответил о причинности: «Вы что не понимаете?! Он всё для меня. Поэтому фотографирую».

            Мы договорились встретиться через неделю, но спустя два дня Олег позвонил мне по телефону. «Извините, я не хотел беспокоить, но мне очень плохо. Я всю ночь не спал. Купил в аптеке таблетки, чтобы успокоиться, но ничего не помогает меня всего трясет. Весь прошлый вечер прождал их у подъезда ее матери, трубку она не берет». Он попросил меня принять его раньше и я предложила «окно» на следующий день.

            Ситуация, которая разворачивалась в его жизни, в своей сущности не была трагической. После периода ссор с женой (которая чувствовала себя «лишней» в тандеме отец-сын, а также судя по рассказу, испытывала обиду за то, что Олег не хотел официально жениться), она решила некоторое время пожить у матери и дать ей время подумать и не звонить, хотя бы несколько дней, но будучи финансово зависимой от Олега, просила о перечислении денег.

-       Она так и не соглашается привезти сына ко мне! Я сказал пусть думает, сколько хочет, но сын должен жить у меня! Она может просто игнорировать мои звонки, говорит, что я спятил! Может, я правда, сошел с ума. Не могу не есть, не пить, не работать. А если она заберет его? Я как идиот сижу и жду перезвонит она или нет. Ей нужны только деньги!

           Жена ушла две недели назад. В последние несколько месяцев они часто ссорились. По словам Олега, она обвиняла его в эгоизме, том, что он не обращает на нее никакого внимания и думает только о себе. «Я столько времени посвящаю сыну!» - это был важнейший для него аргумент.

-       Я слышу, как много значит для Вас сын, я также слышу сильнейшую злость, непонимание, возмущение в адрес жены…

-       Она мне не жена!

-       А кто тогда?

-       Не знаю.

         Мы говорим о том, кем могла чувствовать и чувствует себя она в его жизни. Теперь уже вслух обращаю внимание на то, что в его рассказе о семье (даже до того периода, когда они стали ссориться) присутствует лишь он и сын, его сын. Но это их сын. И любит и нуждается он в обоих: и в отце, и в матери.

          Я возвращаюсь к фотографиям, которые он показывал в прошлый раз, к тому, что так сложно выпустить из рук телефон, потому как это еще один способ «отпустить» сына…

-       Я обратила внимание, что на фотографиях только вы вдвоем. Делали ли вы фотографии втроем? Или снимки матери и сына?

Олег ответил, что да, но таких фотографий, действительно, мало.

Спустя неделю Олег снова вошел в мой кабинет.

-       Я пересматривал свои детские фотографии, - начал он, - Всего одна фотография с отцом.

Он замолчал, глядя в окно. Сегодня он выглядел спокойнее, но меж тем, словно тяжелее, угрюмее. На улице шел дождь и крупные капли бились о подоконник. Я не хотела нарушать паузу и ждала.

-       Мой отец бросил нас с матерью, когда мне было три. Чуть больше, чем сыну сейчас. Только одна фотография. Одна фотография – все, что осталось.

        Он рассказывал о том, как рос без отца. Как не мог даже расспросить мать о нем, потому, как отец был «негодяем», а сама тема воспоминания – табуирована. Что отец испортил матери всю жизнь, что она испытывала из-за него огромный стыд перед своими родителями, что он был гулящий в конце концов бросил их из-за «юбки».

-       Но вы знаете, сказал он с печалью, я вчера рассматривал эту единственную фотографию и все не мог уйти от ощущения, что он смотрит на меня… смотрит на меня, с любовью…

        Вместе с потерей своего сына, Олег снова остро переживал потерю собственного отца. Он был не только отцом, терявшим сына, но и испуганным потерянным сыном своего собственного «негодяя» отца.

- Вам кажется я слишком много фотографировался с сыном? - спросил он в конце нашей встречи, - Иногда мне и самому так кажется. Но знаете, это лучше, чем одна фотография… Множетво фотографий, где я с ним, как факт, доказательство, что я хороший отец, а не "подлец", "негодяй", если когда-то мы будем не вместе...

А дальше предстоял определенный путь: мост от прошлого к настоящему, встречи с собственным отцом (его образом, здесь, в кабинете), решение разузнать, жив ли он в действительности: если да, то где и как, пересмотр своего отношения к сыну и жене (да, все таки она была определена таковой), осознание ее обесценивания из-за обиды на собственную мать, отношения к собственному отцовству и понимание того, что оно не измеряется количеством фотографий...