Сгубило ли кошку... или шалишь? Похвала любопытству. Часть 1

Это совершенно неважно. Вот почему это так интересно.
Агата Кристи

Любопытство — это одно из самых «неприличных» переживаний. Печальная история Варвариного носа с детства преследует меня. Так уж получается, что принцип «не любопытничай» крепко вписан в нашу культуру, в традицию.

Соблазн и ересь — вот удел любопытства в европейской культуре, об этом писали еще отцы церкви: Августин, Иероним, Бернард Клервосский. Но истоки некоторой неприязни к любопытству находятся уже и в дохристианской античности. Аристотель, например, при всей любви к познанию, возвышенный поиск истины противопоставлял «бестолковому интересу к разным вещам».

Критерий истинности, «правильности» и — о боже — объективности, на разные лады понимаемый, красной нитью шел через всю культуру вплоть до эпохи Просвещения и нашего времени.

Однако, есть и другой взгляд на то, в чем же смысл попытки разглядеть сердцевину внутренней жизни: французские философы Жиль Делёз и Феликс Гваттари в двадцатом, прошлом уже, веке утверждали, что смысл философии не в стремлении к знанию и истине, а именно в интересном: «Мысль как таковая производит нечто интересное, стоит ей получить доступ к бесконечному движению, освобождающему ее от истины как предполагаемой парадигмы, и вновь обрести … творческую потенцию».

Итак, мы возвращаемся к любопытству как к тому, что в состоянии взломать прокрустово ложе объективности и вывести нас на просторы непредсказуемого, неизведанного, создающегося здесь-и-сейчас — творчества.

Переживание любопытства крайне неприлично. Позволить себе его — это значит допустить встречу с возбуждением, с волнением, на время отключить контроль и выглянуть из предписанной обществом раковины «крахмальных воротничков».

Благодаря этому «бестолковому» интересу мы становимся чуть более живыми, но так же и более уязвимыми, потому что показываем себя в неотредактированном, очень естественном виде.

Дать возможность другому рассмотреть тебя в каких-то подробностях твоей индивидуальности — часто сопряжено с переживанием стыда, страха отвержения. Опасения, что обнаружится разница между нами, ведь я часы могу потратить на то, что другой считает глупостью или мусором. Что я, такой как есть, окажусь смешон для окружающих, не подойду им. Или мне придется пережить свою отдельность, когда обнаружится, что мои интересы не разделены и мне надо делать выбор. Отсюда возникает желание спрятать подальше все эти ненужные порывы и заняться общественно одобряемым, полезным и понятным делом.

Любопытство — это роскошь. Если в детстве все было новым, непонятно, нужным или нет, и от этого очень интригующим, то у взрослого человека уже есть некоторый опыт, который подсказывает ему, на каких путях лежит удовлетворение его витальных, то есть связанных с жизнеобеспечением, потребностей. У кого-то эти способы менее эффективные, у кого-то более, но раз мы все достигли определенного возраста живыми и относительно здоровыми — мы знаем, что и как обеспечивает нам существование.

С другой стороны, время — это самый дорогой ресурс в нашей жизни. Потому что он точно не возобновляемый, время течет только в одну сторону, оно конечно. И в этом смысле любой свой поступок, любой интерес мы оплачиваем этой драгоценной валютой.

Любопытство никогда напрямую не связано с пользой, оно вообще вне этих категорий. Нам интересно что-то просто так, безо всякого практического умысла:

Догонит ли в воздухе, или шалишь,
Летучая кошка летучую мышь?

Именно поэтому тратить время и энергию жизни на абсолютно непрактические цели — как минимум эээ… непрактично? Или все-таки есть в этом расточительстве какой-то не сразу очевидный смысл?

Именно через это мотовство в нашу жизнь приходит новизна. Любопытство обращено на случайное, не-обязательное, не-важное. На то, с чем на проторенных дорожках жизнеобеспечения у нас просто нет шансов встретиться.

Если постоянно решать одни и те же примеры из учебника теми способами, которые нам выдали учителя — вряд ли появится возможность найти свои задачи и свои способы. Нужно хотя бы разочек попробовать сделать по-другому, что подразумевает заведомую неправильность, инаковость действия.

И именно тут появляется возможность найти тот неожиданный кусочек пазла, которого именно и не хватало для того, чтобы картина жизни стала не только устойчивой, но и уникальной, приносящей удовольствие и немного дурашливую, бессмысленную детскую радость.