Травма войны.

С М. мы встретились в больнице на 10-й день после обстрела. Я зашла в палату, представилась и предложила свою помощь. М. отозвалась без эмоционально: «приходите».

                До того, как ее перевели в общую палату, она находилась в реанимации. Осколок, практически перерезал часть ноги, которую хирургам удалось спасти на тот момент, но окончательного прогноза они дать не могли. Стоял вопрос о том, как будет идти процесс срастания тканей, учитывая то, что она диабетик. Для нее постоянно висела угроза ампутации. И это было первым, о чем она сообщила. Что будет с ней, если не смогут сохранить ногу. Какой «обузой» станет она для своей семьи. Ей около 55 -ти, у нее заботливый муж, сын, невестка и внук. Сейчас она на пенсии.

                М. оказалась открытой, смело делилась своими переживаниями и смогла рассказать о том, что случилось с ней в тот трагический день. Это был первый ее рассказ, она говорила так, словно вновь видела, проживала все это. Мне рассказ показался настолько ярким, как - будто я сама все увидела. М. рассказала, что расплакалась только на четвертый день после того, как пришла в себя. Она избегает разговоров о травматическом событии с близкими и знакомыми. Отказывается от посещения коллег. Одним из первых ее утверждений было: «я никогда не вернусь на В.». Говорит, что непроизвольно «возникают кадры в голове» и это вызывает «помутнение». В такие моменты она старается переключаться и думать о детях и внуке. Сказала, что ей страшно жить с этими воспоминаниями.

                На первой встрече мы говорили о том, как травматическое событие отражается на жизни человека, какими реакциями и переживаниями сопровождается, как отражается на будущем. М. оказалась интеллектуально отзывчивой, внимательной, сохранившей живой интерес к новым знаниям и к беседе в целом. Все это и проявленная мужественность этой женщины, вызывало у меня огромную симпатию. В нашем разговоре мы обратились к прошлому опыту М., к тем переживаниям, с которыми ей приходилось сталкиваться в своей жизни и вспомнить те опоры, которые помогали ей восстанавливаться. Я думаю, что именно это помогло ей разрешить посещение знакомых и коллег. О чем она сообщила мне на второй нашей встрече.

М. была в хорошем настроении, шутила, смеялась. И вместе с этим задавалась философскими вопросами о смысле страданий в жизни человека. Я рассказала ей о взгляде Шопенгауэра на страдания. Привела одно распространенное высказывание: «Бог говорит с нами шепотом любви, голосом совести, рупором страданий» и заметила, что к военным действиям вряд ли оно применимо. Но ей как-то сразу оно понравилось, она несколько раз его повторила, как бы смакуя. Задумалась на мгновение и согласилась, что, пожалуй, так и есть. В этот раз я предложила ей упражнение «Безопасное место» для тех случаев, когда воспоминания возвращаются и вызывают тревогу. Под мою диктовку, она представила такое место, и заметила, что это приносит некоторое спокойствие и стабилизацию.

На следующей нашей встрече М. была беспокойной. Эта ночь оказалась бессонной, где-то близко шел обстрел. Больным хорошо были слышны звуки залпов, в палате звенели стекла. И «никакое безопасное место не помогло, мне хотелось залезть под кровать, но прикованная нога не позволила, или хотя бы спрятаться под одеяло». Первые признаки стабилизации, которые усматривались при прошлой встрече и давали надежду, испарились, и тревога вновь овладела М.. К этому прибавилось беспокойство о сыне, которого могли мобилизовать. Начали мы с упражнения на дыхание и релаксацию. Потом поговорили о такой жизненной данности, как неопределенность. Когда говорили о сыне, я рассказала притчу о старике и его лошади, поделилась своими переживаниями о моем сыне и о том, что для матери всегда найдутся поводы для переживаний. То, о чем мы говорили, находило живой отклик в душе М.. У меня сложилось впечатление о некой гибкости, пластичности психики М. и философском складе ума.

В этот раз мы опять много говорили на «отвлеченные» темы – о том, как меняются супружеские взаимоотношения с годами, об иерархии ценностей. Она чем-то делилась, размышляла, задавалась вопросами. Я сказала о том, как важно поговорить и с мужем и с сыном о том, что произошло в тот день с каждым из них (они все упорно избегали этой темы). Дальше разговор зашел о смыслах, и, опять она ухватилась за фразу. В этот раз за Ницше «если знаешь зачем, выдержишь любое как».

На четвертой встрече М. сразу же поделилась тем, что у нее состоялся разговор и с мужем и с сыном. Она рассказала им обо всем, что и как с ней случилось, о своих ощущениях, обо всем, что происходило вокруг и с ней. Муж, а потом и сын рассказали ей о том, как они пережили обстрел, что было с ними в тот момент, как им сообщили о ранении и дальнейшем, о чем раньше умалчивали. М. отметила, что этот разговор, то, что они смогли поговорить друг с другом о своих страхах и переживаниях, сняло огромную часть напряжения со всех членов семьи и сблизило их еще больше. Можно считать совпадением, а возможно и следствием то, что после этого муж и сын вернулись в свои квартиры, на место обстрела (до этого они временно проживали в другой части города). Дальше мы говорили о негативных мыслях, которые возвращаются иногда, о том, как можно управлять ими. Я рассказала о самоподдерживающем цикле, о методах «плохая рыбка – хорошая рыбка» и «времени переживаний».

Последняя наша встреча была короткой. Она сказала, что симптомы значительно снизились, потеряли свою остроту и мысли о возвращении домой уже не вызывают такого протеста, сказала о внутренней готовности вернуться.