Буллинг за инаковость, сложно ли быть другим?

Каждый опыт столкновения с буллингом страшен, особенно в сообществе с нарушением парадигмы власти. Если ты “не такой, другой, отличаешься”, то можно пройти через ад, не понимая: “Как это прекратить?”, “За что, они так со мной?”, “В чем я виновата?”

“Травить стали сразу и за все, за книжку на перемене, за очки, за сложную речь …”

Это история одной девушки, по имени Анна*. Ее инаковость заключается в высокофункциональном аутизме, с которым ей пришлось подружиться и идти бок о бок по нелегкому пути жизни.

Описать аутизм сложно. Частично это связано с тем, что исследователи пока не знают, что именно его вызывает, и какие процессы в организме и мозге приводят к этому состоянию. Другая причина в том, что огромное разнообразие симптомов и проявлений — это сама по себе особенность расстройств аутистического спектра.

В результате, невозможно дать универсальное определение аутизма. Например, у одного человека с аутизмом может быть много сенсорных проблем, включая повышенную чувствительность к громкости и высокому тону звуков, в то время как у другого человека может вообще не быть сенсорной чувствительности.

Анна 35 лет, высокофункциональный аутизм:

“Когда я была в садике, я с детьми старалась не взаимодействовать, потому что все мои попытки как-то странно воспринимались.  Недавно мне мама рассказала, что на меня жаловались воспитатели лет примерно с двух за "намеренно сложную речь" и "она пытается выставить себя самой умной" и "дети ее не понимают". С моей стороны это выглядело как, я хочу дружить, подхожу к любому понравившемуся ребенку и начинаю делится с ним чем-то очень интересным, какой-то информацией, а он отворачивается и уходит.  Я перестала так делать, стала сидеть в углу и играть сама, если меня пытались трогать или забрать что то, даже с просьбой огрызалась либо проваливалась в мелтдаун (аутичная истерика) Я стала очень боятся детей. Где-то лет с пяти родители отправляли меня гулять во двор из нашей однокомнатной квартирки, я выходила и залезала на самое высокое дерево во дворе и проводила там примерно весь день.  Друзей в этот период, кроме детей друзей родителей (с которыми "дружить" было работой во время визитов, и я эту работу выполняла честно и старательно) у меня не было.

Первая подруга у меня появилась в школе, в первом классе, она подошла ко мне сама и спросила "хочешь я расскажу тебе про лошадей? " и стала рассказывать...  У нее была куча книг про лошадей, все игрушки в доме лошади и играли мы с ней в лошадей, конечно.  Я увлеклась вместе с ней, правда мой "специальный интерес" был несколько шире, все животные вообще, но к лошадям до сих пор отношусь с особой теплотой.  С ней было очень хорошо, но в девять моих лет родители сменили квартиру и перевели меня в другую школу.  Так было надо.  Я бы, наверное, тосковала по Оле*, если бы сам факт смены дома не стал для меня таким шоком.  Состояние аутиста, когда у него в жизни что-то резко без подготовки меняется можно описать фразой моего трехлетнего сына, проснувшегося в кровати без меня (я отошла на пару минут), он рыдал и выкрикивал "я не могу жить, когда ВСЕ ИНАЧЕ". Сам факт переезда был так болезненен.

В результате реформы образования из третьего класса я скакнула сразу в пятый и тут произошла катастрофа, классы переформировали и меня перевели в другой, где я никого не знала.

Травить стали сразу и за все, за книжку на перемене (я читаю с пяти лет и с того же возраста все время сидела с книгой в любую свободную минуту), за очки (ношу со второго класса), за сложную речь ("самая умная что-ли"), за неумение этой речью воспользоваться в момент стресса и обиды (я не могла произнести не слова, немела и только открывала рот как рыба, задыхалась и рыдала, чем всех очень смешила). 

Об этом я родителям рассказала.  Точнее слова травля я не знала, я сказала, что надо мной все смеются.  Мама сказала сакраментальное " ты же ведешь себя так, что им смешно, плачешь, им это и надо, а ты внимания не обращай".  Это был плохой совет, в тот момент как я старательно стала не обращать внимание задыхаясь от тревоги (теперь я знаю, что это были панические атаки) они стали меня хватать, толкать, и стащили за косу с лестницы. Свидетелем стаскивания стала учительница биологии, она меня отбила, она же, так понимаю связалась с моими родителями, настояла на том, что дело очень серьезное и они добились перевода меня в мой старый класс, точнее в тот, где после переформирования училось большинство детей из него.  Там все стало "по-прежнему", т. е.  нейтрально.  Никто никого не трогает, ходим с девочками домой.  Вся история длилась месяцев пять, но кажется, что это были годы ада.  Кстати единственную мою попытку от кого-то отбиться еще до школы во дворе пресекла мама (к которой кинулись стучать в окно и жаловаться (первый этаж) мама оценила, как "фу как некрасиво драться, ты же девочка" и "мне за тебя стыдно, я думала ты хороший добрый ребенок, а ты опасна для других!», потому даже мысли о том, чтобы в школе кому-то ответить я для себя не допускала.  Это было из категории "расстроить моих прекрасных, любящих и так мне доверяющих" родителей.  Со времени этого 5-го класса мои ощущения поменялись.  Если раньше это было "мир слишком болезненный" его много, он "кидается" звуками, запахами, ощущениями, и в какой-то момент это становится так невыносимо, что хочется уже просто "вырубить" нафиг. То теперь к этому добавилось, я настолько другая, иная, неправильная, плохая, невыносимая, невоспитанная, что без меня всем будет только лучше.

Я регулярно ощущала себя "убитой" окружающей действительностью и жить не хотела, другое дело, что мысль о том, что можно же и что-то сделать самой, чтобы перестать, а не пассивно не хотеть появилась в районе девяти лет.  Решилась начать предпринимать реальные шаги в этом направлении неумелые и корявые я еще позже.  Обычно это сводилось к сидению на перилах проходного балкона с лестничной площадки к лифтовой на 11 этаже ногами наружу и уговаривании себя отпустить уже наконец руки, и не цепляться за эту тонкую железную трубу. Но также я резала руки.  Интернета тогда еще не было, по крайней мере у нас дома (мне было около 15, 90 год),  и я понятия не имела как это делать,  потому как только становилось сильно больно,  я прекращала обматывалась бинтом и что-то вдохновенно врала родителям.  Как и большинству аутистов с сохранной речью врать я в целом не очень умела и сам факт лжи был для меня невыносим, другое дело, придуманная альтернативная история для родителей, чтобы не волновать.

Мне плохо давалась эта инаковость и я банально пыталась сбежать от этой "невыносимости бытия".  Когда позже я учила психопатологию (в рамках подготовки ко второй степени по психологии, которую, в итоге, так и не закончила) я даже полагала у себя пограничное расстройство личности (и писала по нему курсовую, в рамках которой и отказалась от идеи искать там себя), памятуя именно об этих неумелых детских попытках. 

Я не уверена, что я очень уж хороший пример того, как люди поднимаются и идут дальше.  Я иду все же больше сейчас из чувства ответственности перед ребенком, который моя копия и сейчас официально диагностирован в спектре. “

Буллинг не должен быть частью жизни человека. Инаковость совершенно не дает “другим” и “правильным” разрешение на травлю. Этот процесс очень болезненный, сбивающий с толку, страшный для человека столкнувшимся с такой несправедливостью жизни, и мы как общество можем изменить такую систему, проводя работу со школами, классами, рассказывая живые истории и показывая последствия, к которым могут привести необдуманные или направленные действия буллеров на человека.

*Имена и некоторые действия изменены, для сохранения конфиденциальности.