Просто слушаем, просто лепим. Или коррекционная работа с мальчиками

Просто слушаем, просто лепим. Или коррекционная работа с мальчиками

Школьные психологи нередко сталкиваются с трудностями при организации коррекционной работы с мальчиками-подростками, которые отказываются идти на контакт, объясняя это отсутствием у них проблем или тем, что сами могут справиться, подразумевая под этим свою принадлежность к сильной половине человечества. Говорят, в крайнем случае, легче обратиться к другу, чем рассказывать о трудностях психологу-женщине. Почему так происходит?

Я вижу здесь две причины. Первая - это наличие у современных представителей мужского пола «запретов» на проявление чувств и слабостей. Нужно быть сильным, контролировать себя и свои переживания, не показывать окружающим эмоционально значимые «места». Молодой человек, пришедший в кабинет психолога, например, может сказать: «Мне эта девочка совершенно не нравится, и вообще мне не до них». А потом на перемене пытаться обнять ее и искать глазами психолога: видит ли?

Вторая причина – это перенос на психолога стереотипа отношений подростка со своей матерью. Довольно часто оказывается, что стиль воспитания мамы – это гиперопекающий, а, соответственно, вызывает следующую реакцию: «Я мог бы рассказать о своих трудностях, но, к сожалению, не вам». Подразумевая при этом, что мама «достала» постоянным контролем, не оставляя места для свободных маневров и своего личного пространства, которого просто необходимо, хотя бы в глубине души.

Таким образом, причины отказа от взаимодействия состоят не в личности психолога, а в социальных и семейных стереотипных установках, привитых мальчикам. Как же в этом случае организовать индивидуальную коррекционную работу, если необходимость в ней очевидна?

Основной принцип, по моему мнению, – это невмешательство в индивидуальное эмоциональное пространство личности ребенка и передача активности ему самому. Но следует заметить, что активность может быть и пассивной: когда ребенок размышляет, анализирует, пытается разобраться в ситуации, в себе. Потихоньку мальчик привыкает и присматривается к психологу: какой он? Только после этого подросток начинает доверять специалисту и делиться с ним результатами своих размышлений, а итогом чаще всего является более четкое понимание сложившихся обстоятельств и сделанные умозаключения и выводы, которые  помогают ребенку продвинуться вперед в решении сложностей. Смысл в том, что эти стереотипы начинают «всплывать», проявляться на «пустом» поле молчания психолога и минимального взаимодействия его с мальчиком, мужчиной-подростком.

Раскрою ниже этот принцип подробнее.

Возьму для примера описание моей работы с учениками средней  школы.

Д., ученик 5 класса. Проводить занятия с ним меня попросила его мама, так как она считала, что мальчик чувствует себя дискомфортно в классе. Сам Д. сказал, что у него нет проблем, «и только если иногда бывает некомфортно на уроках».

Ко мне на занятия Д., как и многие мальчики, пришел с полным непониманием: «Что мне здесь нужно делать?», ожидая, что я, как и мама, скажу ему, что я от него жду и хочу. Но я, выбрав для себя принцип «просто слушаем», сказала ему о «запросе» мамы на коррекционную работу, при этом предоставив ему полную свободу выбора: работать над этой сложностью или над какой-то другой, с помощью какого материала, о чем и что говорить, что делать – полная свобода.

Почему я поступила именно так?

Я знала из бесед с мамой, что мальчик рос в другой стране до 7 лет, папа жестко воспитывает сына в традициях этой страны. А мама согласна с папой  в отношении выбранных способов воспитания. Мальчик вырос очень ранимым и эмоциональным, он привык подавлять свои чувства и не принимать решения самостоятельно. Я часто наблюдала, как на уроках и переменах мальчик был малоактивен, подавлен, было ощущение, что он просто спит с открытыми глазами.

Занятие первое. На первом занятии он рассказывал об одной из компьютерных игр. Я просто слушала, записывала и уточняла подробности. Оказалось, что через компьютерную игру можно передать такое множество эмоций: страхи, тревоги, отношения  с матерью. Как я это поняла? Когда я молча, не перебивая, слушала его и только иногда уточняла чувства, возникшие у него в процессе игры, отношение к тем или иным фигурам, которые он описывал, - я благодаря профессиональной интуиции «прочитывала» значимые чувства, выраженные в свободных ассоциациях к его игре. В пересказе звучали ключевые слова, которые в разговоре повторялись несколько раз. Это было для меня показателем значимости его переживаний. И это подтвердилось на следующих занятиях с пластилином и монстрами.

Занятие второе. На этом занятии Д. попытался сформулировать, в чем именно заключается его сложность на уроках. Он назвал это «нервозностью».

Для того чтобы лучше разобраться в ситуации, я предложила Д. слепить свое чувство. Мальчик согласился. Он с удовольствием принялся за дело, попутно рассказывая о том, что он лепит. Оно выглядело как небольшой «монстрик». По ходу рассказа мне стало понятно, что проблема заключалась в том, что в наиболее значимые моменты жизни Д. в его голове возникали фантазии, которые мешали ему продуктивно работать на уроке.

Занятие третье. В этот раз Д. сразу попросил пластилин, сказал: «Мне так будет спокойнее», - если он будет держать его в руках. Это совершенно очевидный признак тревоги и самостоятельная попытка справиться с ней. С этого мы и начали. Он рассказывал об образах и фантазиях, которые приходят ему в голову и мешают ему отвечать на уроке: пустота, темнота, вязкое состояние, которое тормозит его, когда он хочет ответить. Предлагаю ему слепить эту «пустоту». Но, то, что он слепил, оказалось не совсем «пустотой». То, что он слепил, выглядело как прямоугольник из белого пластилина, к которому крепился выключатель, необходимый – как вы думаете, для чего? Для того чтобы включать и выключать свет, контролировать наступление дня и ночи. Это была модель его микромира, в котором все-таки есть очень важные вещи, которые подчиняются ему самому. Слепив свой мир, Д. подошел к пониманию того, что все-таки он сам может управлять собой, что от него многое зависит.

Занятие четвертое. Теперь чувства стали более понятны ему. И Д. материализовал их в монстрах.

Он взял домик для кукол и начал населять его различными монстрами. Это были монстр «Подстольник», монстр «Пицца», монстр «Шейка», монстр «Просто монстр», монстр «Тот, которого не видно и который умеет маскироваться». Слепив всех этих монстров, Д. расставил их по всему дому и наделил различными функциями. Итогом этого занятия стало принятие Д. своих страхов и тревог.

Во время нашей работы Д. много раз просил о том, чтобы я давала ему какие-то уже готовые варианты и формы работы, но благодаря тому, что я выбрала позицию «просто слушаем», страхи Д. становились все более явными для него самого, что позволило ему начать поиск своих собственных способов взять контроль за свое состояние и свою работоспособность на себя. Таким образом, «слушание» и передача активности самому ребенку могут лежать в основе коррекционной работы с мальчиками (самостоятельно или с применением методов арт-терапии).

Рассмотрим другой случай.

А., ученик 8 класса. Занятия с ним также попросила провести мама и примерно с теми же задачами – для «улучшения показателей по учебе и прилежания». Сам подросток решил ходить на занятия, чтобы «мама не парилась. Мама будет переживать. Не хочу, чтобы мы с ней враждовали. Мама слишком обо мне заботиться. Как у меня может появиться личная жизнь, если она все время меня контролирует?» И хотя поведение молодого человека было скорее пассивным, все говорило о его с трудом сдерживаемой агрессии (челка на лбу закрывала его от взаимодействия с внешним миром, в котором требовалось отстаивать свои права, но если бы он стал это делать, то потерял бы расположение матери; мать и сама была достаточно агрессивна и относилась неуважительно к личности А.); в некоторых случаях были заметны признаки аутоагрессии (покусывание губ).

Поскольку на занятия со мной юноша пришел неохотно и только потому, что его гиперопекающая мать очень настаивала на них, заниматься он согласился только по 10 – 20 минут. Занятие наше с ним заключалось в том, что он приходил ко мне в кабинет и молчал. Молчал и слушал музыку, сидел в Интернете в своем телефоне. Так мы договорились: он приходит на 10 – 20 минут и делает то, что ему хочется, занимается своими делами. Иногда я у него что-то спрашивала, он отвечал односложно. Диалога не было.

Но однажды…

Он пришел ко мне даже чуть пораньше, чтобы раньше освободиться. Я спросила: «Помолчим?». Он, как всегда, молча кивнул головой. Через некоторое время он начал говорить со мной о том, можно ли сократить время, которое он здесь будет находиться, а то у него важные дела. Я напомнила ему о нашем договоре заниматься 10 – 20 минут и о том, что у него всегда есть право уйти, если он хочет.

Я спросила у него: «А зачем ты сюда ходишь?» Он ответил: «Чтобы мама не парилась…» Так начался диалог о самом главном – о его отношениях с матерью (они живут втроем: он, мама и родной младший брат, отец живет не с ними). Это занятие продлилось почти 40 минут.

На следующем занятии А. стал проявлять агрессию в отношении меня. Даже челку со лба убрал. Из его слов стало ясно, что в прошлый раз мы зашли слишком далеко, он сам этого не заметил и не ожидал, что расскажет подробности своей жизни. Именно поэтому в этот раз он решил ничего не говорить, и мы вновь договорились о молчаливой форме работы.

Что интересно. Когда пришло время уходить (за этим он всегда следил сам и решал сам), А. стал спрашивать у меня разрешения уйти. Я вновь напомнила ему о договоре и его праве уйти, когда он захочет. Он некоторое время сидел в нерешительности и как будто не знал, что ему делать. Потом объявил, что уходит и, поблагодарив меня, ушел.

На прошедшем занятии, по инициативе А., мы обсуждали с ним, зачем нужен психолог, чем я могу ему помочь и чем я отличаюсь от других взрослых, будучи психологом. Думаю, ему стало легче, когда он узнал что, я не собираюсь поддерживать чью-либо «взрослую» точку зрения, а предлагаю помощь, если ему это нужно.

Работа с А., который проявлял большое нежелание заниматься с психологом, еще не закончена, но началась она благодаря принципу «просто слушаем».

Я думаю, что уже на основании этих двух примеров очевидно, что принцип действует. Он заключается в предоставлении поля для самостоятельной работы ребенка, подростка, даже если на первый взгляд кажется, что ничего не происходит. Все-таки кабинет психолога – это специализированная среда, атмосфера. Порой это просто возможность для ребят побыть одним и поразмышлять.

Таких примеров, как два описанных в статье случая, можно привести еще несколько, и каждый из них будет уникальным, но объединять их будет одно - принцип «Просто слушаем, просто лепим».