Вспомнить все

Продолжая цикл статей о диссоциативном расстройстве идентичности, сегодня хочется коснуться вопроса работы с воспоминаниями.  Это вопрос так же неоднократно был задан вами, мои уважаемые читатели. Возможно ли восстановить в процессе терапии те самые травматические переживания, что вызвали диссоциацию, нужно ли их вспоминать и как отличить их от надуманных фантазий или навязанных терапевтом интерпретаций. Особенно последнее касается ДРИ, так как бытует мнение, что диагноз ДРИ придумывают сами психотерапевты с силу его «модности» и редкости, и потом уверяют пациента, что у него именно это расстройство.

Давайте разбираться в этом перепутанном клубке разнообразных соображений.

Здесь мне хочется привести рассуждения Карен Маршалл в ее книге «Между нами». Хоть она написана только о ДРИ, на мой взгляд, это применимо ко всем состояниям диссоциации, какими бы глубокими они не оказались.

Карен говорит о том, что очень часто психологи, да и психотерапевты, не понимая механизма диссоциации, работают по классической схеме с травматическими переживаниями, предлагая клиенту все глубже и глубже погружаться в его воспоминания, проговаривать, озвучивать – прорабатывать.  С волнениями любого рода это работает отменно, но не с событием, вызвавшим диссоциацию. При диссоциации ужас и горе настолько велики, что психика, естественно защищая себя, на сознательный уровень их не выедет, и тогда в сессии появляется «смещение точки сборки», или еще можно сказать – «терапевтический регресс», приходит детская субличность. Хоть как назови, но это недостаточно осознанное состояние, в котором пациент переживается как гораздо более инфантильный, чем в обычной жизни или даже до момента этого регресса, он скорее похож на маленького ребенок в теле взрослого пациента. Отношения развиваются, малыш начинает доверять, начинает рассказывать… и тут… пациент уходит из терапии. Что случилось, как, все же было хорошо?

Да не было хорошо. Это ретравматизация. Как полагает Карен Маршалл, этот малыш содержал в себе непереносимые для взрослой части переживания. А из наших подобных усилий «вспомнить все» получилось «нечто»: малыш повторно встретился с предательством, он доверился и смело оказался снова в том событии, которое его породило, а терапевт бросил его в этом месте. Потому, что сессия закончилась, потому что не понял, не расценил, да просто потому что это не его боль. А что взрослая часть? А взрослая получила удар в спину. Он так же доверился, сказал, что у него есть то, что может его очень сильно повредить, и он вручает это терапевту «подержать», потому что верит в то, что терапевт знает, что делает.
В итоге пациент ретравмирован, встретился с той же болью предательства, невнимания, отстранения и бессилия перед чужой настойчивостью и «малоответственностью».

В книге «Людно внутри» мы можем найти немного более сложный, но куда менее травматичный путь проработки переживаний, вызвавших диссоциацию. Карен предлагает в начале выяснить структуру диссоциированной личности, не вдаваясь в тот материал, который несут отдельные ее фрагменты – это первое. Далее попытаться любыми путями устроить так, чтобы восстановив пугающие переживания в своей памяти, диссоциированные фрагменты не оставались наедине с этим, во внутреннем мире у них должен появиться помощник, защитник, родитель. И только после того, как все фрагменты, хранящие воспоминания, перестанут чувствовать себя сиротами в общем доме, можно приступать к проработке.

А в проработке, на мой взгляд, все травматические переживания любого возраста возможно восстановить, пусть с небольшими упущениями мелких незначимых деталей. Но можно. Мозг наш совершенен, и он очень скрупулёзно убирает в папку «Архив» все, что на его взгляд, редко используется. Но оно хранится там пока жив мозг. Что там дальше – вопрос философский, а физиологически, нейронный связи не исчезают, просто перестают использоваться, как езда на велосипеде или умение танцевать венский вальс.

К вопросу о правдивости и надуманности. Да, сам дедушка Фрейд обжегся на этом приняв эдипальные фантазии за инцестуозные травмы. И по сей день об этом много спорят. Но для психоаналитиков вопрос немного проще. Есть теория формирования сновидения, законы, по которым наш мозг создает образы, будь то сон, мечта или галлюцинация. Держа в голове основные из них, можно отличить надуманную историю от реального воспоминания, пусть и запылившегося от времени.

Простой пример без имен и личных данный. Как-то моя коллега поинтересовалась, а не пережила ли ее клиентка инцест, если ей во взрослом возрасте снятся сцены близости? Я ответила, что почти уверена, что не пережила, это скорее Эдип просвечивает. Для такого вывода достаточно вспомнить о том, что одной из функций сновидения является реализация неосуществленного желания, используя механизмы смещения и сгущения, которые могут представить ситуацию мало узнаваемой, но все же желание есть желание. Насилие и желание – не одно и тоже, само собой.

Тогда я привела несколько примеров, так же лишь с клинической точки зрения, что ни одному из моих клиентов, переживших реальное насилие, оно не снится, им его вовсе не хочется, они его вытесняют, избегают. Самое большое, им снится сопротивление, они убегают, прячутся. Иногда успешно спасаются, иногда просыпаются в том месте, когда их сопротивление сломлено. Как бы тоже спасаясь таким образом. Будто там и тогда им тоже снился дурной сон, и они не могли проснуться, попасть сюда и сейчас.

Поэтому, с травматическими переживаниями можно и нужно работать, но не так бесцеремонно, как это возможно в других случаях, а принимая во внимание специфику диссоциативного расстройства, каким бы глубоким оно не было.

И воспоминания возможно восстановить в процессе терапии. Без этого невозможно продвинуться дальше в здоровье. И отличить их от «сказок» возможно, изучив поподробнее основополагающую теорию формирования сновидения, заложенную еще Фрейдом и многократно доработанную его последователями.