Воспоминания моей бабушки.

Когда началась война, у нас с мужем была уже трехлетняя дочь Нина.

Мужу дали комнату в новом, только построенном доме, и вот беда – эвакуация из города Калинина завода, где работал мой муж. Эвакуация срочная - в три дня надо было уехать. Эта неожиданность потрясла до болезни, так как все нажитое пришлось бросить и ехать с мешком с несколькими вещами и с ребенком. Эта беда изменила весь род человеческий! Она оставляла раны, которые и по сей день невозможно забыть. В каждой семье была беда, горе, слезы. Приходили похоронки близким на мужей, отцов, братьев, женихов. Их оплакивали бедные родственники, и до сих пор не забыли это ужасное пережитое горе.  Вся молодежь полегла на поле битвы в сражении с ненавистным врагом.  

Эвакуировали нас семьями в далекий город Курган на Урал. Ехали туда в телячьих холодных вагонах без окон, сидя на своих мешках и на полу. В дороге я сильно заболела, так как пищи не хватало той, что мы взяли с собой, и в пути покупали немного продукты, чем бы можно было заглушить, хоть чуток, голод. Пили и кумыс – его киргизы продавали, подходя к поездам. Весь эшелон с тысячей людей и заводским оборудованием везли недели три, а когда приехали в Курган, нам начальство приказало покинуть эшелон и пойти в рядом стоящий клуб. Этот клуб был так набит беженцами,  что не только нельзя сесть, но и ногу  поставить трудно - так было тесно. Люди  качали на руках своих маленьких детишек, а они кричали от холода и голода. Некоторые сидели на корточках, держась за материнскую юбку, некоторые в корзинах, ваннах лежали. Волосы распущены, в глазах испуг и слезы. Какое это было горе для советских людей! 

Наши мужья работали сутками, разгружая оборудование, чтобы быстрее восстановить завод и помогать фронту, так как враг шел напролом на нашу землю. Мужей наших так же в столовой и кормили, а нам пришлось искать для себя жилье и пищу  в чужом далеком городе. Вот где был ужас! 

В период Великой Отечественной войны из западных районов страны в Курган было эвакуировано 15 промышленных предприятий и около 20 тыс. человек. На фото поезд, эвакуировавший завод.

 Город Курган был небольшой с двухэтажными деревянными частными домиками. Внизу везде были кухни, а на втором этаже комнаты.  В этом городе было основное предприятие - Пивоваренный завод и несколько столовых, школ, детских садов. А рядом огромные колхозы и совхозы. Лошадей было мало, и все работы выполняли коровы и волы – быки по городу возили бочки с бардой, чем их поили. Ни автобусов, ни трамваев здесь не было. За городом протекала речка на вид большая, но опасная - Тобол.  Были какие- то ключи, многие люди, ходившие ловить рыбу, попадали  в воронку. А рыбы в Тоболе было столько, что женщины брали простынь или связывали две юбки, брались за края и этими тряпками гнали к берегу по воде кучу жирных коричневых карасей. А кто удил удочкой не успевали снимать рыб с крючка, и улов был всегда отличным.  Этим занимался и мой муж уже позднее. Мы рыбкой объедались, и варили , и жарили и было вкусно. Но это было не сразу. Сначала мужчины приходили домой на 2-3 часа, отдыхали и опять уходили на сутки на завод. Больно вспоминать, как нам пришлось начинать жить заново в чужом городе, не имея ничего кроме одной смены белья.  

Вот с раннего утра с маленькой дочкой Ниной мы ходили от крыльца до крыльца, от дома к дому просили, чтобы нас пустили на квартиру пожить, а те люди, которые жили в домах, либо отказывали, либо вообще не выходили, выглядывая из-за шторы своего окна. Зачем им эти незнакомые квартиранты?  И вот целыми днями мы искали жилье, и ,наконец, повезло! Пустила нас жить на квартиру одна молодая женщина. У нее муж был директор совхоза, и она большее время проводила там.  

Мы жили на кухне. Кухня была на втором этаже большая с двумя окнами и круглой железной печкой, когда истопишь ее - тепло и хорошо. Но не было ни кастрюльки, ни ложечки, ни корыта, где постирать белье. Это так было горько, что даже ранее пережитое вспоминалось в слезах. Когда более - менее устроились и с жильем и с работой,  так как мы оба с мужем работали на заводе,  с которым нас эвакуировали, а дочь наша в садик ходила,  так опять беда!  Нина заболела в садике ангиной, и ее запрятали в заразное отделение дифтерии и скарлатины ,не дожидаясь анализов, подумав, что беженцы подцепили в дороге эту болезнь. И вот такое это было горе, ведь в том отделении дети умирали по нескольку в день без особого лечения. Когда я принесла справку-анализ, где ясно было написано – ангина, тогда я в слезах пошла к главврачу и добилась, чтобы и меня положили в это заразное отделение по уходу за своим ребенком. Он не сразу согласился, но все же сжалился, и я пробыла с Ниной полтора месяца в такой опасности, где кругом были тяжелобольные дети, но так как я всячески оберегала Нину – она не заразилась не скарлатиной, не дифтерией. Ухаживала я там и за другими детьми, и оплакивала их, когда они умирали. Помню, был один мальчик, а с ним тоже лежала его мать, так он просил очень блины, а где же мать их возьмет? И после этого мальчик умер. Сколько слез было у матери, что она не смогла исполнить последнюю просьбу умирающего единственного ребенка  и испечь блинов. И мы все ревели с нею рядом. 

Шли годы: один, два и мы приспособились к жизни,  стали повеселей, тоже сажали картофель и другие овощи. Земля там была отличная без удобрения все- все родилось. А навоз от коров, а коров держали в каждом доме, увозили и сбрасывали в реку Тобол,  и уносило его неизвестно куда. А некоторые из навоза делали гряды ( в середину выкладывали чернозем и высаживали огурцы). Вот это было интересное зрелище! По высокой грядке тянулись сверху огромные зеленые листья, а позднее появлялись желтые цветочки, и над ними жужжали пчелы. Огурцы росли зеленые с белыми крапинками, и хозяйка не успевала их снимать и солить. И нас угощала.  

Так и жили мы на чужбине, ожидая конца войны, и слушали последние известия, которые обычно передавал диктор своим каким-то особенным голосом! В этом голосе было все: и боль, когда брали немцы наши города и издевались над нашими жителями, и была надежда на победу,  в которой никто даже и не сомневался.  Но ждать было трудно и долго.

Наконец всеми силами и поддержкой тыла передовой фронта наши войска погнали немцев назад!

Скоро мы стали получать от родственников и мамы с Полей письма, и от брата Лени, который был на передовой, под Ленинградом получили несколько писем. И писал он их в землянке после ожесточенных боев. ( Бабушка рассказывала, что в последнем его письме были строчки «Как страшно. Я бегу в атаку, а товарищи мои падают под пулями, завтра я упаду, а товарищи мои побегут дальше») И в один прекрасный день и по сие время переписка оборвалась, видимо, и жизнь его тоже.  Когда я пыталась после войны навести справки, мне отвечали -  «пропал без вести». Надо и думать, что под Ленинградом такая была битва! Голод! Блокада! И эти солдаты до последнего воина защищали дорогой Ленинград. Так и не видел настоящей жизни наш родной братец, который погиб где и как, нам уже не суждено узнать. Сложил Леня свои косточки , защищая нас от гитлеровцев. Такая страшная была война, а он служил в городе Кингисеппе ППС (полевая почтовая станция) 726, 546-ой стрелковый полк (это 191 стрелковая дивизия) 2-ой батальон 5-я рота.

546 стрелковый полк относился к 191 стрелковой дивизии и скорее всего Слушкин Леонид Григорьевич погиб при Синявинской операции, в которой никто не выжил (надо искать Сланцевский музей, он занимался этой битвой)

Только воспоминания о нем остались хорошие и родные. Он был веселый, красивый мальчик, высокий, стройный, но молодость его прошла в трудные годы войны: ни любви, ни радости особой он не испытал.

 Через пару лет немецкие войска далеко уже были от Калинина, и хорошо уже знал и чувствовал советский народ, что возврата им обратно не будет!  Скоро победа!  

Наш завод еще оставался в Кургане, а все семьи желающие поехать в Калинин, могли уже уезжать. Их опять же отправляли организованно от завода, где работали наши мужья.

Начальство точно обещало, что через год мой муж вместе с заводом вернутся все обратно в Калинин, и мы погрузились опять в поезд без окон с двумя огромными раздвижными дверями. Только мы с дочерью Ниной, а наш бедненький папочка в горе и страданиях о любящей семье остался еще на год в Кургане. Приехав в Калинин, оказалось, что комната наша занята другими жильцами, а вещей и мебели ничего нет.  Все растащили оставшиеся в оккупации люди, и мы с Ниной поехали к родной матушке и сестре Поле жить,  так как шла еще война, и после разлуки вместе с родными легче было все трудности переживать.  

 Писала я муженьку любимому каждый день письма, а хозяйкина дочка брала их и складывала в кучку, так как конверты были с розочками, красивые и ребенку приятно было их брать и сохранять. А наш папочка ходил изо дня в день ждал весточки, да так и не дождался, пока не укараулил почтальоншу. И вот наладилась наша переписка, и те письма девочка отдала. Письма я уже писала до востребования. Прошел год, и муженек мой вернулся. Вот радость- то была какая! 

 Я в Калинине работала в детском приемнике- распределителе НКВД. Тогда подбирали детей сирот и на поле боя из-под огня, бомбежек, и на вокзалах, и в поездах – везде, где только могли прятаться оставшиеся без родителей дети. И я вместе с ними оплакивала их горе и их родителей.   

Дети рассказывали, как бомбили, как погибали на глазах мама  или сестренка. Все это переживалось, как наше общее горе. Дети привязывались к нам сотрудникам точно к своим родителям, ласкались, просились домой. И мы все старались сделать для них хорошее и  хоть чем-то порадовать, а иногда сами покупали и приносили им гостинца, говорили, что это их мама прислала, они и верили. Дальше распределяли детей по другим детским домам в другие города, но со всеми почти мы, воспитатели, переписывались. И переписки эти тянулись очень долго. Они делились своими успехами, рассказами о любви, а потом и о работе.  А бывшие беспризорники, тяжелые подростки,  писали потом : Мария Григорьевна, если бы наши  мамы так нам все объясняли, внушали, как Вы, мы бы здесь никогда не оказались.

Все эти воспоминания неотъемлемая часть жизни прожитой в те трудные страшные годы. Только бы все наши дети, внуки, правнуки, все люди планеты не испытали больше таких мучений, чтобы не было сирот! Голода! Поэтому надо всегда бороться за мир. Люди берегите мир! 

Многие такие как наша матушка плакали, не получая весточку с фронта и после окончания войны и сердце грызла эта неизвестность и отчаяние. Может быть, сын погиб под пытками или в голоде, холоде, ранении. Больно было смотреть на маму, и в глубине своего сердца до сих пор затаились самые страшные мысли. Хотя и радости, конечно, не было конца, что закончилась война. 

Редкие семьи были в которых все вернулись с фронта, да и те были инвалидами, и семьи рушились, либо от того,  что жена в войну гуляла, может чтобы прокормить своих детей,  а иные от изувеченных мужей отказывались, а некоторые мужчины не хотели сами показываться семье, до того они стали изувеченными и не похожими на себя.  Так что и после войны во многих семьях было горе.  

И забыть о погибших невозможно. Помните об этом все- все люди на земле! Мы счастливы только тем, что прошли такую войну и не видели ни одной бомбы. Остальное без слез невозможно вспомнить. А те люди, которые бежали от бомб с малыми детьми, кто попадал к фашистам в руки, у кого малых детей на глазах матерей отнимали и бросали под танк. Или обливали деревенские избы керосином, сгоняли туда людей  и жгли, угоняли в Германию пленных, как они- то пережили это?  Неужели люди имеют такую силу воли, что смогли пережить все это. И даже жить сейчас и быть матерью женой или отцом – с теми искалеченными сердцами - но все равно радоваться жизни – это же чудо! 

А фильм «Судьба человека» со словами мальчика «папка! Родненький!!! я знал, что ты меня найдешь».  А песня «до тебя мне дойти нелегко, а до смерти четыре шага».  

Не забыть всего этого никогда.  

И радость окончания войны, и слезы матери, когда наш брат Леня так и не вернулся с фронта – все вместе.