Непридуманная история о моих педагогических ошибках

(Из сборника «Непридуманные истории»)

Самое приятное поздравление однажды я получил от своей младшей дочери Наташи:

"Дорогой Папа! Ты мой друг, защитник и советчик вот уже 18 лет. Огромное СПАСИБО за всё, что ты для меня сделал и делаешь, за то, что повлиял на выбор моей профессии (которая наиболее отвечает моим способностям) и выбор жизненного пути, и что теперь я могу с гордостью всем говорить: "У меня замечательный отец!" С праздником!!!"

Очень приятно. Уверен, что старшие мои дети хотели бы сказать то же самое, но они не многословны (тем более, они по профессии не психологи).

Детей у меня трое. Меня можно назвать счастливым отцом. Счастливым, но в том смысле, что мне удалось практически достичь тех, во многом туманных, целей, которые я ставил перед собой, когда, только-только, забрав ребёнка из роддома, держал его на руках, прижимая к груди, устремляя мысленно свой взгляд в будущее, представлял, каким мой ребёнок будет и кем станет. Позже, и очень скоро, в процессе каждодневного общения между этим, бессловесным ещё, существом и мной устанавливался контакт взаимопонимания. Воспоминание о первых моментах взаимопонимания и сейчас, спустя 18-25 лет, согревают мне душу.

Вот, я держу ребёнка на руках. И на меня устремлён его осмысленный взгляд. Кажется, не умея ещё говорить, он способен по глазам и по лицу читать мои мысли. А ведь ещё вчера взгляд был бессмысленным, а сегодня такая внезапная, радостная перемена! Я обнаруживаю, что ребёнок замечает каждое моё движение, каждый жест, мимику. Всё для него ново, интересно и, как ни странно, понятно. Вернее доступно для «понимания». Удивительно? Но ведь мир эта кроха принимает таким, как есть. И всему, что видит, он своим пытливым маленьким умом даёт «объяснение», используя ранее накопленный «опыт». И так жизненный опыт растёт. Я люблю это крохотное создание, и он «читает» это у меня по глазам. И я вижу в его глазах, что он любит меня даже больше, чем я его.

Всё, в чём нуждается малютка – это, чтобы его любили так, как он любит своих близких. Ещё нет ни избалованности, ни капризов: душа чиста и безгрешна. Но она на что-то откликается, а что-то (я это каким-то образом чувствую) не вызывает отклика. И в процессе каждодневного общения я начинаю развивать качества души, предоставив самому ребёнку как можно более широкий выбор занятий и наблюдений, заботясь не только и не столько о «теле», сколько о душе, придумывая и создавая «развивающие ситуации», как я их называю. Например, когда я с ним выходил гулять, то со стороны казалось, я так думаю, что не взрослый и ребёнок рядом, а два маленьких человечка проводят время в интересном для обоих общении: ребёнок познаёт окружающий мир, а я познаю ребёнка и … самого себя. Я не мог позволить себе, как это позволяли и позволяют другие родители, во время прогулок тратить драгоценное время на пустую болтовню с соседями и другие бесполезные для ребёнка дела. И это с самого раннего возраста – с рождения! Тем более, что я не мать, а отец, а потому у меня очень мало времени на общение с ним. И это в столь важном для ребёнка возрасте, когда до трёх лет он получает половину знаний об окружающем мире!

Для меня долго оставалась загадкой моя способность так чувствовать, так понимать бессловесные существа. И разгадка пришла вот только-только, но об этом чуть позже.

Что же заставляло меня заниматься с каждым из детей, помимо чувства долга (я жертва долга от рождения!)? Ведь я постоянно занятый «взрослыми» делами, увлекающийся человек, и мне не хотелось заниматься с детьми, и приходилось преодолевать своё «не хочу»!

Во-первых, для ребёнка в первые годы жизни самые близкие являются, чуть ли не единственным источником информации, и ни в коем случае ребёнок не должен находится в информационном вакууме. Во-вторых, пугающие примеры из жизни: в благополучной семье вырастает ребёнок - моральный урод; родители в школьные годы просиживают над уроками своего ребёнка больше, чем сам ребёнок; родители тратят время, деньги и здоровье на вытаскивание своих чад из притонов, тюрем и т.д.; родители контролируют каждый шаг ребёнка, дабы не оступился и не упал, не попал под чьё-то дурное влияние чуть не до самой пенсии; родители напрягаются, чтобы пристроить ребёнка, выбрать ему профессию; и т.д.

Ия занимался со своими детьми, чтобы в будущем быть более свободным. Это не было «натаскиванием», или как пишется везде, «раннее развитие», а именно меры, чтобы избавить своих детей от, как считаю, бед, которые перечислены. Это был опасный эксперимент над детьми, потому что про это я нигде не читал. Как сохранить любознательность на долгие годы? Как воспитать ребёнка самостоятельным и единственно ответственным за себя? Как сделать устойчивыми к чужому влиянию, чтобы не поддавались «стадному» чувству? Как сделать способными самообучаться и приспосабливаться? Как сделать стойкими к невзгодам жизни? И много других проблем. Но в одном был уверен – этому можно научить только в первые годы жизни!

По-правде говоря, я был уверен, что давал в младшем дошкольном возрасте своим детям свободу выбора. Но общая линия жизни, изначально выбранная мной для каждого из детей, несмотря на предоставленную им свободу выбора, сохранялась. Она сохранялась потому, что «дать» ребёнку я мог только то, что «имею», и потому, что должен же быть какой-то план, какая-то цель занятий. Я был уверен, что мои дети попытаются изменить свою судьбу, которую я определил каждому из них. Терзаемый сомнениями, я продолжал эксперимент, определяя формы и способы общения.

Но возможна ли вообще свобода выбора у детей до 7 лет, а тем более в более раннем возрасте, или они рады любому общению со взрослым? – Ответа у меня нет.

По моим тогдашним представлениям, к 4-5 годам, а тем более к 7, должен быть завершён выбор судьбы (жизненного пути).

Но, всё-таки, я поспешил, и выбор делается, наверное, позже. Так, сын, который до 7 лет особо и не увлекался серьёзной музыкой, меня удивил: «Отдайте меня на скрипку!» и даже плакал, услыхав мой ответ: «Блажь!» Отказать были причины: жили мы не богато; потратимся, а он бросит занятия. Ведь занятия музыкой – серьёзный и каждодневный труд, а трудиться (и это серьёзный упрёк моей жене) мои дети были не приучены. Трудолюбие наскоками не привьёшь, а что я мог сделать, если мать с ребёнком весь день, а я час-два, а то и меньше. На мои замечания жена неизменно отвечала: «Мне проще самой. Вырастут - всё будут делать». И при этом была скупая на похвалу, боясь перехвалить ребёнка.

Ивот, спустя почти 20 лет вдруг пришлось выслушать от сына упрёк: «Напрасно не отдали вы меня тогда на скрипку. У меня хороший музыкальный слух».

Именно, исходя из упомянутых представлений, я не мог заставить продолжить какие-либо занятия (и даже общение) с детьми, когда кому-то исполнялось 7 лет. И меня мои дети упрекали за это, особенно сын. И возникал вакуум в общении, какая-то отчуждённость, почти на 10 лет, которые, прежде всего мне самому, были в тягость. А потом вдруг, согревающее душу, общение: уже взрослый ребёнок приходит посоветоваться со мной о дальнейшем жизненном пути, выбрав, к моему удивлению, то, что я ему определил чуть ли не при рождении.

Каким-то образом объяснить, почему я не мог продолжить тесное общение с детьми после 7 лет можно: авторитет для дошкольника– родители, для младшего школьника – учитель, в среднем возрасте – кто-то из сверстников, в старшем – уважаемый человек. Но простить себе отказ от общения не могу.

Ксчастью, всего того, что каждый из моих детей получил в общении со мной до 7 лет, оказалось достаточно, чтобы самостоятельно стать такими, какими я хотел их видеть (и даже лучше!).

Чему я не учил своих детей явно, так это – «своей» педагогике. Отчасти потому, что сам не знал, как это делаю, а отчасти потому, что думал, что семейная педагогика всегда воспринимается детьми сама собой. Я думал, что способность так «чувствовать» детей у меня потому есть, что мой дед по матери был учителем, очень умная мать, которая для меня была идеалом, а ещё потому, что у меня были две младшие сестры (при старших сестре и брате).

Так и находился я в этом заблуждении, пока у моей старшей дочери родилась дочь Жанна. Вот тогда и обнаружилось, что педагогические способности не передаются по наследству. Не помогают ни объяснения, ни книги (например, «Мы, наши дети и внуки» Никитиных), ни даже показы! И я призадумался...

Ещё больше меня озадачила моя самая младшая (!) сестра, которая, высказав мнение о своей девятимесячной двоюродной внучке Жанне и осуждающе высказавшись о её родителях, мне сказала: «…Жила я одна, и мне даже не у кого было совета спросить. Но я материнским чутьём догадывалась, что ребёнку нужно и как ему лучше, и не только в тот момент , но и в будущем. Я своих детей растила на выживание…».

Так ведь, по большому счёту, я тоже своих детей растил «на выживание», когда малолетке позволял играть с опасными предметами, переходить самостоятельно дорогу, лазить на опасной высоте, пытался «сбросить» сидящего на шее ребёнка во время прогулок и т.д.! Обобщая, то же самое можно сказать и обо всём остальном. Связано с выживанием и твёрдое правило: «Не давать ребёнку готовых ответов!», а надо создать условия через более простые ситуации (развивающие ситуации), чтобы, пусть не сразу, не в тот же день, месяц или год, но ребёнок нашёл ответ на поставленный мной, жизнью или самим ребёнком вопрос. Да, при любом общении с ребёнком-дошкольником у меня присутствовала мысль: «Научить ребёнка выживать». Запретов, в сущности, не было. Из-за этого не было «кризиса 1 года», «кризиса 3-х лет» и других. Наоборот, мне хотелось, чтобы мои дети в малолетстве были ещё более активны, самостоятельны, любознательны, эмоциональны и т.д.

Получалось, что не только у меня в нашей большой семье, но даже у младшей сестры, одинаковый подход к воспитанию! При этом точно: мать и отец нас этому не учили, за исключением, разве что: «Не давать ребёнку готовых ответов!» (на примере школьных задач). А ещё «делай как я». А ещё мать не жалела слов похвалы за хорошие дела и слёз не жалела, когда поручение не было выполнено. Родители были всегда в делах, и всё большое хозяйство одноэтажного домика (огородик, куры, утки, кролики и т.д.) было на нас, пятерых детях.

А разгадку помог найти наш домашний годовалый кот, которого я называю «любимцем». Не скрою, этот кот ко мне относится с ещё более нежной любовью, чем я к нему. Я люблю его ещё и потому, что он активный, любознательный, умный. Между нами с какого-то времени установилась незримая нить взаимопонимания, причём, во всём – от бытовых мелочей до ситуаций в играх. Готовя его предстоящим весенним боям на выживание, я в какой-то момент с удивлением обнаружил, что общение между мной и этим котом в точности такое, каким было между мной и каждым из моих детей в первые годы жизни, и обоюдный эмоциональный контакт, возникший в этом тесном общении, в точности такой же! Я решил понаблюдать за собой, как бы со стороны. Это, к стати, оказалось сделать совсем не трудно, предугадывая свои следующие поступки, так как, в играх обучая кота всяким кошачьим премудростям и ловкости, как и в общении с детьми, я не придумывал специально развивающие ситуации, следующие одна за другой, – они сами возникали в сознании. Да, действительно, оказалось, что общаюсь с этим бессловесным существом точно так же, как с ребёнком. И точно так же отмечал, как доволен кот тем, что справился с «трудным» заданием, просит повторить или дать ещё какое-то.

А объяснение этому моему поведению простое. В детстве, живя большой семьёй в одноэтажном доме, мы большую часть дня проводили в общении с самыми разными животными. И учились понимать их, заботясь о них, и радовались, когда это удавалось. Казались одушевлёнными даже растения в доме и на приусадебном участке, и они откликались на заботу и внимание бурным ростом и цветением, а нас, детей, это радовало.

Кошки особое значение имели в нашей жизни. Мы воспитывали их и годились тем, что они более умные, ловкие и сильные, чем соседские, а ещё тем, что наши учёные и воспитанные котята были нарасхват.

В памяти сохранилось множество моментов того, как я учился понимать бессловесные существа. Так, иногда подолгу я сидел в курином дворике, наблюдая за курами, и, глядя на куриное «лицо», представлял похожее женское лицо. Или помню одноногого утёнка, которого мы воспитали, как человека (во всяком случае, он себя считал «человеком», и это было забавно). Или многочасовые наблюдения за богомолом, который долго жил у нас на цветке в доме. Собаки, кролики, раненые дикие птицы, голуби, рыбки, дождевые черви, жуки, бабочки, пауки, муравьи, мухи, … А ещё наблюдения (с экспериментами) за самыми разными растениями …

Кто бы мог подумать: значение живой природы больше, чем это описано в педагогической литературе. Оказывается, что она в определённых условиях учит педагогике! Ясно также, что не всякое общение с природой развивает педагогические способности, а только такое, при котором решается какая-то «воспитательная» задача. И если бы я только знал об этом, то смог бы создать условия, в которых бы передал своим детям педагогический опыт.