«Да какое тебе дело до меня?! Зачем ты со своей психотерапией появился в моей жизни?! Оставь меня, меня не исправить! Я так и останусь инвалидом!» Случай из практики.

Софья, молодая женщина 29 лет, замужем, воспитывает сына 8 лет. Обратилась за психотерапией для того, чтобы «разобраться в своей жизни», которая на тот момент представлялась ей весьма запутанной и сложной. Софья довольно рано вышла замуж за Сергея, состоятельного, но, по ее описанию, «чрезвычайно подозрительного, ревнивого и отвергающего» человека. Сергей, по словам Софьи, обеспечивал ее и ребенка, но взамен постоянно контролировал ее. За все время своей жизни ей не приходилось зарабатывать деньги, она никогда нигде не работала.

Хотя желание такое время от времени возникало. Софья пришла на психотерапию в тот момент, когда обратила внимание на то, что не очень удовлетворена семейными отношениями. Выглядела она весьма отстраненно, довольно холодно, держалась все время на дистанции. На ее лице постоянно присутствовала некая маска отвращения. Как несколько позже выяснилось, не случайно. Софья была человеком с множественными психологическими травмами в анамнезе. Холодные отвергающие родители, отец-алкоголик, телесные наказания вплоть до сломанных ребер, несколько попыток изнасилования в юности. Это еще не полный перечень тех событий, которые сформировали ее как травматика. И, как читатель уже догадывается, рассказывала Софья о событиях своей жизни с потрясающим хладнокровием. Меня же в это время переполнял ужас и жалость к ней. Разумеется, мои попытки обратиться со своими переживаниями не произвели на Софью никакого сколько-нибудь видимого впечатления. Ничто не изменило ее окаменевшего выражения лица. 

Шло время. Софья регулярно приходила на сессии. Для нее они были некоторой «отдушиной от затягивающей ее «трясины жизни». С течением времени Софья стала обнаруживать, что у нее есть желания. Вначале появилась гипотеза об этом, что несколько удивило ее. Потом она начала замечать наличие у себя потребностей, что вскоре спровоцировало появление первых эмоциональных реакций. Произошло это в тот момент, когда Софья обнаружила, что большая часть ее желаний совершенно не интересует мир. Как следствие, появился гнев и обида, в отыгрывании которых она пребывала довольно длительное время. Именно в отыгрывании, поскольку обратиться в переживании с обидой и злостью не представлялось для Софьи возможным. Она стала более раздражительной и в семье, и в психотерапии. Появилось множество упреков в адрес мужа. Не избежал упреков и даже порой оскорблений и я сам. Казалось, этот период не закончится никогда. Он был очень болезненным как для самой Софьи, так и для окружающих ее людей. Меня просто переполняли чувства. С одной стороны, обида на Софью за то, что она пытается уколоть меня по каждому поводу, и страх перед ней ввиду перспективы столкнуться с ее раздражительностью и злобой. С другой, сочувствие и теплота к женщине, которая отчаянно ищет любви и заботы в своей жизни, а вместо этого одиноко живет в эмоциональной тундре. 

На одной из сессий мне удалось донести свои чувства до Софьи. Глаза ее в тот момент, когда я говорил об одиночестве в эмоциональной тундре, наполнились слезами, и она почти закричала: «Да какое тебе дело до меня?! Зачем ты со своей психотерапией появился в моей жизни?! Оставь меня, меня не исправить! Я так и останусь инвалидом!» Только в этот момент в течение дальнейшего короткого разговора я узнал о двух важных фактах наших терапевтических отношений. Во-первых, Софья, как умела, была привязана ко мне и испытывала очень теплые чувства. Во-вторых, она очень интенсивно страдала от невозможности Быть в контакте с другими людьми. И то и другое были скрыты от меня и, по всей видимости, от окружающих за холодной маской злости, обиды и отвращения. Я сказал, что очень удивлен и тронут одновременно тем, насколько ее скрытая психологическая жизнь богаче той, что достается нам в контакте: «Мне кажется, наши отношения и твоя жизнь только выиграли бы от того, если ты позволила бы всем твоим чувствам и желаниям жить в них». Дальнейший наш разговор был удивительно трогательным, хотя и немного напряженным. Софья напоминала мне маленького голодного волчонка, который, когда его хотят накормить, сначала кусает всех, кто пытается это сделать. На этом сессия закончилась. И Софья, и я были очень воодушевлены произошедшим. 

Однако радость оказалась преждевременной. На следующую сессию Софья пришла подавленной. Она сказала, что после нашей предыдущей сессии она решилась поговорить с мужем, рассказав ему о том, как она переживает их отношения, как дорожит ими и как страдает в них. Намерение, нужно сказать, было удивительно конструктивное. Однако, по всей видимости, оба оказались не готовы к такому разговору. Сергей, по словам Софьи, «не понимал, что она от него хочет», пытался предлагать деньги с рекомендациями, чтобы она «не маялась дурью», критично относился к «воздействию психотерапии на нее». Софья очень быстро снова сорвалась в упреки типа «вот так всегда». Очень скоро разговор, призванный качественно обновить семейные отношения, перерос в скандал и закончился очередным разрывом. Сергей снял себе квартиру и уехал из дома. Софья была изранена. Изранена снова. Всю сессию мы говорили о том, как больно бывает жить, особенно открываясь всем сердцем навстречу миру. Печаль и боль заполнили наш контакт. 

Следующая сессия, к моему величайшему сожалению, оказалась последней. Софья пришла на нее и сказала, что решила прекратить психотерапию. «Моя жизнь не приспособлена к открытости. Наоборот, близость раз от раза причиняет мне боль. Единственное место в жизни, где я получаю опыт любви и открытости, это терапия. Но это искусственный мир, не в нем мне жить», – говорила она. Мое сердце щемило в ответ на эти слова. Я попробовал отговорить ее от прерывания терапии. Но все мои попытки были тщетны. Ни один из аргументов не возымел действия. Таким образом, только начавшийся процесс возвращения чувствительности, витальности и переживания был остановлен. Израненный человек возвращался в свой израненный и ранящий мир. Кто же виновен в этом? Жестокий муж? По всей видимости, он из таких же, как Софья – из «подраненных волков-одиночек». Нуждающийся в заботе и любви, но блокирующий любые попытки допустить их в свою жизнь. Родители? Наверное, они просто не умели жить иначе. Психотерапия, которая не оказалась всемогущей? Наверное, это очередной повод задуматься о ее ограничениях.