Ямвлих. О ЕГИПЕТСКИХ МИСТЕРИЯХ

<<< ОГЛАВЛЕHИЕ >>>

1. В той же самой богомудрой музе нуждаются для своего разрешения и следующие недоумения. Однако сперва я хочу дать тебе истолкование метода теологии египтян. Ведь они, подражая природе мироздания и божественному творению, сами также показывают некие изображения мистических, скрытых и неявных мыслей с помощью символов, подобно тому как природа при посредстве символов некоторым образок запечатлела неявные смыслы в явных образах, а божественное творение начертало истину образов в видимых изображениях. Итак, зная, что все лучшее радуется уподоблению худшего себе, и желая исполнить его тем самым блага при посредстве возможного подражания тому, они, не без основания и сами, предпосылают подобающий лучшему способ скрытого в символах посвящения в мистерии.

2. Так вот, и ты выслушай умное истолкование символов в согласии с представлениями египтян, отказавшись от возникающего в воображении и в виде звуков призрака этих самых символов и возвышая себя до умной истины. Итак, считай, что ил – это все телесное и материальное, питающее и рождающее, все то, что является материальным обликом природы, движущимся вместе с изменчивыми течениями материи, или же все то, что заключает в себе реку становления и само вместе с ней застывает, или же изначальная причина стихий и всех связанных с этими стихиями сил, служащая основанием, словно корень. В то время как это обстоит так, причинствующий становлению, всяческой природе и всем силам стихий бог, поскольку он превосходит перечисленное, будучи нематериальным, бестелесным, сверхъестественным, нерожденным, неделимым и целостным сам благодаря себе, в самом себе не явленный, идет впереди всего перечисленного, заключает в себе все. Поскольку он соединяет все и уделяет частицу самого себя всем космическим предметам, то он и являет себя в них; а поскольку он превосходит все и сам по себе простирается надо всем, то появляется он как обособленный, отдельный, парящий в воздухе и сам по себе простирающийся выше космических сил и стихий.

Свидетельствует об этом и следующий символ. Ведь он, словно некая загадка, говорит о том, что в виде лотоса над илом имеется возвышение, никоим образом его не касающееся, которое обозначает умное и огненное руководство. Ведь все части лотоса предстают закругленными: и листья по внешнему виду, и плоды по форме; это свойственно только круговому движению ума, обнаруживающему одинаковость, тождественность, упорядоченность и равномерность. Бог же сам по себе превыше даже подобного руководства и действия, досточтимый и святой, находящийся вверху и пребывающий в себе, и именно это пытается обозначить его положение. Он, проплывая на корабле, представляет управляющую космосом власть. Итак, подобно тому, как кормчий, будучи обособленным от судна, управляет его рулем, так и Солнце, будучи обособленным, управляет кормилами всего космоса. Далее, подобно тому, как кормчий направляет все сверху, с кормы, привнося от себя первое, краткое, начало движения, так, значительно раньше даже первых начал природы бог сверху нераздельно предоставляет первичные причины движений. Итак, вот какие важнейшие вещи показывает то, что он плывет на корабле¹³⁶.

3. Поскольку всякая частица небес, всякий знак зодиака, всякое небесное движение и всякое время, в продолжение которого движется космос и все вообще воспринимает нисходящие от Солнца силы, частью соединяющиеся с перечисленным, а частью стоящие превыше смешения с ним, то символический способ знаменования дает представление и о них, обозначая в своих речениях изменение их формы в зависимости от знаков зодиака и перемену их облика в зависимости от времени года и показывая неизменное, постоянное, не оскудевающее, всестороннее и всеобщее, исходящее от Солнца дарование всему космосу. Однако поскольку разные воспринимающие предметы движутся вокруг неделимого божественного дарования по-разному и сами приемлют разнородные силы Солнца в соответствии со своими собственными движениями, то вследствие этого символическое восприятие стремится единого бога показать при посредстве множества даруемых им предметов, а его единую силу представить как многообразие сил. Потому оно и утверждает, что он един и один и тот же, а замену и преобразование его внешнего облика относит на счет воспринимающих его предметов. Потому-то оно и говорит, что он изменяется в зависимости от знаков зодиака и от времен года, поскольку эти предметы принимают разнообразные очертания по отношению к богу в согласии со многими способами его восприятия. С такими молитвами египтяне обращаются к Солнцу не только при его непосредственном узрении, но и в более обыденных мольбах, которые обладают подобным смыслом и возносятся к богу в подобном символическом таинстве. Именно поэтому было бы бессмысленно выдвигать какие-либо возражения против них.

4. Вопросы, следующие за рассмотренными, нуждались бы в более детальном изложении, если бы кто-нибудь вознамерился провести достаточное их рассмотрение. Тем не менее в ответе на них необходимо каким-то образом вкратце обрисовать истинное положение вещей. Ведь ты спрашиваешь, к чему обращены ничего не значащие имена¹³⁷. На самом деле они не являются ничего не значащими в том смысле, как ты это предполагаешь. Напротив, пусть они будут нам непонятны, и некоторые – а именно те, ответ в отношении которых мы получили от богов, – даже понятны, все равно для богов все они значимы, причем не в смысле произнесения и не тем способом, который обозначается и разъясняется в человеческих видениях, но умно, в согласии с самим божественным человеческим умом, или беззвучно, или превосходяще и попросту и в соответствии с умом, пребывающим в единстве с богами. Итак, необходимо отказаться от всяческих домыслов и логических выводов на основании божественных имен, точно так же, как и от свойственных природным явлениям естественных звуковых подражаний. В этих именах необходимо видеть умную, божественную и символизирующую божественное подобие примету. И пусть даже она нам непонятна – само это в ней самое священное. Ведь она превыше того, чтобы служить предметом познавательного расчленения. В самом деле, в отношении того, разделение чего мы знаем, мы в имени обладаем всем знанием о божественной сущности, силе и порядке.

В то же время мы сохраняем в душе и собранный воедино мистический и неизреченный образ богов, и при посредстве этого возвышаем всю свою душу до богов, и, возвысив, по возможности приводим ее в соприкосновение в богами. Но почему же среди божественных знаков мы предпочитаем чужеземные родным для каждого человека? И у этого факта имеется мистический смысл. Ведь поскольку боги объявили достойными их наречия священных народов, каковы египтяне и ассирийцы, то по этой самой причине мы и считаем, что необходимо пожертвовать своим родным языком ради родственного богам. Кроме того, поскольку их способ произнесения слов является самым древним, и в особенности вследствие того, что люди, познавшие первыми имена богов¹³⁸, передали их нам в сочетании с собственным языком как свойственным и подходящим для этих имен, мы сохраняем до сих пор неизменным божественный обычай их произнесения. Ведь даже если речь идет о каком-то ином предмете, подобающем богам, ясно, что им родственно вечное и неизменное.

5. Но слушающий, говоришь ты, обращает внимание на обозначаемые предметы, и потому его мысль остается одной и той же и самой по себе достаточной, каким бы ни было имя. Однако дело обстоит не так, как ты предполагаешь. Ведь если бы имена были когда-то установлены на основании договоренности, то тогда не было бы никакой разницы, принять одни имена или другие. Но если они имеют отношение к природе сущего, то те из них, которые в большей степени ей соответствуют, и богам будут, конечно, более любезны. Так вот, вследствие этого очевидно, что язык священных народов предпочтен языку остальных людей разумным образом. Ведь переведенные имена не сохраняют мысль в точности той же самой и у каждого народа существуют некие особенности, которым невозможно дать обозначение в языке другого народа. Далее, даже если по возможности перевести их, все равно они уже не сохранят той же самой силы. Кроме того, чужеземные имена заключают в себе значительную выразительность при значительной же краткости и в меньшей степени причастны двусмысленности, пестроте и множественности оборотов речи. Стало быть, по всем этим причинам они и подобают лучшим.

Далее, отбрось прочь то не имеющее отношения к истине предположение, будто тот, к кому обращены заклинания, является или египтянином, или кем-то владеющим египетским языком. Скорее считай, что, поскольку египтяне первые удостоились сопричастности богам, боги радуются, получая обращение по священным обычаям египтян. Если же все эти имена являются лишь уловками колдунов, то каким образом они, пребывающие в самом тесном единстве с богами, связывающие нас с ними и чуть ли не обладающие равными с лучшими силами, могли бы быть измышлениями воображения, когда без них не совершается никакое жреческое действие? Кроме того, они не служат прикрытием и наших страстей, при посредстве которых якобы посвящаются божеству. Ведь мы обращаем к богам подходящие им по природе слова, опираясь отнюдь не на то, в чем мы могли бы испытать страсть, а, наоборот, на свойственное им. И не иначе мы мыслим о божественном, чем оно само является на самом деле. Напротив, как это положено по природе и как постигли истину подобного первые люди, установившие для себя законы священного служения, так и мы остаемся подвластными этим законам. Ведь, даже если последним соответствует какой-то другой, приличный святости и верный обычай, все равно нужно сберегать своего рода священные убежища древних молитв в неизменности и постоянстве, не отбрасывая никакую их часть и не присоединяя ничего постороннего. Ведь нечто вроде этого ныне стало причиной появления всех этих преходящих имен и способов молитв, поскольку они, постоянно меняясь из-за стремления эллинов к нововведениям и несоблюдению законов, все никак не получат своего завершения. Ведь эллины, склонные по природе к новшествам и торопливые, проникают повсюду, не обладая никакой опорой в себе и не сохраняя даже то, что они могли бы воспринять от кого-то, но, отбросив вскоре даже это, они преобразуют все в угоду безостановочному измышлению. Варвары же, будучи тверды в своих обычаях, и в речах держатся стойко за одно и то же. Именно поэтому они и любезны богам и обращают к ним слова, радующие их. Изменять же эти слова никоим образом не положено никакому человеку. Вот что я отвечаю тебе относительно невыразимых имен, называемых варварскими, но на самом деле являющихся приличествующими святости.