С. Свежавски. СВЯТОЙ ФОМА, ПРОЧИТАННЫЙ ЗАНОВО

<<< ОГЛАВЛЕHИЕ >>>

Этот этап наших размышлений кажется особенно трудным. Он является прологом, который нам нужно преодолеть, чтобы можно было понять то, о чем пойдет речь в следующих лекциях. Он будет труден также и потому, что нам предстоит проникнуть в самую суть философии. Не следует забывать также о некоторых языковых трудностях и о некоторой неожиданной новизне подходов.

Когда мы говорили об отношении философии (и науки вообще) к вере, нам уже приходилось ссылаться на то, что называется метафизикой. Теперь мы остановимся на том, что является сущностью философии. Сущностью того, что мы назвали философским созерцанием, сущностью метафизики. Мы остановимся на том, что является самым сердцем, тронным местом и как бы самым существенным "достижением" философского мышления. В течение веков на это смотрели по-разному. На вопросы, связанные с этим, давали разные ответы. Так получилось, что в нашей европейской культуре нет ясного единого мнения о том, что называли философией греки и что под именем философии вошло во все европейское культурное наследство. Более того, в последние века – об этом не следует забывать – в философских исследованиях обозначилась цельная и последовательная тенденция, которая сегодня в некоторых обществах очень ясно выражена, – тенденция пренебрежения и принижения ценности философии вообще, и в особенности метафизики. Очень важно, чтобы мы отдавали себе в этом полный отчет. Если говорить о самом молодом поколении, то оно, наверное, столкнулось с целым рядом мнений, в соответствии с которыми метафизика является синонимом иррациональности, чего-то неразумного. Псевдонаукой, которая исследует нечто непроверяемое. Говорят, что занятия метафизикой подобны вызыванию духов или столоверчению. Уже Кант сказал, что метафизик это человек, видящий призраки – "ein Geisterseher". Это недоброжелательная и грозная подмена значения слова "метафизика", к сожалению, прижилась, исказив значение того, чем в действительности является философия в самом лучшем и самом глубоком значении этого слова.

Если уж мнения сложились таким образом в обществе образованных людей, если так представляется то, что окрестили словом "метафизика", то философии, которую называют научной, остается сверх указанных границ очень немного. Философии, ограниченной в соответствии с такими взглядами, остается исследование функционирования и деятельности человеческого ума, человеческого языка. Остается упорядочение понятий, которыми мы прежде всего оперируем, и критика наших познавательных способностей. Процесс развития европейской философии в последние века привел к тому, что философия перестала концентрироваться на том, что мы называем метафизической проблематикой в классическом понимании. С течением времени метафизика становится чем-то отталкивающим, высмеиваемым. На ее место в центр философии ставится философская дисциплина, которая называется теорией познания. С такой точки зрения философия должна заниматься недействительностью, но нашим познанием действительности. Это изменение понятия имеет огромную важность, ибо в результате получается, что философия в европейской культуре нашего времени стала гораздо более слабой культуротворческой силой, влияющей на облик духовной культуры мира белых людей в меньшей степени, нежели тогда, когда метафизика являлась ее центром.

Итак, в соответствии с современным значением этого слова, метафизика не является чем-то рекомендуемым. Даже если мы не смешиваем ее с чем-то вроде спиритических опытов, то есть с вызыванием духов, – все-таки чаще всего можно услышать мнение, что люди, которые занимаются философией, и особенно метафизикой, отдаляются от действительности, убегают от нее. Мы не раз слышали упрек в том, что именно в философии бытия св. Фомы понятие бытия является чем-то таким далеким от действительности, что, когда мы занимаемся метафизикой, мы отрываемся от действительности и избегаем ее, вместо того, чтобы лучше познать ее. В таком случае человек, занимающийся метафизической философией, был бы не реалистом, но его противоположностью. Он был бы человеком, который вместо того, чтобы иметь контакт с реальными вещами, с действительностью, которая нас интересует, – отрывался бы от нее, а значит, занимался бы абстракциями, то есть творениями нашего воображения, нашей мысли. И мы сами зачастую имеем такой взгляд на философию, и мы сами зачастую так думаем. Когда мы утверждаем, что метафизика, самое сердце философии, является философией бытия, – без непосредственного комментария нам это говорит немного. На вопрос – что есть бытие? – мы часто слышим ответ: бытие – это именно чистая абстракция. Потому что это не есть это и не находится там-то. На что бы мы не посмотрели, это не является еще разыскиваемым нами бытием. Задерживаясь на этом вопросе и на ответах на него, мы и приходим к самой сути. К попытке ответить на вопрос: чем же является в конце концов бытие, чем же является та действительность, которой мы занимаемся в метафизической философии? Удовлетворительный ответ на интересующий нас вопрос дал, пожалуй, только св. Фома. Однако, чтобы понять его ответ, требуется совершить нечто вроде философского созерцания.

Обратим наше внимание на некоторый предмет. Безразлично, будет ли это растение, животное либо некоторый предмет, созданный человеком, – стол, стул и т. п. Итак, когда мы смотрим на этот предмет, мы можем вдумываться в него, спрашивая: что это есть? Но когда мы даем ответ на такие вопросы, мы указываем на то, что отличает его от всех других предметов, и на то, что его более всего характеризует. В этом случае мы обращаем внимание на сущность ("essentia") этого предмета. Здесь мы приходим к очень важной философской теме: сущности. На сущность вещи мы указываем всегда, когда отвечаем на вопрос: "что есть это ?", "чем оно является?"

Совершенно иная задача волнует нас, когда, рассматривая или наблюдая некоторый предмет, мы спрашиваем: "а есть ли этот предмет?", "существует ли он?" А не: "чем он является?", "что есть это?" Только: "есть ли он? существует ли он?". Теперь нас занимает совершенно иной аспект, совершенно другая сторона этого предмета – существование.

Таким образом мы приходим к фундаментальному для философии бытия разграничению между сущностью и существованием.

Мы имеем здесь как бы две стороны, два аспекта, два облика одной и той же вещи: ее сущность, которую мы называем также природой этой вещи, и факт ее существования. Мы подчеркиваем здесь именно тот факт, что нечто существует, что оно не является только предметом снов. воображения или желания, но есть нечто реально существующее. Знаменательно, что именно св. Фома является единственным философом, который четко и ясно поставил проблему главенства существования. В каждой из вещей существование несравненно более важно, нежели сущность.

Если в философии мы ограничиваемся сущностной стороной вещи, если рассматриваем сущность вещи с разных ее сторон, упуская из виду проблему ее существования, то в этом случае мы совершаем ошибку, которая в философии называется эссенциализмом (от латинского слова essentia – сущность). Мы видим, как легко в эссенциализме отойти от действительности, стереть границу между миром действительности, миром, существующего независимо от нас бытия, и бытием только мыслимым, только воображаемым. Иными словами, можно сказать, что мысленное бытие выражает наш внутренний умственный мир. Для св. Фомы сущности самых совершенных, но лишенных существования вещей являются попросту ничем по сравнению с существованием самой несовершенной вещи. Золотые и бриллиантовые горы, если они не существуют, как бытие являются бесконечно менее ценными по сравнению с существованием мельчайшей пылинки или какой-нибудь атомной частицы, если она действительно есть. Это представляется столь очевидным и столь наивным, что об этом скучно специально говорить, но для философии это фундаментальная проблема. В течение веков среди всего множества философов почти никто не ставил этой проблемы и никто, кроме св. Фомы, не ставил и не подчеркивал ее с такой силой. Об этой кажущейся мелочи, об этой фундаментальной роли существования философы чаще всего забывают, хотя речь здесь идет о самом основном аспекте действительности в философии бытия. Св. Фома не только разграничивает сущность ("essentia") от существования ("esse") в каждом бытии, но он принимает также, что такое разграничение является действительным. Это означает, что сущность поистине отделена от существования, не зависит от наших мысленных предположений и действительно имеет место в вещах.

Обратим теперь внимание на то, как св. Фома понимает внутреннее строение каждой вещи, скрытое от нашего чувственного опыта. Согласно св. Фоме, каждая вещь, безразлично, материальная или духовная (ведь существует бытие чисто духовное, ангельское, о существовании которого мы знаем на основе веры), состоит из двух начал. Одно из этих начал – это возможность – потенциальность ("potentia"). Когда мы смотрим на маленькое, едва родившееся дитя, в нем есть возможность-потенциальность быть взрослым, развитым, зрелым, мудрым, святым человеком. Великим либо очень плохим человеком. Это есть возможность. В каждом семени есть в возможности все, что когда-либо из этого семени разовьется. Эта возможность, говорит св. Фома, не является некоторым понятием; это нечто очень реальное, некая сила, находящаяся в вещах. Это не просто логическая возможность. Не следует никогда смешивать возможность-потенциальность и возможность-вероятность. Возможность-вероятность это то же самое, что недостоверность, а возможность-потенциальность это реальная возможность стать чем-то таким, чем вещь еще не является. Во всем, в каждом из нас, безразлично, будет ли это маленький ребенок или старый человек, будет ли это маленькое зернышко или растение, или какая угодно вещь на любом этапе своего пространственно-временного развития, – в каждой из телесных и духовных вещей есть соединение возможности и действительности. Возможность поэтапно переходит в действительность. Действительность (actus) является другим элементом, который сосуществует с первым элементом – возможностью. Два начала, которые по-латински называются "potentia" и "actus", конституируют каждую вещь. По-русски мы называем их возможностью и действительностью.

Однако, нужно ли было св. Фоме, следуя традиции Платона и Аристотеля, принять такого рода деление для каждого бытия? Он должен был принять его потому, что иначе он не смог бы убедительно обосновать то, что поистине существует множество разных вещей (это может показаться удивительным, но только на первый взгляд). И он не смог бы указать существенную разницу между действительными вещами и творениями нашего ума. В то время существовал взгляд, который назывался монизмом или пантеизмом (от греч. слов "pan" – все и "theos" – бог), согласно которому существует только единственное бытие, а все разнообразие естеств является всего лишь разными его проявлениями. Это пантеистический взгляд, в котором весь мир отождествляется с Богом, а все разнообразие мира – только множество знаков единого божественного бытия. Мы будем еще говорить об этом взгляде. Итак, если мы хотим принять эту точку зрения, к которой нас принуждает опыт, а именно то, что существует множество реальных, разных вещей, – мы должны, следуя св. Фоме, принять в каждом отдельном предмете, наделенном бытием, слияние возможности и действительности. Это также необходимо, чтобы понять и сохранить существенную разницу между действительными вещами и творениями нашего ума.

Наиболее общим проявлением возможности и действительности является проявление их в виде сущности и существования, потому что это деление относится как к телесному, так и к духовному бытию. Сущность выполняет роль возможности, а существование является ее действительностью. Это не является для св. Фомы ни гипотезой, ни мыслительной конструкцией, но чем-то действительным, чего, однако, мы не можем увидеть. Потому что мы видим и чувственно подтверждаем только конкретные вещи, но увидеть и засвидетельствовать их глубинную структуру мы не можем. Мы не можем разъять вещь и поставить рядом друг с другом возможность и действительность, как не можем разъять человека и поставить рядом душу и тело. Мы еще вернемся к этой последней проблеме, потому что разграничение между возможностью и действительностью будет существенно для нас, когда мы будем заниматься философией человека. Слияние возможности и действительности в вещи – это внутреннее слияние, которое мы должны предположить, размышляя над действительностью, потому что иначе мы впадаем в абсурд. Такова структура философского мышления. Теория возможности и действительности не является ни гипотезой в точном значении этого слова, ни произвольной умственной структурой, которую некто придумал "за зеленым столиком", но является попыткой глубинного уразумения и выяснения того, что в действительности имеет место в мире.

Обратимся к некоторым текстам св. Фомы. Эти тексты великолепны в их латинском звучании. Мы постараемся переложить их, однако, на более современный и понятный русский язык. Св. Фома, вопреки широко распространенному в его время философскому мнению, что некоторая очень сложная структура сущности, то есть некоторая богатая и всесторонне совершенная природа, является наиболее ценным, утверждает что наисовершеннейшим началом в каждой вещи является существование: "Esse est actualitas omnium actuum et propter hoc est perfectio omnium perfectionum" – эта формула непереводима в своей краткости (Quaestio disputata de potentia VII, Art. 2, Ad 9) [11]. Но все-таки: существование – ибо "esse" у св. Фомы в большинстве случаев следует переводить как "существование" – есть действительность всякой действительности – "actualitas omnium actuum", совершенством всего совершенного. Мы говорим уже, что существование является действительностью возможного, а стало быть, возможное становится действительным благодаря существованию, и благодаря этому "esse... est perfectio omnium perfectionum" – бытие является совершенством всякого совершенства. То есть, все то, что совершенно или осуществлено в каждой вещи, является таковым благодаря существованию.

Знаменательно то, что все остальные христианские мыслители, теологи и философы этот аспект действительности предали забвению. У другого великого средневекового философа и теолога, как бы "конкурента" св. Фомы, жившего позднее его, у францисканца Дунса Скота, существование трактуется только как одна из прочих, не слишком важных характеристик в каждом естестве. Но в "Сумме теологии" (I, 8, 1 с) св. Фома утверждает: "Esse autem est illud quod est magis intimum cuilibet et quod profundius omnibus inest cum esse sit formale respectu omnium quae in re sunt" [12] – вторая часть предложения трудна для перевода. Первая же важна чрезвычайно: "esse autem est illud..." – существование же является тем, что наиболее глубоко, наиболее интимно, ближе всего к основанию; "...intimum cuilibet... magis intimum..." Для св. Фомы каждая вещь через существование соприкасается с Богом. Существование является тем, что связывает и малейшую пылинку, и самое совершенное естество с Богом. В силу этого существование является тем, что в каждой вещи, как говорит св. Фома, "...est magis intimum et... profundius omnibus..." – находится глубже всего, что украшает, завершает, обогащает ее природу. Все остальные свойства сущности являются поверхностными по сравнению с тем глубинным корнем, которым является существование.

Вторую часть предложения перевести более трудно, так как требуется полное и точное понимание того, что означает в философско-теологическом языке того времени выражение "форма" – "formale": "...cum esse sit formale respectu omnium quae in re sunt". "Formale" на схоластическом языке этого времени означало "то, что означает наиболее глубоко", самым существенным образом данную вещь, то, что является как бы выражением ее самого существенного содержания. Поэтому существование является тем, что является самым полным выразителем этой вещи. Не следует забывать о следующем: то, что существует, всегда существует отдельно от чего-либо, как "вот эта вещь". Нет вообще "человека" и вообще "коня", но существует вот этот человек, вот этот конь и вот этот цветок. Когда и в обычной жизни, и в философии мы подчеркиваем существование, то по необходимости, несмотря на различные течения в ней, метафизика становится философией конкретного, философией самых конкретных вещей. Ее предметом становится конкретная вещь, а не абстракция; то, что существует реально.

Абстракции необходимы, чтобы понять многие веши. Без помощи абстракций мы вообще не смогли бы философствовать. Но тем, чем мы занимаемся в философии, является только конкретная вещь, а абстракция является только методом. В современном философском течении, которое называется экзистенциализмом и все еще очень модно, эти проблемы зачастую смешиваются. В поздней латыни слово "существование", передавалось не так, как у св. Фомы – "esse", но словом "existentia". И хотя выражение "экзистенция" означает то же, что и "существование" у экзистенциалистов, "existentia" выражает нечто совершенно иное, нежели у св. Фомы. Когда св. Фома использует выражение "esse", речь идет о самом существенном, конститутивном элементе бытия, в то время как у экзистенциалистов под термином "existentia" подразумевается участь (судьба – "los") человека. Но ведь это совершенно иное понятие. Экзистенциализм является философией человека, то есть философской антропологией. Он занимается трагизмом человеческого бытия, трудностью и величием человеческой судьбы, то есть совершенно иными аспектами действительности, нежели те, которые интересуют метафизику. Поэтому Жак Маритен имел основание сказать в 1947 году в Риме: "В самом точном значении этого слова экзистенциалистом является св. Фома, хотя он является экзистенциалистом в совершенно ином смысле, нежели экзистенциалисты современные".

Когда мы будем заниматься проблемой человека, тогда мы сможем понять лучше, почему существование не удается облечь в понятие. С помощью понятия мы можем описать только сущность или природу вещи, в понятиях мы выражаем то, чем является эта вещь, что она есть. Однако, когда мы утверждаем существование чего-либо, мы утверждаем это либо чувственным свидетельством (то есть попросту видим, чувствуем, что нечто существует, осязаем его), либо утверждаем это в экзистенциальном суждении, то есть когда говорим о некотором предмете: "А – есть", – т. е. "А" существует. Это важно, потому что вопрос зачастую ставится так: философия якобы интересуется только тем, что может быть охвачено понятиями, а существование не удается облечь в понятия, поэтому оно не может быть предметом философской рефлексии. Эта проблема выглядит совершенно иначе у св. Фомы, для которого существование играет самую основную роль во всей философии, и особенно в метафизике. То, что мы уже знаем о философии бытия св. Фомы, позволяет нам перейти к проблеме, которая является для него фундаментальной и вытекает из уже известных нам основных начал. Она является как бы смыслом всей его философии и теологии – это проблема Бога как самосущностного, самостоятельного существования.