С. Свежавски. СВЯТОЙ ФОМА, ПРОЧИТАННЫЙ ЗАНОВО

<<< ОГЛАВЛЕHИЕ >>>

На наших беседах мы поставили два вопроса – зачем нужна философия? и – почему именно св. Фома? – и попытались ответить на них. Теперь мы переходим к краткой характеристике творчества св. Фомы, чтобы затем поставить очень важную проблему об отношении знания естественного к сверхъестественному.

Для начала мы должны вступить в область истории философии. Читатели, которые не имели никогда дела с философией и ее историей, должны хотя бы вкратце ознакомиться с первым томом "Истории философии" Владислава Татаркевича (либо с аналогичным руководством). Нужно войти хотя бы немного в эту область, чтобы составить себе представление о тех понятиях, которые будут беспрерывно повторяться в ходе беседы.

Когда мы говорим о философии и ее истории, мы должны иметь в виду все человечество, а не только малую его часть, выросшую на греко-латинской культуре. Великие философии были созданы на Дальнем Востоке, в Индии и в Китае. Возникшие здесь культуры много старше нашей. Будучи "младшими братьями" этих культур, мы, однако, воспитаны на почве философии, которая выросла в бассейне Средиземноморья, и эта философия интересует нас в наибольшей степени, и особенно то, что выросло из корня греческой философии и сохранилось до наших дней.

Каждая полная философия в основе своей религиозна. Великие греческие мыслители древнейших времен не были материалистами в современном значении этого слова. Они не сумели дойти по настоящему до ясного понятия духа и Бога, но они искали Бога в философии. Были две проблемы, которые очаровывали греческих философов. Одна из них – желание выяснить и разрешить напряжение между постоянством и изменчивостью. Изменчивость, движение – это одно из явлений, которые в наиболее сильной степени озадачивают человека. Даже маленький ребенок больше всего интересуется тем, что двигается, фактом происходящих перемен. Философствующий человек ставит вопросы, касающиеся причин изменения. Проблема же причин изменения необходимо приводит нас к проблеме Бога, единственного неизменного основания. Что в окружающем нас мире постоянно, а что изменчиво? – Вот та проблема, которую исследовали греческие философы. Изменяются, двигаются соединения первоэлементов, а неизменны сами элементы. Согласно Платону, например, изменяющееся – это мир, доступный нашим чувствам, а длится то, что он называл идеями; идеи же – это неизменные прообразы всех изменяющихся вещей. Мы еще вернемся к этой проблеме, когда будем говорить о подходе Аристотеля, ученика Платона. Итак, первой из двух великих проблем, которыми интересовались греческие философы, была проблема ясного осознания явления изменения-движения, того, что все изменяется, все находится в процессе непрерывного изменения. Есть ли что-нибудь сверх постоянно текущего и изменяющегося – есть ли что-нибудь, что длится неизменно?

Вторая проблема связана с человеком, с судьбой человека, со страданием. Она заключается в вопросе – на чем основано настоящее счастье? Проблема счастья тесно связана с проблемой страдания. Что нужно делать, чтобы ликвидировать, преодолеть или победить страдания? Счастье – вторая тема, которую принесла греческая философия. Эти две нити: движение (изменение) и счастье (страдание) указывают, что греческая мысль постоянно колеблется между философией, обращенной к миру, и философией, занимающейся главным образом человеком. Эти две великие проблемы являются настоящей осью всей античной философии.

Относительно второй темы различные древние философские школы предлагали свои "жизненные программы". Одни, подобно индийским мудрецам, утверждали, что человек лишь тогда будет счастлив, когда сможет окончательно овладеть собой. Так учили стоики. Их идеал – нечувствительность к чему бы то ни было; мудрец и счастливый человек безразличен ко всему тому, что происходит вокруг него. Другие считали, что счастье состоит в том, чтобы человек умел хорошо использовать каждый момент, каждое мгновение, и не только в смысле грубой чувственной жизни, но также и в смысле умения пережить каждую представившуюся возможность. Это был взгляд эпикурейцев. Иные же, наконец, говорили: не следует вмешиваться ни в какие политические и философско-общественные дела. Человек тогда будет счастлив, когда будет лишь наблюдателем жизни, но не будет в нее втянут, ибо каждое вступление в нее вызывает тысячи забот. Так считали скептики.

В подходе этих нескольких античных школ философия раскрывается как жизненная программа. Также и христианство называлось философией первыми христианскими писателями во II веке. Для них христианство было философией, потому что оно есть школа – школа счастья и школа жизни, дающая единственную реальную программу действительного преодоления страдания и верное отношение к факту смерти. Св. Иустин, мученик II века, который прошел множество философских школ, свидетельствует о том, что в конце концов он нашел ученого мудреца, пустынника, который научил его философии Христа, и что Христова философия стала для него единственной философской школой, которую он мог полностью принять.

Как кажется, в первые века христианства эта философия полностью вытеснила все другие. Свидетельство о воскресении, победа над смертью, особый путь к счастью – благодаря всему этому христианство быстро находит дорогу во все круги – как наиболее ученых, так и простых людей. В тот период – сделаем небольшое отступление, к которому нам еще придется возвращаться, – тогдашним философам было труднее всего принять истину о воскресении. Гораздо проще было им понять бессмертие человеческой души, духовность души, но не воскресение, потому что тогда главенствовала платоновская философия в ее неоплатонической ипостаси, в которой прежде всего уделяется внимание элементу духа. Поэтому проблема духовности не составляла трудности, но тело считалось столь ничтожным элементом человека, чем-то таким, что заслуживает лишь презрения, что христианство, которое провозгласило великую ценность материи и тела, воплощение и воскресение, было как бы соблазном для тогдашних людей. Наибольшие трудности имели первые апологеты – Афинагор, Иустин и другие, и именно с провозглашением и обоснованием воскресения, реального воскресения: и Христа, и всех людей. Вот пример трудностей, с которыми сталкивается философская рефлексия на границе веры и философии. Христианская мысль беспрестанно будет развиваться как бы в диалоге, в тяжелой борьбе с древней языческой мыслью.

Великих учителей Церкви мы называем также Отцами; это были действительно Отцы Церкви. От латинского слова "patres" (отцы) творчество этих великих ученых называется патристикой. Есть как греческие Отцы Церкви, так и латинские, из которых величайшим был Блаженный Августин, разработавший первоосновы христианской мысли. Подчас ей было далеко от разграничения философии и теологии. Единая христианская мысль была размышлением на темы евангельских истин. Св. Августин прошел множество философских нехристианских школ: долгое время он был скептиком и считал, что ничто не может быть познано с достоверностью. Затем он на протяжении ряда лет был последователем манихейства. (Манихейство было религией, учившей о том, что в мире существуют два первоначала, два элемента одинаковой силы: добро и зло. Эти два элемента находятся в постоянном противоборстве, и их борьба определяет собой всю духовную историю мира.) Манихейство было искажением христианства и грозным его врагом. Оно также не смогло удовлетворить св. Августина. В результате он обратился к платоновской мысли. Его притягивало в ней главенство духовного элемента, типичное для неоплатонизма. Неоплатонизм является философским течением, которое придает духовному элементу чрезвычайно большое значение, доведенное до своих логических пределов. Равно как в отдельном человеке, так и во всей действительности. Поэтому-то неоплатонизм и затруднял принятие воскресения и воплощения, то есть величайших христианских реалистических истин. Нужно сразу сказать, что до времени св. Фомы все средневековое мышление находится как бы под влиянием христианизированного разными способами неоплатонизма. Вследствие этого, крайний спиритуализм, крайняя духовность христианской мысли, некоторого рода пренебрежение телесным элементом являются характерными чертами главных течений предшествующей св. Фоме средневековой философско-теологической мысли. Ошибаются те, кто считают, что главенствующей философией в ту эпоху является аристотелизм. Такое положение дел устанавливается лишь позднее, со времени св. Фомы. Вспомним, тогдашняя латинская Европа была, около ста лет до этого, обращена в культурном отношении в сторону арабского и иудейского мира. Арабский мир переживал в то время период великого культурного подъема. Это был период, когда арабский мир объединился и развивался, создавая великолепные произведения философии и науки. На востоке – Багдад, в Испании – Кордова и Толедо, а также северо-африканские территории – это были регионы, где арабский мир динамично развивался как с точки зрения культуры материальной, так и прежде всего с точки зрения культуры духовной. То есть во время крестовых походов крестоносцы встретились не с варварами, но с миром, находящимся на гораздо более высокой, нежели они сами, ступени культурного развития. Следует всегда об этом помнить. Арабская культура была чем-то таким, что очаровало европейских христиан. Нужно отдавать себе ясный отчет в том, что арабы были, с одной стороны, нехристианами, а с другой стороны – народом, создавшим великолепную, рафинированную культуру.

В то время в арабском мире очень высоко ценилась философия. Переживала период подъема теология и своеобразная мистика Корана; также естественные науки, особенно науки физико-математические, бурно развивались в арабском мире. Здесь следует вспомнить о месте, которое наполняет волнением сердца всех людей, имеющих экуменические устремления, – о прекраснейшем городе Толедо. Это город, где реализовалось нечто необычайно редкое в истории человечества. Именно там в XII веке довольно долгое время, за сто лет до св. Фомы, в спокойствии и согласии – несмотря на то, что вокруг них бушевала борьба, – одновременно работали духовные учителя христиан, мусульман и иудеев. В этом событии мы имеем недостижимый образец практического экуменизма. Там появились великолепнейшие труды, переводы с арабского на еврейский, с еврейского на латинский. Тогда образовался идеал ученого человека, знающего три языка. Эти три языка понимались иначе, чем в более позднее время – не греческий,еврейский и латинский, но латинский, арабский и еврейский. Эти три языка давали ключ ко всему действительному знанию того времени. Увы, это творческое сотрудничество длилось недолго. Как всегда в делах человеческих, оружие, борьба и варварство уничтожили этот великолепный островок культуры, который, однако, до сегодняшнего дня остается образцом того, как должно выглядеть научно-религиозное сотрудничество.

Но в XIII веке случилось также нечто очень удивительное. На территорию Европы проникает через новые переводы, конкурируя с Платоном, второй из великих греческих философов – Аристотель. Это не был еще, однако, аутентичный, греческий Аристотель. Это был Аристотель арабский, прошедший через арабских комментаторов, поданный в их интерпретации, которая в сильной степени отличается от настоящего Аристотеля и которая принесла прежде всего великую доктринальную опасность для христианской веры. Но это был философ, который более всего притягивал умы того времени. Так случается в истории, что некоторые люди становятся вдруг как бы чарующим всех солнцем. Так случилось и с Аристотелем в XIII веке, особенно для молодых людей.

Аристотель поистине принимал Бога, но Бог не был для него Творцом (Провидением), а если и Творцом, то не Творцом конкретных вещей, но таким, который создает лишь общее, лишь роды и виды, но не отдельные конкретные вещи. Таким образом интерпретированный Аристотель провозглашал, что в человеке есть нечто божественное, но не принимал бессмертия индивидуального человека. Он говорил, что единичная человеческая душа не длится, длится лишь дух всего человечества. Бессмертно человечество, а не конкретный человек. Индивидуальная воля и ответственность также были поколеблены в этой интерпретации аристотелизма. В нем главенствовал детерминизм, необходимость и даже зависимость всех событий в мире от расположения звезд. Этот последний взгляд имел важное приложение в отношении религии. Определялся якобы гороскоп религии и говорилось, что каждая отдельная религия появляется потому, что появляется ответственное за это расположение звезд. И таким образом христианство является лишь одной из религий, которая возникла и исчезнет потом с развитием человечества. Подобный взгляд предлагала позднее теософия.

Мы видим, стало быть, что "арабский" аристотелизм таил в себе великие опасности для христианской веры, ибо обладал особой притягательностью для мыслящих людей. Научная жизнь того времени была еще не развита. Философия и теология не только не были разграничены, но, более того, св. Августин умышленно сглаживал границу между этими науками. Неоплатонизм, из которого св. Августин черпал основания своих размышлений, программно не различал философию и теологию. Отдельные науки также не отделялись друг от друга, и люди не задавали себе вопроса об историческом развитии наук. Не следует удивляться, что при таком состоянии дел Церковь могла быть обеспокоена, ибо сомнению были подвергнуты наиболее фундаментальные проблемы веры: творение, индивидуальное бессмертие, моральная ответственность, свободная воля, исключительность и божественность христианства. Эти истины были поколеблены и поставлены под вопрос. У Церкви были еще и другие, очень важные поводы для беспокойства, например: ослабление могущества папства, низкое моральное и духовное состояние клира, его материалистичность. Сон папы Иннокентия III о св. Франциске имел основания. Папа увидел во сне, что здание Церкви покрыто трещинами сверху донизу и что нищий человек смог спасти его от разрушения и укрепить его устои, утвердить его. То же самое чувствовал и понимал, может быть в интеллектуальном аспекте еще глубже, св. Доминик. Чистота веры для св. Доминика, верность Евангелию для св. Франциска являются тем, от чего зависит судьба Церкви. Это привело к мощному движению нищенствующих орденов. В это движение великого евангелического обновления, которое обрисовалось в XIII веке, вступил и св. Фома. Движение нищенствующих орденов становится важнейшим условием, определившим и первые этапы, и дальнейшее течение жизни св. Фомы.

Св. Фома происходит из большой аристократической семьи, связанной родственными узами с императорской семьей. Графы Аквинские были могущественными южноитальянскими феодалами. Св. Фома родился в 1224 году. Его родители, как это обычно бывало в то время, предназначали ему духовную карьеру, с тем, чтобы когда-нибудь в будущем он стал, с их помощью, аббатом самого могущественного в этой части Италии монастыря Монте Кассино. Поэтому они послали его как послушника к бенедиктинцам Монте Кассино. Его биографы рассказывают, что в юности св. Фома ходил по тамошним горам – а кто был в Монте Кассино, тот знает, какие великолепные, какие далекие виды открываются с этих гор, – и постоянно возвращался к вопросу: что есть Бог? Этот вопрос был единственной проблемой, которая по-настоящему интересовала св. Фому. Именно в этом и проявляется все его величие.

Конфликт с семьей обозначился очень скоро. Фома вовсе не хотел оставаться у бенедиктинцев. Ему подходили, если можно так сказать, тогдашние "хиппи", какими являлись доминиканцы и францисканцы. И несмотря на требования и запрещения семьи, он пристал к совершенно новому обществу братьев-проповедников. В то время иерархизированные церковные институты такой поступок считали соблазном. Орден, существование которого должно было опираться на нищенство, смущал клир. Фома выдержал немало невзгод и вступил в орден св. Доминика в Неаполе.

Очень любопытно и занимательно то, что св. Фома молодость и первые свои годы учебы провел именно в Неаполе. Фридрих II, злейший враг папства, приказал создать "Второй университет" – в противоположность Папскому университету, который был первым университетом, чья деятельность регламентировалась папским постановлением. Фридрих II приказал создать в Неаполе большой учебный центр, где могла бы свободно развиваться арабская наука. В этом "языческом" университете, имевшем, впрочем, блистательных магистров, Фома получил образование. Тут видна его судьба, ибо благодаря этому он узнал "неклерикальную", отличную от папской и отчасти даже антихристианскую концепцию университета – и трудности людей, которые там преподавали и хотели получить объективное знание.

Когда о. Яцек Воронецки писал о св. Фоме, он сравнивал его с Кантом. Кант, великий философ, отбросивший свою тень на XIX и XX века, никогда не покидал мглистого, холодного Кенигсберга и лишь прогуливался по его улицам, соблюдая расписание с точностью до минуты. Там он написал свои работы. Св. Фома же много путешествовал. Критицизм Канта и реализм св. Фомы являются – согласно о. Воронецкому – отражением этих двух столь разных основ. Св. Фома на муле или пешком, как тогда обычно путешествовали, за свою короткую, необычайно плодотворную жизнь несколько раз пересек Европу вдоль и поперек: Кельн, Париж и Неаполь обозначают треугольник его поездок. Также очень важно и то, что у св. Фомы был необычайный учитель, один из величайших ученых эпохи – Альберт из Кельна, прозванный Великим, доминиканец, немец, который приобщил Фому к тайникам мыслительной работы. Вся интеллектуальная жизнь св. Фомы была борьбой. "Жизнь человека есть борьба", и интеллектуальная жизнь человека также является борьбой. Св. Фома боролся по меньшей мере на три фронта. И с каждым из своих врагов он дискутировал, или боролся экуменически, в том смысле, какой содержится в словах апостола Павла: "Для всех он стал всем" (1 Кор. 9, 22). Неизменный принцип св. Фомы: сначала встать на какую-либо общую с противником платформу и лишь затем вести дискуссию.

Первым противником был неортодоксальный, языческий аристотелизм. Течение, которое в сильнейшей степени пленило умы тогдашних ученых и которое в сфере веры было самым грозным врагом тогдашнего христианства. Вторым был отсталый, замкнутый на самом себе интеллектуальный консерватизм, который не желал выходить за рамки привычного неоплатонизма. Это была борьба с крайним спиритуализмом. В первом случае речь шла о борьбе с особенным материализмом Аристотеля. Во втором борьба велась с направлением, которое хотело отождествить христианство со спиритуализмом.

Такая деформация очень опасна, потому что христианство не является ни спиритуализмом, ни материализмом.

Третьим фронтом была борьба св. Фомы со светскими духовниками, которые не хотели признать законной идею нищенствующих орденов. Это был принципиальный вопрос. Весь Лионский Собор 1274 года, года смерти св. Фомы, был территорией сражения: на этом Соборе хотели вообще ликвидировать две великие орденские семьи – доминиканцев и францисканцев.

И на всех трех фронтах св. Фома должен был беспрерывно бороться. В конце жизни он был послан папой и властями ордена в Неаполь, чтобы создать там Общую школу, или Доминиканский университет, неподалеку от императорского университета, о котором мы упоминали выше. Он прибыл в Неаполь тяжело больным и в этом состоянии особым распоряжением папы был вызван на Собор, который должен был собраться в Лионе. Выполняя это папское распоряжение, по дороге на Собор, в местечке Фоссанова поблизости от Террацино, в цистерцианском аббатстве, св. Фома умер. Это произошло 7 марта 1274 года.

Здесь, конечно, не место восхвалять святость св. Фомы, но я хотел бы только привести в пример две особенности, кроме многих других, которые характеризуют его. Во-первых – огромная чистота мысли, которая связывается с чистотой в точном значении этого слова – с чистотой сердца. Другая черта его – это дисциплина, необычайное послушание. Рассказывают, что когда св. Фома слышал звонок, означающий конец лекции, он прерывал ее на полуслове.

Именно в этой абсолютной дисциплинированности коренилась его непосредственная и абсолютная податливость ко всему, что он признавал верным и принимал.

Совершенно изумительной была его работоспособность. Св. Фома прожил неполных пятьдесят лет, часто был в разъездах, много трудился – и только в последние свои годы имел секретаря – но все же написал необычайно много. Все его творчество связано, как у всех тогдашних магистров, с преподаванием. Он дважды читал лекции в главном университете того времени. Это было чрезвычайно редкое событие, чтобы какого-либо мастера приглашали в Париж более одного раза, но св. Фома два раза преподавал в Парижском Университете. Он преподавал Сентенции (Петра Ломбардского), повсеместно признанное руководство по теологии, которое должен был комментировать каждый преподаватель теологии; он создал также множество толкований на библейские тексты. Не забудем, что св. Фома считал, что теолог должен быть библеистом. Он написал также ряд квесций-вопросов (по большей части это трактаты на специальные темы), небольшие рассуждения – "opuscula", – а также многочисленные комментарии к Аристотелю. Он хотел дать такую интерпретацию Аристотеля, какую считал наиболее верной. Его главным произведением являются две Суммы. Сумма означает суммирование, собирание в целостность. Сначала была создана так называемая "Summa contra gentiles" – сумма против неверных, против язычников, но в действительности в ней речь идет не об этом. Это Сумма, основанная главным образом на аргументации разума, на философских рассуждениях. Однако настоящая сумма – это Сумма Теологии. Она не была окончена. Она складывается из трех частей, причем вторая часть сама в свою очередь состоит из двух частей. Таким образом, есть часть первая (Prima – I), первая часть части второй (Prima Secundae – I-II), вторая часть части второй (Secunda Secundae – II-II) и третья часть (Tertia – III). Третья часть была не окончена ввиду болезни и смерти св. Фомы. Она была прервана на 90-м вопросе, а затем дополнена Регинальдом, его секретарем.

Где же во всем этом философия? В комментариях к Аристотелю поистине нет применения собственной философии св. Фомы. Философия, однако, вписана во все его творчество. Можно сказать, что у св. Фомы впервые в истории появляется попытка ясно описать разницу между философской рефлексией и теологией и более того – между верой и мистикой. Уже в наше время Жак Маритен показал в своей книге "Les degres du savoir. Distinguer pour unir" – все множество таких ступеней познания. Мы хорошо знаем, что и философия, и теология являются в некотором смысле "произвольными". Можно придумать очень много философских подходов, и можно применять различные теологические подходы. Однако абсолютно длительной и неизменной является вера; одними и теми же продолжают быть истины веры. В свою очередь, мы знаем, что мистическая жизнь, опытное познание Бога во внутреннем переживании являются совершенно иной сферой, иным порядком. Разграничение этих разных порядков является характерной чертой творчества св. Фомы, весьма плодотворной для развития научного творчества и научной методологии.