В. И. Ленин. МАТЕРИАЛИЗМ И ЭМПИРИОКРИТИЦИЗМ | ОГЛАВЛЕHИЕ Глава V НОВЕЙШАЯ РЕВОЛЮЦИЯ В ЕСТЕСТВОЗНАНИИ И

Глава V

НОВЕЙШАЯ РЕВОЛЮЦИЯ В ЕСТЕСТВОЗНАНИИ
И ФИЛОСОФСКИЙ ИДЕАЛИЗМ

Год тому назад в журнале "Die Neue Zeit" была помещена статья Иосифа Динэ-Дэнеса: "Марксизм и новейшая революция в естествознании" (1906-1907, №52). Недостаток этой статьи – игнорирование гносеологических выводов, которые делаются из "новой" физики и которые специально интересуют нас в настоящее время. Но именно этот недостаток делает для нас особенно интересными точку зрения и выводы упомянутого автора. Иосиф Динэ-Дэнес стоит, подобно пишущему эти строки, на точке зрения того самого "рядового марксиста", про которого с таким величественным презрением говорят наши махисты.

"Диалектиком-материалистом, – пишет, например, г. Юшкевич, – называет себя обыкновенно средний, рядовой марксист" (стр. 1 его книги).

Вот этот-то рядовой марксист в лице И.Динэ-Дэнеса сопоставил новейшие открытия в естествознании, и особенно в физике (икс-лучи, лучи Беккереля, радий⁷⁹ и т.д.), непосредственно с "Анти-Дюрингом" Энгельса. К какому же выводу привело его это сопоставление?

"В самых различных областях естествознания, – пишет И.Динэ-Дэнес, – приобретены новые знания, и все они сводятся к тому пункту, который хотел выставить на первый план Энгельс, именно к тому, что в природе "нет никаких непримиримых противоположностей, никаких насильственно фиксированных разграничительных линий и различий" и что, если встречаются в природе противоположности и различия, то их неподвижность, абсолютность вносятся в природу исключительно нами".

Открыли, например, что свет и электричество суть лишь проявления одной и той же силы природы.⁸⁰ С каждым днем становится вероятнее, что химическое сродство сводится к электрическим процессам. Неразрушимые и неразложимые элементы химии, число которых продолжает все возрастать точно в насмешку над единством мира, оказываются разрушаемыми и разложимыми. Элемент радий удалось превратить в элемент гелий.⁸¹

"Подобно тому, как все силы природы сводятся к одной силе, так и все вещества природы сводятся к одному веществу (курсив И.Динэ-Дэнеса). Приведя мнение одного из писателей, считающих атом только сгущением эфира.⁸² автор восклицает: "Как блистательно подтверждается изречение Энгельса: движение есть форма бытия материи". "Все явления Природы суть движение, и различие между ними состоит только в том, что мы, люди, воспринимаем это движение в различных формах... Дело обстоит именно так, как сказал Энгельс. Точно так же, как и история, природа подчинена диалектическому закону движения".

С другой стороны, нельзя взять в руки литературы махизма или о махизме, чтобы не встретить претенциозных ссылок на новую физику, которая-де опровергла материализм и т.д. и т.п. Основательны ли эти ссылки, вопрос другой, но связь новой физики или, вернее, определенной школы в новой физике с махизмом и другими разновидностями современной идеалистической философии не подлежит ни малейшему сомнению. Разбирать махизм, игнорируя эту связь, – как делает Плеханов,⁸³ – значит издеваться над духом диалектического материализма, т.е. жертвовать методом Энгельса ради той или иной буквы у Энгельса. Энгельс говорит прямо, что

"с каждым, составляющим эпоху, открытием даже в естественноисторической области" (не говоря уже об истории человечества) "материализм неизбежно должен изменять свою форму" ("Л.Фейербах", стр. 19 нем. изд.).⁸⁴

Следовательно, ревизия "формы" материализма Энгельса, ревизия его натурфилософских положений не только не заключает в себе ничего "ревизионистского" в установившемся смысле слова, а, напротив, необходимо требуется марксизмом. Махистам мы ставим в упрек отнюдь не такой пересмотр, а их чисто ревизионистский прием – изменять сути материализма под видом критики формы его, перенимать основные положения реакционной буржуазной философии без всякой попытки прямо, откровенно и решительно посчитаться с такими, например, безусловно крайне существенными в данном вопросе, утверждениями Энгельса, как его утверждение: "...движение немыслимо без материи" ("Анти-Дюринг", стр. 50)⁸⁵.

Само собою разумеется, что, разбирая вопрос о связи одной школы новейших физиков с возрождением философского идеализма, мы далеки от мысли касаться специальных учений физики. Нас интересуют исключительно гносеологические выводы из некоторых определенных положений и общеизвестных открытий. Эти гносеологические выводы до такой степени напрашиваются сами собой, что их затрагивают уже многие физики. Мало того, среди физиков имеются ужо различные направления, складываются определенные школы на этой почве. Наша задача поэтому ограничивается тем, чтобы отчетливо представить, в чем суть расхождения этих направлений и в каком отношении стоят они к основным линиям философии.

1. КРИЗИС СОВРЕМЕННОЙ ФИЗИКИ

Известный французский физик, Анри Пуанкаре, говорит в своей книге о "Ценности науки", что есть "признаки серьезного кризиса" физики, и посвящает особую главу этому кризису (ch. VIII, ср. р. 171). Этот кризис не исчерпывается тем, что "великий революционер-радий" подрывает принцип сохранения энергии. "Опасности подвергаются и все другие принципы" (180). Например, принцип Лавуазье, или принцип сохранения массы, оказывается подорванным электронной теорией материи. По этой теории, атомы образуют мельчайшие частицы, заряженные положительным или отрицательным электричеством, называемые электронами и "погруженные в среду, которую мы называем эфиром". Опыты физиков дают материал для исчисления быстроты движения электронов и их массы (или отношения их массы к их электрическому заряду). Быстрота движения оказывается сравнимой с быстротой света (300 000 километров в секунду), например, доходящей до трети этой быстроты. При таких условиях приходится принимать во внимание двоякую массу электрона соответственно необходимости преодолеть инерцию, во-первых, самого электрона и, во-вторых, эфира. Первая масса будет реальной или механической массой электрона, вторая – "электродинамической массой, представляющей инерцию эфира". И вот, первая масса оказывается равной нулю. Вся масса электронов, или, по крайней мере, отрицательных электронов, оказывается по происхождению своему всецело и исключительно электродинамической. Исчезает масса. Подрываются основы механики. Подрывается принцип Ньютона, равенство действия и противодействия, и т.д.⁸⁶

Перед нами, – говорит Пуанкаре, – "руины" старых принципов физики, "всеобщий разгром принципов". Правда, – оговаривается он, – все указанные исключения из принципов относятся к величинам бесконечно малым, – возможно, что других бесконечно малых, которые противодействуют подрыву старых законов, мы еще не знаем, – и радий к тому же очень редок, до во всяком случае "период сомнений " налицо. Гносеологические выводы автора из этого "периода сомнений" мы уже видели: "не природа дает (или навязывает) нам понятия пространства и времени, а мы даем их природе"; "все, что не есть мысль, есть чистейшее ничто". Это – выводы идеалистические. Ломка самых основных принципов доказывает (таков ход мысли Пуанкаре), что эти принципы не какие-нибудь копии, Снимки с природы, не изображения чего-то внешнего по отношению к сознанию человека, а продукты этого сознания. Пуанкаре не развивает последовательно этих выводов, не интересуется сколько-нибудь существенно философской стороной вопроса. На ней подробнейшим образом останавливается французский писатель по философским вопросам Абель Рей в своей книге: "Теория физики у современных физиков" (Abel Rey: "La théorie de la physique chez les physiciens contemporains", Paris, F. Alcan, 1907). Правда, автор сам позитивист, т.е. путаник и наполовину махист, но в данном случае это представляет даже некоторое удобство, ибо его нельзя заподозрить в желании "оклеветать" идола наших махистов. Рею нельзя доверять, когда речь идет о точном философском определении понятий и о материализме в особенности, ибо Рей тоже профессор и, в качестве такового, полон бесконечного презрения к материалистам (и отличается бесконечным невежеством насчет гносеологии материализма). Нечего и говорить, что какие-то там Маркс или Энгельс для таких "мужей науки" совершенно не существуют. Но чрезвычайно богатую литературу вопроса, не только французскую, но и английскую, и немецкую (Оствальд и Мах в особенности) Рей сводит тщательно и в общем добросовестно, так что мы будем часто пользоваться его работой.

Внимание философов вообще, – говорит автор, – а также тех, кто, по мотивам того или другого порядка, хочет критиковать вообще науку, привлечено теперь в особенности к физике. "Обсуждая пределы и ценность физических знании, критикуют в сущности законность положительной науки, возможность познания объекта" (р. I-II). Из "кризиса современной физики" торопятся сделать скептические выводы (р. 14). В чем же суть этого кризиса? В течение первых двух третей XIX века физики были согласны между собой во всем существенном.

"Верили в чисто механическое объяснение природы; принимали, что физика есть лишь более сложная механика, именно – молекулярная механика. Расходились только по вопросу о приемах сведения физики к механике, о деталях механизма". "В настоящее время зрелище, которое нам представляют физико-химические науки, кажется совершенно обратным. Крайние разногласия сменили прежнее единодушие, и притом разногласия не в деталях, а в основных и руководящих идеях. Если бы было преувеличением сказать, что у каждого ученого свои особые тенденции, то все же необходимо констатировать, что, подобно искусству, наука, в особенности физика, имеет многочисленные школы, выводы которых зачастую расходятся, а иногда прямо враждебны один другому...

Отсюда можно видеть, каково значение и какова широта того, что получило название кризиса современной физики.

Традиционная физика до половины XIX века принимала, что достаточно простого продолжения физики, чтобы получить метафизику материи. Эта физика придавала своим теориям онтологическое значение. И эти теории были всецело механические. Традиционный механизм" (Рей употребляет это слово в особом смысле системы взглядов, сводящих физику к механике) "представлял таким образом, сверх результатов опыта, за пределами результатов опыта, реальное познание материального мира. Это не было гипотетическое выражение опыта, – это была догма " (16)...

Здесь мы должны прервать почтенного "позитивиста". Ясно, что он рисует нам материалистическую философию традиционной физики, не желая назвать черта (т.е. материализм) по имени. Юмисту материализм должен казаться метафизикой, догмой, выходом за пределы опыта и т.д. Не зная материализма, юмист Рей совсем уже никакого понятия не имеет о диалектике, об отличии диалектического материализма от материализма метафизического в энгельсовском смысле слова. Поэтому, например, соотношение абсолютной и относительной истины абсолютно неясно Рею.

"...Критические замечания против традиционного механизма, которые были сделаны во второй половине XIX века, подорвали эту предпосылку онтологической реальности механизма. На этой критике утвердился философский взгляд на физику, который стал уже почти традиционным в философии конца XIX века. Наука, во атому взгляду, не более как символическая формула, приемы отметки (обозначения, repérage, создания знаков, меток, символов), а так как эти приемы отметки различны в различных школах, то скоро сделано было заключение, что отмечается при этом только то, что предварительно создано (façonne) человеком для обозначения (для символизации). Наука стала произведением искусства для дилетантов, произведением искусства для утилитаристов: точки зрения, которые естественно стали повсюду истолковывать, как отрицание возможности науки. Наука, как чисто искусственное средство воздействия на природу, как простая утилитарная техника, не имеет права называться наукой, если не искажать смысла слов. Сказать, что наука не может быть ничем иным, кроме такого искусственного средства воздействия, значит отрицать науку в настоящем значении слова.

Крах традиционного механизма или, вернее, та критика, которой он был подвергнут, привела к следующему положению: наука тоже потерпела крах. От невозможности держаться попросту и исключительно традиционного механизма заключили к невозможности науки" (16-17).

И автор ставит вопрос:

"Представляет ли из себя современный кризис физики временный и внешний инцидент в развитии науки или наука внезапно поворачивает назад и покидает окончательно ту дорогу, по которой она шла?.."

"...Если физико-химические науки, которые в истории были по существу дела поборниками эмансипации, терпят крушение в таком кризисе, который оставляет за ними исключительно ценность технически полезных рецептов, но отнимает у них всякое значение с точки зрения познания природы, то отсюда должен проистечь полный переворот и в логике и в истории идей. Физика теряет всякую воспитательную ценность; дух положительной науки, представляемый ею, становится ложным и опасным". Наука может дать лишь практические рецепты, а не действительное знание. "Познание реального надо искать другими средствами... Надо идти другим путем, надо вернуть субъективной интуиции, мистическому чувству реальности, одним словом, таинственному, то, что считалось у них отнятым наукой" (19).

В качестве позитивиста автор считает такой взгляд неправильным и кризис физики временным. Каким образом очищает Рей Маха, Пуанкаре и К° от этих выводов, мы увидим ниже. Теперь мы ограничимся констатированием факта "кризиса" и его значения. Из последних слов Рея, приведенных нами, ясно, какие реакционные элементы воспользовались этим кризисом и обострили его. В предисловии к своему сочинению Рей говорит прямо, что на "общий дух современной физики" стремится "опереться фидеистское и антиинтеллектуалистское движение последних лет XIX века" (II). Фидеистами (от латинского слова fides, вера) называют во Франции тех, кто ставит веру над разумом. Антиинтеллектуализмом называется учение, отрицающее права или претензии разума. Следовательно, в философском отношении суть "кризиса современной физики" состоит в том, что старая физика видела в своих теориях "реальное познание материального мира", т.е. отражение объективной реальности. Новое течение в физике видит в теории только символы, знаки, отметки для практики, т.е. отрицает существование объективной реальности, независимой от нашего сознания и отражаемой им. Если бы Рей держался правильной философской терминологии, то он должен был бы сказать: материалистическая теория познания, стихийно принимавшаяся прежней физикой, сменилась идеалистической и агностической, чем воспользовался фидеизм, вопреки желанию идеалистов и агностиков.

Но эту смену, составляющую кризис, Рей не представляет себе так, как будто все новые физики стоят против всех старых физиков. Нет. Он показывает, что по гносеологическим своим тенденциям современные физики делятся на три школы: энергетическую или концептуалистскую (conceptuello – от слова концепт, чистое понятие), механистскую или новомеханистскую, которой продолжает держаться громадное большинство физиков, и промежуточную между ними, критическую школу. К первой относятся Мах и Дюгем; к третьей Анри Пуанкаре; ко второй Кирхгоф, Гельмгольц, Томсон (лорд Кельвин), Максвелл из старых, Лармор, Лоренц из новейших физиков. В чем суть двух основных линий (ибо третья является не самостоятельной, а промежуточной), видно из следующих слов Рея:

"Традиционный механизм построил систему материального мира". В учении о строении материи он исходил из "элементов качественно однородных и тождественных", причем элементы должны были рассматриваться "неизменными, непроницаемыми" и т.д. Физика "строила реальное здание из реальных материалов и реального цемента. Физик обладал материальными элементами, причинами и способом их действия, реальными законами их действия" (33-38). "Изменения этого взгляда на физику состоят преимущественно в том, что отбрасывают онтологическую ценность теорий и чрезвычайно подчеркивают феноменологическое значение физики". Концептуалистский взгляд имеет дело с "чистыми абстракциями", "ищет теории чисто абстрактной, устраняющей, насколько возможно, гипотезу материи". "Понятие энергии становится подосновой (substructure) новой физики. Поэтому концептуалистская физика может быть бóльшей частью названа энергетической физикой", хотя это наименование не подходит, например, к такому представителю концептуалистской физики, как Мах (р. 46).

Это смешение энергетики с махизмом у Рея, конечно, не совсем правильно, равно как и уверение, что к феноменологическому взгляду на физику приходит и ново-механистская школа (р. 48), при всей глубине ее расхождения с концептуалистами. "Новая" терминология Рея не уясняет дела, а затемняет его, но мы не могли избежать ее, чтобы дать читателю представление о взгляде "позитивиста" на кризис физики. По существу вопроса, противоположение "новой" школы старому взгляду вполне совпадает, как мог убедиться читатель, с вышеприведенной критикой Гельмгольца Клейнпетером. Передавая взгляды разных физиков, Рей отражает в своем изложении всю неопределенность и шаткость их философских взглядов. Суть кризиса современной физики состоит в ломке старых законов и основных принципов, в отбрасывании объективной реальности вне сознания, т.е. в замене материализма идеализмом и агностицизмом. "Материя исчезла" – так можно выразить основное и типичное по отношению ко многим частным вопросам затруднение, создавшее этот кризис. На этом затруднении мы и остановимся.

2. "МАТЕРИЯ ИСЧЕЗЛА"

У современных физиков можно встретить буквально такое выражение при описании новейших открытий. Например, Л.Ульвиг в своей книге "Эволюция наук" озаглавил главу о новых теориях относительно материи: "Существует ли материя?"

"Атом дематериализуется, – говорит он там, – материя исчезает".*

* L.Houllevigue. "L'évolutlon des sciences", Paris (A.Collin), 1908, PP. 63, 87, 88. Ср. его же статью "Les idées des physiciens sur la matiére" в "Année Psychologlque",⁸⁷ 1908 (Л.Ульвиг. "Эволюция наук", Париж (А. Коллен), 1908, стр. 63, 87, 88. Ср. его же статью "Представления физиков о материи" в "Психологическом Ежегоднике", 1908. Ред.).

Чтобы посмотреть, как легко делаются отсюда махистами коренные философские выводы, возьмем хоть Валентинова.

"Заявление, что научное объяснение мира получает себе прочное обоснование "только в материализме", есть не более, как вымысел, – пишет он, – и, вдобавок, нелепый вымысел" (стр. 67).

В качестве разрушителя этого нелепого вымысла приводится известный итальянский физик Август Риги, который говорит, что электронная теория

"есть не столько теория электричества, сколько материи; новая система просто ставит электричество на место материи" (Augusto Righi. "Die moderne Theorie der physikalischen Erscheinungen", Lpz., 1905, S. 131.** Есть русск. перевод).

** Август Риги. "Современная теория физических явлений", Лейпциг, 1905, стр. 131. Ред.

Приведя эти слова (стр. 64), г. Валентинов восклицает:

"Почему позволяет себе Август Риги нанести это оскорбление св. материи? Может быть, потому, что он солипсист, идеалист, буржуазный критицист, различный там эмпириомонист или еще кто-нибудь даже хуже этого?"

Это замечание, которое кажется г. Валентинову убийственно-ядовитым против материалистов, показывает всю его девственную невинность в вопросе о философском материализме. В чем состоит действительная связь философского идеализма с "исчезновением материи", этого г. Валентинов абсолютно не понял. А то "исчезновение материи", о котором он говорит вслед за современными физиками, не имеет отношения к гносеологическому различению материализма и идеализма. Чтобы пояснить это, возьмем одного из самых последовательных и ясных махистов, Карла Пирсона. Физический мир для него есть группы чувственных восприятии. "Нашу познавательную модель физического мира" он иллюстрирует следующей диаграммой, оговариваясь, что соотношение размеров не принято этой диаграммой во внимание (р. 282 "The Grammar of Science"):

Упрощая свою диаграмму, К.Пирсон вовсе выкинул вопрос о соотношении эфира и электричества или положительных и отрицательных электронов. Но это не важно. Важно то, что идеалистическая точка зрения Пирсона принимает "тела" за чувственные восприятия, а затем уже составление этих тел из частиц, частиц из молекул и т.д. касается изменений в модели физического мира, а никоим образом не вопроса о том, суть ли тела символы ощущений или ощущения образы тел. Материализм и идеализм различаются тем или иным решением вопроса об источнике нашего познания, об отношении познания (и "психического" вообще) к физическому миру, а вопрос о строении материи, об атомах и электронах есть вопрос, касающийся только этого "физического мира". Когда физики говорят: "материя исчезает", они хотят этим сказать, что до сих пор естествознание приводило все свои исследования физического мира к трем последним понятиям – материя, электричество, эфир; теперь же остаются только два последние, ибо материю удается свести к электричеству, атом удается объяснить как подобие бесконечно малой солнечной системы, внутри которой вокруг положительного электрона⁸⁸ двигаются с определенной (и необъятно громадной, как мы видели) быстротой отрицательные электроны.⁸⁹ Вместо десятков элементов удается, следовательно, свести физический мир к двум или трем (поскольку положительный и отрицательный электроны составляют "две материи существенно различные", как говорит физик Пеллá, – Rey, l.с., р. 294-295*). Естествознание ведет, следовательно, к "единству материи" (там же)** – вот действительное содержание той фразы об исчезновении материи, о замене материи электричеством и т.д., которая сбивает с толку столь многих. "Материя исчезает" – это значит исчезает тот предел, до которого мы знали материю до сих пор, наше знание идет глубже; исчезают такие свойства материи, которые казались раньше абсолютными, неизменными, первоначальными (непроницаемость, инерция, масса⁹¹ и т.п.) и которые теперь обнаруживаются, как относительные, присущие только некоторым состояниям материи. Ибо единственное "свойство" материи, с признанием которого связан философский материализм, есть свойство быть объективной реальностью, существовать вне нашего сознания.

* Рей, в цитированном месте, стр. 294-295. Ред.

** Ср. Oliver Lodge. "Sur les électrons", Paris, 1906, p. 159 (Оливер Лодж. "Об электронах", Париж, 1906, стр. 159. Ред.); "Электрическая теория материи", признание электричества "фундаментальной субстанцией" есть "близкое теоретическое достижение того, к чему всегда стремились философы, т.е. единства материи". Сравни также Augusto Righi. "Über die Struktur der Materie", Lpz., 1908; J.J.Thomson. "The Corpuscular Theory ot Matter", Lond., 1907; P.Langevin. "La physique des électrons" в "Revue générale des sciences",⁹⁰ 1905, pp. 257-276 (Август Риги. "О строении материи", Лейпциг, 1908; Дж.Дж.Томсон. "Корпускулярная теория материи", Лондон, 1907; П.Ланжевен. "Физика электронов" во "Всеобщем Научном Обозрении", 1905, стр. 257-276. Ред.).

Ошибка махизма вообще и махистской новой физики состоит в том, что игнорируется эта основа философского материализма и различие материализма метафизического от материализма диалектического. Признание каких-либо неизменных элементов, "неизменной сущности вещей" и т.п. не есть материализм, а есть метафизический, т.е. антидиалектический материализм. Поэтому И.Дицген подчеркивал, что "объект науки бесконечен", что неизмеримым, непознаваемым до конца, неисчерпаемым является не только бесконечное, но и "самый маленький атом", ибо "природа во всех своих частях без начала и без конца" ("Kleinere philosophische Schriften", S. 229-230*). Поэтому Энгельс приводил свой пример с открытием ализарина в каменноугольном дегте и критиковал механический материализм. Чтобы поставить вопрос с единственно правильной, т.е. диалектически-материалистической, точки зрения, надо спросить: существуют ли электроны, эфир и так далее вне человеческого сознания, как объективная реальность или нет? На этот вопрос естествоиспытатели так же без колебания должны будут ответить и отвечают постоянно да, как они без колебаний признают существование природы до человека и до органической материи. И этим решается вопрос в пользу материализма, ибо понятие материи, как мы уже говорили, не означает гносеологически ничего иного, кроме как: объективная реальность, существующая независимо от человеческого сознания и отображаемая им.

Но диалектический материализм настаивает на приблизительном, относительном характере всякого научного положения о строении материи и свойствах ее, на отсутствии абсолютных граней в природе, на превращении движущейся материи из одного состояния в другое, по-видимому, с нашей точки зрения, непримиримое с ним и т.д. Как ни диковинно с точки зрения "здравого смысла" превращение невесомого эфира в весомую материю и обратно, как ни "странно" отсутствие у электрона всякой иной массы, кроме электромагнитной, как ни необычно ограничение механических законов движения одной только областью явлений природы и подчинение их более глубоким законам электромагнитных явлений и т.д., – все это только лишнее подтверждение диалектического материализма. Новая физика свихнулась в идеализм, главным образом, именно потому, что физики не знали диалектики. Они боролись с метафизическим (в энгельсовском, а не в позитивистском, т.е. юмистском, смысле этого слова) материализмом, с его односторонней "механичностью", – и при атом выплескивали из ванны вместе с водой и ребенка. Отрицая неизменность известных до тех пор элементов и свойств материи, они скатывались к отрицанию материи, то есть объективной реальности физического мира. Отрицая абсолютный характер важнейших и основных законов, они скатывались к отрицанию всякой объективной закономерности в природе, к объявлению закона природы простой условностью, "ограничением ожидания", "логической необходимостью" и т.п. Настаивая на приблизительном, относительном характере наших знаний, они скатывались к отрицанию независимого от познания объекта, приблизительно верно, относительно правильно отражаемого этим познанием. И т.д., и т.д. без конца.

* "Мелкие философские работы", стр. 229-230. Ред.

Рассуждения Богданова в 1899 году о "неизменной сущности вещей", рассуждения Валентинова и Юшкевича о "субстанции" и т.д. – все это такие же плоды незнания диалектики. Неизменно, с точки зрения Энгельса, только одно: это – отражение человеческим сознанием (когда существует человеческое сознание) независимо от него существующего и развивающегося внешнего мира. Никакой другой "неизменности", никакой другой "сущности", никакой "абсолютной субстанции" в том смысле, в каком разрисовала эти понятия праздная профессорская философия, для Маркса и Энгельса не существует. "Сущность" вещей или "субстанция" тоже относительны; они выражают только углубление человеческого познания объектов, и если вчера это углубление не шло дальше атома, сегодня – дальше электрона и эфира, то диалектический материализм настаивает на временном, относительном, приблизительном характере всех этих вех познания природы прогрессирующей наукой человека. Электрон так же неисчерпаем, как и атом, природа бесконечна, но она бесконечно существует, и вот это-то единственно категорическое, единственно безусловное признание ее существования вне сознания и ощущения человека и отличает диалектический материализм от релятивистского агностицизма и идеализма.

Приведем два примера того, как новая физика колеблется бессознательно и стихийно между диалектическим материализмом, который остается неизвестным для буржуазных ученых, и "феноменализмом" с его неизбежными субъективистскими (а далее и прямо фидеистическими) выводами.

Тот самый Август Риги, которого г. Валентинов не сумел спросить насчет интересовавшего его вопроса о материализме, пишет в введении к своей книге: "Что собственно такое электроны или электрические атомы, это и поныне остается тайной; но, несмотря на это, новой теории суждено, может быть, приобрести со временем немалое философское значение, поскольку она приходит к совершенно новым посылкам относительно строения весомой материи и стремится свести все явления внешнего мира к одному общему происхождению.

"С точки зрения позитивистских и утилитаристских тенденций нашего времени подобное преимущество, пожалуй, не важно, и теория может быть признаваема прежде всего за средство удобным образом приводить в порядок и сопоставлять факты, служить руководством при поисках дальнейших явлений. Но если в прежние времена относились, может быть, с слишком большим доверием к способностям человеческого духа и слишком легко мнили руками взять последние причины всех вещей, то в наше время есть склонность впадать в противоположную ошибку" (l.с., S. 3).

Почему отгораживается здесь Риги от позитивистских и утилитаристских тенденций? Потому, что он, не имея, видимо, никакой определенной философской точки зрения, стихийно держится за реальность внешнего мира и за признание новой теории не только "удобством" (Пуанкаре), не только "эмпириосимволом" (Юшкевич), не только "гармонизацией опыта" (Богданов) и как там еще зовут подобные субъективистские выверты, а дальнейшим шагом в познании объективной реальности.

Если бы этот физик познакомился с диалектическим материализмом, его суждение об ошибке, противоположной старому метафизическому материализму, стало бы, может быть, исходным пунктом правильной философии. Но вся обстановка, в которой живут эти люди, отталкивает их от Маркса и Энгельса, бросает в объятия пошлой казенной философии.

Рей тоже абсолютно не знаком с диалектикой. Но и он вынужден констатировать, что среди новейших физиков есть продолжатели традиции "механизма" (т.е. материализма). По пути "механизма", – говорит он, – идут не только Кирхгоф, Герц, Больцман, Максвелл, Гельмгольц, лорд Кельвин.

"Чистыми механистами и с известной точки зрения более механистами, чем кто бы то ни было, представляющими из себя последнее слово (l'aboutissant) механизма, являются те, кто вслед за Лоренцом и Лармором формулируют электрическую теорию материи и приходят к отрицанию постоянства массы, объявляя ее функцией движения. Все они механисты, ибо они за исходный пункт берут реальные движения" (курсив Рея, р. 290-291).

"...Если бы новые гипотезы Лоренца, Лармора и Ланжевена (Langevin) подтвердились опытом и приобрели достаточно прочную базу для систематизации физики, то было бы несомненно, что законы современной механики зависят от законов электромагнетизма; законы механики были бы особым случаем и были бы ограничены строго определенными пределами. Постоянство массы, наш принцип инерции сохранили бы силу только для средних скоростей тел, понимая термин "средний" в отношении к нашим чувствам и к явлениям, составляющим наш обычный опыт. Общая переделка механики стала бы необходима, а следовательно, и общая переделка физики как системы.

Означало ли бы это отказ от механизма? Никоим образом. Чисто механистская традиция продолжала бы сохраняться, механизм шел бы по нормальному пути своего развития" (295).

"Электронная физика, которая должна быть причислена к теориям по общему духу механистским, стремится придать свою систематизацию всей физике. Эта физика электронов, хотя ее основные принципы берутся не из механики, а из экспериментальных данных теории электричества, является по духу механи-стской, ибо 1) она употребляет элементы образные (figurés), материальные, чтобы представить физические свойства и их законы; она выражается в терминах восприятия. 2) Если она не рассматривает физических явлений как особые случаи механических явлений, то она рассматривает механические явления как особый случай физических. Законы механики остаются, следовательно, в прямой связи с законами физики; понятия механики остаются понятиями того же порядка, как и понятия физико-химические. В традиционном механизме эти понятия были снимком (calqués) с движений сравнительно медленных, которые, будучи одни только известны и доступны прямому наблюдению, были приняты... за типы всех возможных движений. Новые опыты показали, что необходимо расширить наше представление о возможных движениях. Традиционная механика остается вся в неприкосновенности, но она применима уже только к движениям сравнительно медленным... По отношению к большим быстротам законы движения оказываются иными. Материя сводится к электрическим частицам, последним элементам атома... 3) Движение, перемещение в пространстве, остается единственным образным (figuré) элементом физической теории. 4) Наконец – и с точки зрения общего духа физики, это соображение выше всех остальных – взгляд на физику, на ее метод, на ее теории и их отношение к опыту, остается абсолютно тождественным с взглядами механизма, с теорией физики, начиная с эпохи Возрождения" (46-47).

Я привел целиком эти длинные выписки из Рея, потому что изложить иначе его утверждения при его постоянной боязни избегнуть "материалистической метафизики" было бы невозможно. Но как бы ни зарекались от материализма и Рей, и физики, про которых он говорит, а все же остается несомненным, что механика была снимком с медленных реальных движений, а новая физика есть снимок с гигантски быстрых реальных движений. Признание теории снимком, приблизительной копией с объективной реальности, – в этом и состоит материализм. Когда Рей говорит, что среди новых физиков есть "реакция против концептуалистской (махистской) и энергетической школы", и когда он к представителям этой реакции относит физиков электронной теории (46), – то лучшего подтверждения того факта, что борьба идет, по сути дела, между материалистическими и идеалистическими тенденциями, мы не могли бы и желать. Не надо только забывать, что, кроме общих предрассудков всего образованного мещанства против материализма, на самых выдающихся теоретиках сказывается полнейшее незнакомство с диалектикой.

3. МЫСЛИМО ЛИ ДВИЖЕНИЕ БЕЗ МАТЕРИИ?

Использование философским идеализмом новой физики или идеалистические выводы из нее вызываются не тем, что открываются новые виды вещества и силы, материи и движения, а тем, что делается попытка мыслить движение без материи. Вот этой-то попытки не разбирают по существу наши махисты. Посчитаться с утверждением Энгельса, что "движение немыслимо без материи", они не пожелали. И.Дицген еще в 1869 году, в своей "Сущности головной работы" высказывал ту же мысль, что и Энгельс, – правда, не без обычных своих путаных попыток "примирить" материализм с идеализмом. Оставим в стороне эти попытки, в значительной степени объясняемые тем, что Дицген полемизирует с бюхнеровским материализмом, чуждым диалектике, и посмотрим на собственные заявления Дицгена по интересующему нас вопросу.

"Идеалисты хотят, – говорит Дицген, – общего без особенного, духа без материи, силы без вещества, науки без опыта или без материала, абсолютного без относительного" ("Das Wesen der menschlichen Kopfarbeit", 1903, S. 108 *).

Итак, стремление оторвать движение от материи, силу от вещества Дицген связывает с идеализмом, ставит рядом с стремлением оторвать мысль от мозга.

"Либих, – продолжает Дицгеи, – любящий делать отступления от своей индуктивной науки в сторону философской спекуляции, говорит в смысле идеализма: силы нельзя видеть" (109). "Спиритуалист или идеалист верит в духовное, т.е. призрачное, необъяснимое существо силы" (110). "Противоположность между силой и веществом так же стара, как противоположность между идеализмом и материализмом" (111). "Разумеется, нет силы без вещества, нет вещества без силы. Вещество без силы и сила без вещества есть бессмыслица. Если идеалистические естествоиспытатели верят в нематериальное бытие сил, то в этом пункте они не естествоиспытатели, а... духовидцы" (114).

* "Сущность головной работы человека", 1903, стр, 108. Ред.

Мы видим отсюда, что сорок лет тому назад тоже встречались естествоиспытатели, готовые допустить мыслимость движения без материи, и что Дицген объявлял их "в этом пункте" духовидцами. В чем же состоит связь философского идеализма с отделением материи от движения, с устранением вещества от силы? Не "экономнее" ли в самом деле мыслить движение без материи?

Представим себе последовательного идеалиста, который стоит, положим, на той точке зрения, что весь мир есть мое ощущение или мое представление и т.д. (если взять "ничье" ощущение или представление, то от этого изменится только разновидность философского идеализма, но не изменится его сущность). Идеалист и не подумает отрицать того, что мир есть движение, именно: движение моих мыслей, представлений, ощущений. Вопрос о том, что движется, идеалист отвергнет и сочтет нелепым: происходит смена моих ощущений, исчезают и появляются представления, и только. Вне меня ничего нет. "Движется" – и баста. Более "экономного" мышления нельзя себе представить. И никакими доказательствами, силлогизмами, определениями нельзя опровергнуть солипсиста, если он последовательно проводит свой взгляд.

Основное отличие материалиста от сторонника идеалистической философии состоит в том, что ощущение, восприятие, представление и вообще сознание человека принимается за образ объективной реальности. Мир есть движение этой объективной реальности, отражаемой нашим сознанием. Движению представлений, восприятий и т.д. соответствует движение материи вне меня. Понятие материи ничего иного, кроме объективной реальности, данной нам в ощущении, не выражает. Поэтому оторвать движение от материи равносильно тому, чтобы оторвать мышление от объективной реальности, оторвать мои ощущения от внешнего мира, т.е. перейти на сторону идеализма. Тот фокус, который проделывается обыкновенно с отрицанием материи, с. допущением движения без материи, состоит в том, что умалчивается об отношении материи к мысли. Дело представляется так, как будто бы этого отношения не было, а в действительности оно протаскивается тайком, остается невысказанным в начале рассуждения, но выплывает более или менее незаметным образом впоследствии.

Материя исчезла, – говорят нам, – желая делать отсюда гносеологические выводы. А мысль осталась? – спросим мы. Если нет, если с исчезновением материя исчезла и мысль, с исчезновением мозга и нервной системы исчезли и представления и ощущения, – тогда, значит, все исчезло, исчезло и ваше рассуждение, как один из образчиков какой ни на есть "мысли" (или недомыслия)! Если же – да, если при исчезновении материи предполагается не исчезнувшей мысль (представление, ощущение и т.д.), то вы, значит, тайком перешли на точку зрения философского идеализма. Это именно и бывает всегда с людьми, из "экономии" желающими мыслить движение без материи, ибо молчаливо, просто тем самым, что они продолжают свое рассуждение, они признают существование мысли после исчезновения материи. А это значит, что очень простой или очень сложный философский идеализм берется за основу: очень простой, если дело сводится открыто к солипсизму (я существую, весь мир есть только мое ощущение); очень сложный, если вместо мысли, представления, ощущения живого человека берется мертвая абстракция: ничья мысль, ничье представление, ничье ощущение, мысль вообще (абсолютная идея, универсальная воля и т.п.), ощущение, как неопределенный "элемент", "психическое", подставляемое под всю физическую природу и т.д. и т.п. Между разновидностями философского идеализма возможны при этом тысячи оттенков, и всегда можно создать тысяча первый оттенок, и автору такой тысяча первой системки (напр., эмпириомонизма) различие ее от остальных может казаться важным. С точки зрения материализма эти различия совершенно несущественны. Существенен исходный пункт. Существенно то, что попытка мыслить движение без материи протаскивает мысль, оторванную от материи, а это и есть философский идеализм.

Поэтому, напр., английский махист Карл Пирсон, наиболее ясный, последовательный, враждебный словесным уверткам махист, прямо начинает главу VII своей книги, посвященную "материи", с параграфа, носящего характерное заглавие: "Все вещи движутся, – но только в понятии" ("All things move – but only in conception"). "По отношению к области восприятии праздным является вопрос ("it is idle to ask"), что движется и почему оно движется" (р. 243, "The Grammar of Science"*).

* стр. 243, "Грамматика науки". Ред.

Поэтому и у Богданова его философские злоключения начались собственно раньше его знакомства с Махом, начались с тех пор, как он поверил крупному химику и мелкому философу Оствальду, будто можно мыслить движение без материи. На этом давно прошедшем эпизоде философского развития Богданова тем уместнее будет остановиться, что нельзя обойти "энергетики" Оствальда, говоря о связи философского идеализма с некоторыми течениями в новой физике.

"Мы уже говорили, – писал Богданов в 1899 году, – что XIX веку не удалось окончательно порешить с вопросом о "неизменной сущности вещей". Сущность эта играет видную роль даже в мировоззрении наиболее передовых мыслителей века под именем "материи"..." ("Основные элементы исторического взгляда на природу", стр. 38).

Мы говорили, что это – путаница. Признание объективной реальности внешнего мира, признание существования вне нашего сознания вечно движущейся и вечно изменяющейся материи смешивается здесь с признанием неизменной сущности вещей. Нельзя допустить, чтобы к числу "передовых мыслителей" Богданов не относил в 1899 г. Маркса и Энгельса. Но диалектического материализма он явно не понял.

"...В процессах природы все еще различают обыкновенно две стороны: материю и ее движение. Нельзя сказать, чтобы понятие материи отличалось большой ясностью. На вопрос, что такое материя, – нелегко дать удовлетворительный ответ. Определяют ее, как "причину ощущений", или как "постоянную возможность ощущений"; но очевидно, что материя тут смешана с движением..."

Очевидно, что Богданов рассуждает неправильно. Мало того, что он смешивает материалистическое признание объективного источника ощущений (неясно формулировано в словах причина ощущений) с агностическим миллевским определением материи, как постоянной возможности ощущений. Основная ошибка тут та, что автор, вплотную подойдя к вопросу о существовании или несуществовании объективного источника ощущений, бросает на полпути этот вопрос и перескакивает к другому вопросу о существовании или несуществовании материи без движения. Идеалист может считать мир движением наших ощущений (хотя бы "организованных социально" и "гармонизованных" в высшей степени); материалист – движением объективного источника, объективной модели наших ощущений. Метафизический, т.е. антидиалектический, материалист может принимать существование материи (хотя бы временное, до "первого толчка" и т.п.) без движения. Диалектический материалист не только считает движение неразрывным свойством материи, но и отвергает упрощенный взгляд на движение и т.д.

"...Всего точнее, может быть, оказалось бы такое определение: "материя есть то, что движется"; но это настолько же бессодержательно, как если бы мы сказали: материя есть подлежащее предложения, сказуемое которого – "движется". Однако дело в том, пожалуй, и заключается, что люди в эпоху статики привыкли видеть в роли подлежащего непременно что-нибудь солидное, какой-нибудь "предмет", а такую неудобную для статического мышления вещь, как "движение", согласились терпеть лишь в качестве сказуемого, одного из атрибутов "материи"".

Это уже что-то вроде акимовского обвинения искровцев в том, что у них в программе нет слова пролетариат в именительном падеже! Сказать ли: мир есть движущаяся материя или: мир есть материальное движение, от этого дело не изменяется.

"...Ведь должна же энергия иметь носителя!" – говорят сторонники материи. – "А почему?" – резонно спрашивает Оствальд. – "Разве природа обязана состоять из подлежащего и сказуемого?" (стр. 39).

Ответ Оствальда, столь понравившийся в 1899 году Богданову, есть простой софизм. Разве наши суждения, – можно бы ответить Оствальду, – обязаны состоять из электронов и эфира? На деле, мысленное устранение материи как "подлежащего", из "природы", означает молчаливое допущение мысли как "подлежащего" (т.е. как чего-то первичного, исходного, независимого от материи), в философию. Устраняется-то не подлежащее, а объективный источник ощущения, и "подлежащим" становится ощущение, т.е. философия становится берклианской, как бы ни переряживали потом слово: ощущение. Оствальд пытался избегнуть этой неминуемой философской альтернативы (материализм или идеализм) посредством неопределенного употребления слова "энергия", но именно его попытка и показывает лишний раз тщетность подобных ухищрений. Если энергия есть движение, то вы только передвинули трудность с подлежащего на сказуемое, только переделали вопрос: материя ли движется? в вопрос: материальна ли энергия? Происходит ли превращение энергии вне моего сознания, независимо от человека и человечества, или это только идеи, символы, условные знаки и т.п.? На этом вопросе и сломала себе шею "энергетическая" философия, эта попытка "новой" терминологией замазать старые гносеологические ошибки.

Вот примеры того, как запутался энергетик Оствальд. В предисловии к своим "Лекциям о натурфилософии"* он заявляет, что считает

"громадным выигрышем, если старое затруднение: как соединить понятия материя и дух – будет просто и естественно устранено подведением обоих этих понятий под понятие энергии".

* Wilhelm Ostwald. "Vorlesungen über Naturphilosophle", 2. Aufl., Leipz., 1902, S. VIII (Вильгельм Оствальд. "Лекции о натурфилософии", 2 изд., Лейпциг, 1902, стр. VIII. Ред.).

Это не выигрыш, а проигрыш, ибо вопрос о том, вести ли гносеологическое исследование (Оствальд не ясно сознает, что он ставит именно гносеологический, а не химический вопрос!) в материалистическом или идеалистическом направлении, не решается, а запутывается произвольным употреблением слова "энергия". Конечно, если "подвести" под это понятие и материю и дух, тогда словесное уничтожение противоположности несомненно, но ведь нелепость учения о леших и домовых не исчезнет от того, что мы назовем его "энергетическим". На стр. 394 "Лекций" Оствальда читаем:

"Что все внешние явления могут быть изображены, как процессы между энергиями, это обстоятельство проще всего объяснить тем, что именно процессы нашего сознания сами являются энергетическими и таковое свое свойство передают (aufprägen) всем внешним опытам".

Это – чистый идеализм: не наша мысль отражает превращение энергии во внешнем мире, а внешний мир отражает "свойство" нашего Сознания! Американский философ Хиббен очень метко говорит, указывая на это и другие подобные места лекций Оствальда, что Оствальд "появляется здесь в наряде кантианства": объяснимость явлений внешнего мира выводится из свойств нашего ума!*

"Очевидно, – говорит Хиббен, – что если мы первоначальное понятие энергии определим таким образом, чтобы оно включало и психические явления, то это уже не будет то простое понятие энергии, которое признается в научных кругах или даже самими энергетиками".

* J.Gr.Hibben. "The Theory of Energetics and Its Philosophical Bearings", "The Monist", vol. XIII, №3,1903, April, pp. 329-330 (Дж.Гр.Хиббен. "Энергетическая теория и ее философское значение", "Монист", т. XIII, №3, 1903, апрель, стр. 329-330. Ред.).

Превращение энергии рассматривается естествознанием как объективный процесс, независимый от сознания человека и от опыта человечества, т.е. рассматривается материалистически. И у самого Оствальда в массе случаев, даже вероятно в громадном большинстве случаев, под энергией разумеется материальное движение.

Поэтому и произошло такое оригинальное явление, что ученик Оствальда, Богданов, ставши учеником Маха, стал обвинять Оствальда не за то, что он не выдерживает последовательно материалистического взгляда на энергию, а за то, что он допускает (иногда даже кладет в основу) материалистический взгляд на энергию. Материалисты критикуют Оствальда за то, что он впадает в идеализм, за то, что он пытается примирить материализм с идеализмом. Богданов критикует Оствальда с идеалистической точки зрения:

"...Враждебная атомизму, но в остальном очень родственная старому материализму энергетика Оствальда, – пишет Богданов в 1906 году, – привлекла самые горячие мои симпатии. Скоро я заметил, однако, важное противоречие его натурфилософии: подчеркивая много раз чисто методологическое значение понятия] энергия, – он сам его в массе случаев не выдерживает. Энергия из чистого символа соотношений между фактами опыта у него то и дело превращается в субстанцию опыта, в материю мира..." ("Эмпириомонизм", кн. III, стр. XVI-XVII).

Энергия – чистый символ! Богданов может после этого сколько угодно спорить с "эмпириосимволистом" Юшкевичем, с "чистыми махистами", эмпириокритиками и т.д., – с точки зрения материалистов это будет спор между человеком, верящим в желтого черта, и человеком, верящим в зеленого черта. Ибо важны не различия Богданова от других махистов, а то, что у них есть общего: идеалистическое толкование "опыта" и "энергии", отрицание объективной реальности, в приспособлении к которой состоит опыт человека, в снимке с которой состоит единственно научная "методология" и научная "энергетика".

"Материал мира для нее (энергетики Оствальда) безразличен; с ней вполне совместим и старый материализм, и панпсихизм" (XVII)... – т.е. философский идеализм? И Богданов пошел от путаной энергетики не по материалистической, а по идеалистической дорожке...

"Когда энергию представляют, как субстанцию, то это есть не что иное, как старый материализм минус абсолютные атомы, – материализм с поправкой в смысле непрерывности существующего" (там же).

Да, от "старого" материализма, т.е. метафизического материализма естественников, Богданов пошел не к диалектическому материализму, которого он в 1906 году так же не понимал, как и в 1899 г., а к идеализму и к фидеизму, ибо против "методологического" понятия энергии, против истолкования ее как "чистого символа соотношений между фактами опыта", ни один образованный представитель современного фидеизма, ни один имманент, ни один "неокритицист" и т.д. возражать не станет. Возьмите П.Каруса, с физиономией которого мы достаточно познакомились выше, – и вы увидите, что этот махист критикует Оствальда совершенно по-богдановски:

"Материализм и энергетика, – пишет Карус, – принадлежат безусловно к одной и той же категории" ("The Monist", vol. XVII, 1907, №4, р. 536). "Нас очень мало просвещает материализм, когда он говорит нам, что все есть материя, что тела суть материя, и что мысль есть только функция материи, а энергетика проф. Оствальда ничуть не лучше, раз он говорит нам, что материя есть энергия, и что душа есть только фактор энергии" (533).

Энергетика Оствальда – хороший пример того, как быстро становится модной "новая" терминология и как быстро оказывается, что несколько измененный способ выражения ничуть не устраняет основных философских вопросов и основных философских направлений. В терминах "энергетики" так же можно выразить материализм и идеализм (более или менее последовательно, конечно), как и в терминах "опыта" и т.п. Энергетическая физика есть источник новых идеалистических попыток мыслить движение без материи – по случаю разложения считавшихся дотоле неразложимыми частиц материи и открытия дотоле невиданных форм материального движения.

4. ДВА НАПРАВЛЕНИЯ В СОВРЕМЕННОЙ ФИЗИКЕ
И АНГЛИЙСКИЙ СПИРИТУАЛИЗМ

Чтобы показать конкретно ту философскую борьбу, которая разгорелась в современной литературе по поводу тех или иных выводов из новой физики, мы предоставим слово непосредственным участникам "боя" и начнем с англичан. Физик Артур У.Риккер отстаивает одно направление – с точки зрения естествоиспытателя; философ Джеме Уорд другое, – сточки зрения гносеологии.

На съезде английских естествоиспытателей в Глазго в 1901 году президент физической секции А.У.Риккер выбрал темой своей речи вопрос о ценности физической теории, о тех сомнениях, которым подвергнуто было существование атомов и эфира в особенности. Оратор сослался на поднявших этот вопрос физиков Пуанкаре и Пойнтинга (английский единомышленник символистов или махистов), на философа Уорда, на известную книгу Э.Геккеля и попытался дать изложение своих взглядов.*

* The British Association at Glasgow, 1901. Presidential Address by Prof. Arthur W.Rücker в "The Scientific American. Supplement", 1901, №1345 и 1346 (Британская ассоциация в Глазго. 1801. Президентская речь проф. Артура У. Риккера, "Американская наука. Приложение", 1901, №1345 и 1346. Ред.).

"Спорный вопрос состоит в том, – сказал Риккер, – должны ли те гипотезы, которые лежат в основе наиболее распространенных научных теорий, быть рассматриваемы, как точные описания строения мира, окружающего нас, или только как удобные фикции". (В терминах нашего спора с Богдановым, Юшкевичем и К°: копия ли с объективной реальности, с движущейся материи, или только "методология", "чистый символ", "формы организации опыта"?) Риккер соглашается, что практически разницы между обеими теориями может не оказаться: направление реки может, пожалуй, определить и тот, кто только рассматривает синюю полоску на карте или диаграмме, как и тот, кто знает, что эта полоска изображает действительно реку. Теория, с точки зрения удобной фикции, будет "облегчением памяти", "внесением порядка" в наши наблюдения, согласованием их с некоторой искусственной системой, "урегулированием нашего знания", сводкой его в уравнения и т.д. Можно, например, ограничиться тем, что теплота есть форма движения или энергии, "заменяя таким образом живую картину движущихся атомов бледным (colourless) заявлением о тепловой энергии, реальную природу которой мы не пытаемся определить". Вполне признавая возможность крупных научных успехов на этом пути, Риккер "осмеливается утверждать, что такую систему тактики нельзя рассматривать, как последнее слово науки в борьбе за истину". Вопрос остается в своей силе: "можем ли мы заключать от явлений, обнаруживаемых материей, к строению самой материи"? "имеем ли основания полагать, что очерк теории, который наука уже дала, является до некоторой степени копией, а не простой диаграммой истины"?

Разбирая вопрос о строении материи, Риккер берет для примера воздух, говорит о том, что воздух состоит из газов и что наука разлагает "всякий элементарный газ на смесь атомов и эфира". Вот здесь, – продолжает он, – нам кричат: "Стоп!". Молекул и атомов нельзя видеть; они могут быть пригодны, как "простые понятия" (mere conceptions), "но их нельзя рассматривать, как реальности". Риккер устраняет это возражение ссылкой на один из бесчисленной массы случаев в развитии науки: кольца Сатурна кажутся в телескоп сплошной массой. Математики доказали вычислением, что это невозможно, и спектральный анализ подтвердил заключения, сделанные на основании вычислений. Другое возражение: атомам и эфиру приписывают такие свойства, которых наша чувства не показывают нам в обыкновенной материи. Риккер устраняет и его, ссылаясь на такие примеры, как диффузия газов и жидкостей и т.д. Ряд фактов, наблюдений и опытов доказывает, что материя состоит из отдельных частиц или зерен. Вопрос о том, отличаются ли эти частицы, атомы от "первоначальной среды", "основной среды", окружающей их (эфира), или они суть части этой среды, находящиеся в особом состоянии, остается пока открытым, не затрагивая самой теории существования атомов, Отрицать априори, против указаний опыта, существование "квазиматериальных субстанций", отличных от обыкновенной материи (атомов и эфира), нет оснований. Ошибки в частностях тут неизбежны, но вся совокупность научных данных не оставляет места для сомнения в существовании атомов и молекул.

Риккер указывает затем на новые данные о строении атомов из корпускул (телец, электронов), заряженных отрицательным электричеством, и отмечает сходство результатов различных опытов и вычислений, касающихся величины молекул: "первое приближение" дает диаметр около 100 миллимикронов (миллионных частей миллиметра). Минуя частные замечания Риккера и его критику неовитализма,⁹² приводим его выводы:

"Те, кто принижает значение идей, руководивших до сих пор прогрессом научной теории, слишком часто принимают, что нет иного выбора, кроме двух противоположных утверждений: или что атом и эфир суть простые фикции научного воображения, или что механическая теория атомов и эфира – теперь она не завершена, но если бы она могла быть завершена, – дает нам полное и идеально точное представление о реальностях. По-моему, есть средний путь".

Человек в темной комнате может крайне неясно различать предметы, но если он не натыкается на мебель и не идет в зеркало, как в дверь, то, значит, он видит кое-что правильно. Нам не нужно поэтому ни отказываться от претензий проникнуть глубже, чем поверхность природы, ни претендовать на то, что мы уже сорвали все покровы тайны с окружающего нас мира.

"Можно согласиться, что мы не составили еще себе вполне цельной картины ни о природе атомов, ни о природе эфира, в котором они существуют; но я пытался показать, что, несмотря на приблизительный (tentative, буквально: щупающий) характер некоторых наших теорий, несмотря на многие частные затруднения, теория атомов... в главных основах верна; что атомы – не только вспомогательные понятия (helps) для математиков (puzzled mathematicians), а физические реальности".

Так закончил свою речь Риккер. Читатель видит, что гносеологией оратор не занимался, но по существу дела от имени, несомненно, массы естествоиспытателей он отстаивал стихийно-материалистическую точку зрения. Суть его позиции: теория физики есть снимок (все более и более точный) с объективной реальности. Мир есть движущаяся материя, которую мы познаем все глубже. Неточности философии Риккера вытекают из необязательной защиты "механической" (почему не электромагнитной?) теории движений эфира и из непонимания соотношения относительной и абсолютной истины. Недостает этому физику только знания диалектического материализма (если не считать, конечно, тех очень важных житейских соображений, которые заставляют английских профессоров называть себя "агностиками").

Посмотрим теперь, как критиковал эту философию спиритуалист Джеме Уорд.

"...Натурализм не наука, – писал он, – и механическая теория природы, служащая основанием ему, тоже не наука... Но хотя натурализм и естествознание, механическая теория мира и механика как наука, логически различные вещи, но на первый взгляд они очень похожи друг на друга и исторически тесно связаны. Нет опасности, что смешают естествознание и философию идеалистического или спиритуалистического направления, ибо такая философия необходимо включает критику гносеологических предпосылок, которые наука делает бессознательно..."*.

* James Ward. "Naturalism and Agnosticism", vol. I, 1906, p. 303 (Джемс Уорд, "Натурализм и агностицизм", т. I, 1906, стр. 303. Ред.).

Правда! Естествознание бессознательно принимает, что его учение отражает объективную реальность, и только такая философия примирима с естествознанием!

"...Иначе обстоит дело с натурализмом, который так же невинен по части теории познания, как и сама наука. В самом деле, натурализм, подобно материализму, есть просто физика, трактуемая как метафизика... Натурализм менее догматичен, чем материализм, несомненно, ибо он делает агностические оговорки относительно природы последней реальности; но он настаивает решительно на первенстве материальной стороны этого "Непознаваемого"..."

Материалист трактует физику как метафизику. Знакомый довод! Метафизикой называется признание объективной реальности вне человека: спиритуалисты сходятся с кантианцами и юмистами в таких попреках материализму. Оно и понятно: не устранив объективной реальности всем и каждому известных вещей, тел, предметов, нельзя расчистить дороги для "реальных понятий" в духе Ремке!..

"...Когда возникает вопрос, по существу своему философский, как лучше систематизировать опыт в целом" (плагиат у Богданова, г. Уорд!), "то натуралист утверждает, что мы должны начать с физической стороны. Только эти факты точны, определенны и строго связаны; всякую мысль, волновавшую сердце человека... можно, говорят нам, свести к совершенно точному перераспределению материи и движения... Что утверждения такого философского значения и такой ширины суть законные выводы из физической науки (т.е. естествознания), этого не решаются утверждать прямо современные физики. Но многие из них считают подрывающими значение науки тех, кто стремится вскрыть тайную метафизику, разоблачить физический реализм, на котором покоится механическая теория мира..." Так-де взглянул на мою философию и Риккер. "...На самом же деле, моя критика" (этой "метафизики", ненавистной и всем махистам) "основывается всецело на выводах школы физиков, если можно так назвать ее, все растущей в числе и расширяющей свое влияние, школы, которая отвергает этот почти средневековый реализм... Этот реализм так долго не встречал возражений, что восстание против него приравнивают к провозглашению научной анархии. А между тем было бы поистине экстравагантно подозревать таких людей, как Кирхгоф и Пуанкаре – назову только два крупных имени из многих, – в том, что они хотят "подорвать значение науки"... Чтобы отделить их от старой школы, которую мы вправе назвать физическими реалистами, мы можем назвать новую школу физическими символистами. Термин этот не совсем удачен, но он, по крайней мере, подчеркивает одно существенное различие между обеими школами, интересующее нас специально в данное время. Спорный вопрос очень прост. Обе школы исходят, само собою разумеется, из того же чувственного (perceptual) опыта; обе употребляют абстрактные системы понятий, различающиеся в частностях, но одинаковые по существу; обе прибегают к тем же приемам проверки теорий. Но одна полагает, что она приближается все больше и больше к последней реальности и оставляет позади все больше кажимостей. Другая полагает, что она подставляет (is substituting) обобщенные описательные схемы, пригодные для интеллектуальных операций, под сложные конкретные факты... Ни с той, ни с другой стороны не затрагивается ценность физики, как систематического знания о (курсив Уорда) вещах; возможность дальнейшего развития физики и ее практических применений одинакова и в том, и в другом случае. Но философская (speculative) разница между обеими школами громадна, и в этом отношении вопрос о том, которая из них права, приобретает важность..."

Постановка вопроса откровенным и последовательным спиритуалистом замечательно верна и ясна. Действительно, различие обеих школ в современной физике только философское, только гносеологическое. Действительно, основная разница состоит только в том, что одна признает "последнюю" (надо было сказать: объективную) реальность, отражаемую нашей теорией, а другая это отрицает, считая теорию только систематизацией опыта, системой эмпириосимволов и т.д. и т.п. Новая физика, найдя новые виды материи и новые формы ее движения, поставила по случаю ломки старых физических понятий старые философские вопросы. И если люди "средних" философских направлений ("позитивисты", юмисты, махисты) не умеют отчетливо поставить спорного вопроса, то открытый идеалист Уорд сбросил все покрывала.

"...Риккер посвятил свой президентский адрес защите физического реализма против символической интерпретации, защищавшейся в последнее время профессорами Пуанкаре, Пойнтингом и мной" (р. 305-306; в других местах своей книги Уорд добавляет к этому списку Дюгема, Пирсона и Маха, см. II vol., p. 161, 63, 57, 75, 83 и др.).

"...Риккер постоянно говорит о "мысленных образах" и в то же время постоянно заявляет, что атом и эфир суть нечто большее, чем мысленные образы. Такой прием рассуждения на деле сводится к следующему: в таком-то случае я не могу составить иного образа, и поэтому реальность должна быть похожа на него... Профессор Риккер признает абстрактную возможность иного мысленного образа... Он допускает даже "приблизительный" (tentative) характер некоторых наших теорий и многие "частные трудности". В конце концов он защищает только рабочую гипотезу (a working hypothesis), и притом такую, которая в значительной степени потеряла свой престиж за последнюю половину столетия. Но если атомическая и другие теории строения материи суть только рабочие гипотезы и притом гипотезы, строго ограниченные физическими явлениями, то нельзя ничем оправдать теорию, утверждающую, что механизм есть основа всего и что он сводит факты жизни и духа к эпифеноменам, то есть делает их, так сказать, на одну степень более феноменальными, на одну степень менее реальными, чем материя и движение. Такова механическая теория мира, и если профессор Риккер прямо не станет поддерживать ее, то нам с ним не о чем спорить" (р. 314-315).

Это, конечно, сплошной вздор, будто материализм утверждал "меньшую" реальность сознания или обязательно "механическую", а не электромагнитную, не какую-нибудь еще неизмеримо более сложную картину мира, как движущейся материи. Но поистине фокуснически, много лучше наших махистов (т.е. путаных идеалистов) – прямой и открытый идеалист Уорд ловит, слабые места "стихийного" естественноисторического материализма, например, неумение разъяснить соотношение относительной и абсолютной истины. Уорд кувыркается и объявляет, что раз истина относительна, приблизительна, только "нащупывает" суть дела, – значит, она не может отражать реальности! Чрезвычайно верно зато поставлен спиритуалистом вопрос об атомах и пр., как "рабочей гипотезе". Большего, чем объявления понятий естествознания "рабочими гипотезами", современный, культурный фидеизм (Уорд прямо выводит его из своего спиритуализма) не думает и требовать. Мы вам отдадим науку, гг. естествоиспытатели, отдайте нам гносеологию, философию, – таково условие сожительства теологов и профессоров в "передовых" капиталистических странах.

Что касается до других пунктов гносеологии Уорда, связываемых им с "новой" физикой, то сюда приходится еще отнести его решительную борьбу с материей. Что такое материя? Что такое энергия? допрашивает Уорд, высмеивая обилие и противоречивость гипотез. Эфир или эфиры? какая-нибудь новая "совершенная жидкость", которую произвольно награждают новыми и невероятными качествами! И вывод Уорда:

"Мы не находим ничего определенного, кроме движения. Теплота есть вид движения, эластичность есть вид движения, свет и магнетизм есть вид движения. Сама масса оказывается даже в конце концов, как предполагают, видом движения – движения чего-то такого, что не есть ни твердое тело, ни жидкость и не газ, – само не есть тело и не агрегат тел, – не феноменально и не должно быть нуменально, – настоящее apeiron* (термин греческой философии = бесконечное, беспредельное), к которому мы можем прилагать паши собственные характеристики" (I, 140).

* В первом издании Лениным переведено; не поддающееся опыту, непознаваемое. Ред.

Спиритуалист верен себе, отрывая движение от материи. Движение тел превращается в природе в движение того, что не есть тело с постоянной массой, в движение того, что есть неведомый заряд неведомого электричества в неведомом эфире, – эта диалектика материальных превращений, проделываемых в лаборатории и на заводе, служит в глазах идеалиста (как и в глазах широкой публики, как и в глазах махистов) подтверждением не материалистической диалектики, а доводом против материализма:

"...Механическая теория, как обязательное (professed) объяснение мира, получает смертельный удар от прогресса самой механической физики" (143)...

Мир есть движущаяся материя, ответим мы, и законы движения этой материи отражает механика по отношению к медленным движениям, электромагнетическая теория – по отношению к движениям быстрым...

"Протяженный, твердый, неразрушимый атом всегда был опорой материалистического взгляда на мир. Но, к несчастью для этих взглядов, протяженный атом не удовлетворил запросам (was not equal to the demands), которые предъявило ему растущее знание" (144)...

Разрушимость атома, неисчерпаемость его, изменчивость всех форм материи и ее движения всегда были опорой диалектического материализма. Все грани в природе условны, относительны, подвижны, выражают приближение нашего ума к познанию материи, – но это нисколько не доказывает, чтобы природа, материя сама была символом, условным знаком, т.е. продуктом нашего ума. Электрон относится к атому, как точка в этой книге к объему здания в 30 сажен длины, 15 – ширины и 7½ – высоты (Лодж), он двигается с быстротой до 270 000 километров в секунду, его масса меняется с его быстротой, он делает 500 триллионов оборотов в секунду, – все это много мудренее старой механики, но все это есть движение материи в пространстве и во времени. Ум человеческий открыл много диковинного в природе и откроет еще больше, увеличивая тем свою власть над ней, но это не значит, чтобы природа была созданием нашего ума или абстрактного ума, т.е. уордовского бога, богдановской "подстановки" и т.п.

"...Строго (rigorously) проведенный, как теория реального мира, этот идеал (идеал "механизма") приводит нас к нигилизму: все изменения суть движения, ибо движения суть единственные изменения, которые мы можем познавать, а то, что движется, чтобы быть познано нами, опять-таки должно быть движением" (166)... "Как я попытался показать, прогресс физики как раз и оказывается самым могучим средством борьбы против невежественной веры в материю и движение, против признания их последней (inmost) субстанцией, а не наиболее абстрактным символом для суммы существования... Мы никогда не дойдем до бога через голый механизм" (180)...

Ну, это уже пошло совсем как в "Очерках "по" философии марксизма"! Вы бы туда попробовали обратиться, г. Уорд, к Луначарскому и Юшкевичу, Базарову и Богданову: они хоть "стыдливее", вас, но проповедуют совершенно то же самое.

<<< ОГЛАВЛЕHИЕ >>>