И. Г. Фихте. ОСНОВА ОБЩЕГО НАУКОУЧЕНИЯ

<<< ОГЛАВЛЕHИЕ >>>

С каждым шагом вперед, который мы делаем в нашей науке, мы все больше и больше приближаемся к той области, где все может быть доказано. В первом основоположении ничего не следовало доказывать и ничего нельзя было доказать; оно было безусловно и по форме, и по содержанию и достоверно без какого-либо высшего основания. Во втором основоположении хоть и нельзя было вывести действия противоположения, но как только это действие было хотя бы только по форме безусловно положено, можно было строго доказать, что противоположное неизбежно должно быть = Не-Я. Третье основоположение почти всецело доступно доказательству, так как оно определяется не так, как второе основоположение со стороны содержания, а, наоборот, со стороны формы определяется, в отличие от второго, не одним, а двумя положениями.

Это основоположение определяется со стороны своей формы и только со стороны содержания является безусловным. Это значит, что задача действия, им устанавливаемая, определенно задается двумя предшествующими положениями, решение же ее не дается. Решение осуществляется безусловно и непосредственно властным велением разума.

Мы начнем, стало быть, с дедукции, выводящей задачу, и пойдем с нею так далеко, как окажется возможным. Невозможность продолжить дедукцию покажет нам, конечно, где нам придется ее оборвать и сослаться на указанное безусловное веление разума, вытекающее из задачи.

A)

1. Поскольку полагается Не-Я, Я не полагается, так как через Не-Я Я совершено уничтожается.

   Не-Я же полагается в Я, так как оно противополагается. А всякое противоположение предполагает тождество Я, в котором нечто полагается и противополагается положенному. Следовательно, Я не полагается в Я, поскольку в нем полагается Не-Я.

2. Но Не-Я может быть полагаемо лишь постольку, поскольку в Я (в тождественном сознании) полагается некоторое Я, которому оно может быть противопоставлено. Итак, Не-Я должно быть полагаемо в тождественном сознании.

   Следовательно, в нем необходимо полагается также и Я, поскольку должно быть положено Не-Я.

3. Эти два заключения противоположны друг другу: оба они развиты из второго основоположения анализом, и, стало быть, оба заключаются в нем. Значит, второе основоположение противополагается само себе и уничтожает само себя.

4. Но оно уничтожает себя само лишь постольку, поскольку полагаемое уничтожается противополагаемым, следовательно, поскольку оно само имеет значимость. И вот оно должно уничтожаться само собою и быть лишено значимости.

   Следовательно, оно не уничтожает себя.

   Второе основоположение уничтожает себя; но, с другой стороны, оно себя не уничтожает.

5. Если дело обстоит так со вторым основоположением, то и с первым оно обстоит не иначе. Оно тоже уничтожает себя самого и не уничтожает себя самого.

   Ибо если Я=Я, то все, что полагается в Я, полагается.

   И все второе основоположение должно быть полагаемо в Я и вместе не должно быть в нем полагаемо.

   Следовательно, Я не = Я, но Я=Не-Я и Не-Я=Я.

B) Все эти выводы получены из установленных основоположений согласно законам рефлексии, принятым как значимые; все они поэтому должны быть правильны. Если же они правильны, то тем самым разрушается тождество сознания – этот единственный фундамент нашего знания. Этим определяется наша задача. А именно: должен быть найден некоторый Х, через посредство коего все эти выводы могли бы оказаться правильными, без нарушения тождества сознания.

1. Противоположности, которые подлежат объединению, находятся в Я как сознании; потому и Х также должно быть в сознании.

2. И Я и Не-Я оба суть – продукты первичных действий Я; и само сознание есть такой продукт первого первоначального действия Я – положения Я самим собою.

3. Но согласно сделанным выше выводам действие, продуктом которого является Не-Я – противоположение, совершенно невозможно без X. Следовательно, сам X должен быть продуктом, и именно продуктом первоначального действия Я. Следовательно, существует действие человеческого духа = Y, продуктом которого является X.

4. Форма этого действия вполне определяется вышеозначенной задачей. Противоположности Я и Не-Я должны быть через нее соединены, уравнены друг с другом, не уничтожая при этом друг друга. Вышеупомянутые противоположности должны быть приняты в тождество единого сознания.

5. Как это можно было бы сделать и каким образом это удастся сделать, через это вовсе еще не определяется; это определение не содержится в задаче, и его никак нельзя из нее извлечь. Поэтому мы должны, как это приходилось нам делать и выше, прибегнуть к эксперименту и задаться вопросом, как можно соединить в мысли A и -A, бытие и небытие, реальность и отрицание – так, чтобы они при этом друг друга не разрушали и не уничтожали?

6. Едва ли кто-либо ответит на этот вопрос иначе, чем следующим образом: они будут друг друга взаимо ограничивать. Следовательно, если такой ответ правилен, действие Y будет взаимо ограничением обеих противоположностей, а X будет обозначать границу.

   Не следует понимать мое утверждение в том смысле, будто понятие границ есть понятие аналитическое, которое заключается в соединении реальности с отрицанием и может быть оттуда развито. Хотя противоположные понятия даются двумя первыми основоположениями, а требование их соединения заключается в первом, тем не менее способ их соединения в них вовсе не содержится; он определяется особым законом нашего духа, который должен быть вызван к действию в сознании указанным экспериментом.

7. Но в понятии границы содержится больше, чем искомый X; в нем одновременно содержится понятие реальности и отрицания, которые объединяются. Поэтому, чтобы получить X в чистом виде, мы должны еще произвести отвлечение.

8. Ограничить что-нибудь – значит уничтожить его реальность путем отрицания не всецело, а только отчасти [15]. Следовательно, в понятии границ, кроме понятий реальности и отрицания, заключается еще понятие делимости (способности количественного определения вообще, не какого-либо определенного количества). Это понятие и есть искомый X; и, следовательно, действием Y как Я, так и Не-Я, просто полагаются как делимые.

9. Как Я, так и Не-Я полагаются как делимые. Ибо действие Y не может следовать за действием противоположения, то есть оно не может быть так рассматриваемо, как будто бы это последнее действие его впервые делало возможным, так как согласно вышеприведенному доказательству без него уничтожает себя, и, стало быть, невозможно самое противоположение. Далее, действие Y не может и предшествовать действию противоположения, так как оно предпринимается лишь для того, чтобы сделать возможным противоположение, и делимость есть ничто в отсутствии чего-либо делимого. Стало быть, оно совершается непосредственно в этом последнем и вместе с ним. Эти два действия представляют собою одно и то же и различаются только в рефлексии. Поэтому, поскольку Я противополагается некоторое Не-Я, и то Я, которому противополагается нечто, и то Не-Я, которое противополагается, полагаются делимыми.

C) Теперь нам предстоит еще только исследовать, действительно ли установленным действием решается задача и все противоположности объединяются.

1. Первый вывод получает теперь следующий вид. Я не полагается в Я постольку, то есть в той части реальности, поскольку, то есть в которой полагается Не-Я. Некоторая часть реальности, то есть та ее часть, которая присваивается Не-Я, уничтожается в Я. Этому положению не противоречит второе положение. Поскольку полагается Не-Я, должно быть полагаемо также и Я; а именно, они оба полагаются вообще как делимые, по их реальности.

   Только теперь, благодаря установленному понятию, можно сказать о них обоих: они суть нечто. Абсолютное Я первого основоположения не есть нечто (оно не обладает никаким предикатом и никакого предиката не может иметь); оно есть безусловно лишь то, что оно есть, и этому нельзя дать дальнейшего объяснения [16]. Теперь через это понятие до сознания доведена вся реальность; и из нее на долю Не-Я приходится та часть, которая не присуща Я, и наоборот. То и другое представляют собою нечто; Не-Я – то, что не есть Я, и наоборот. Не-Я, будучи противопоставлено абсолютному Я (которому оно может быть противопоставлено лишь постольку, поскольку оно представляется, а не поскольку оно есть в себе, как то будет в свое время показано), являет собою безусловное ничто; будучи противопоставлено ограниченному Я, оно знаменует собою отрицательную величину.

2. Я должно быть равно самому себе и все же самому себе противопоставлено. Но оно равно самому себе в отношении сознания; сознание едино, но в этом же сознании полагается абсолютное Я как неделимое. Наоборот, то Я, которому противополагается Не-Я, делимо. Следовательно, Я, поскольку ему противополагается Не-Я, само противополагается абсолютному Я.

   Таким образом, все противоречия объединяются при сохранении единства сознания; и это служит как бы проверкой того, действительно ли установленное понятие правильно.

D) Ввиду того, что, согласно нашему предположению, которое может быть доказано лишь по завершении наукоучения, возможно только одно совершенно безусловное, только одно обусловленное со стороны содержания и только одно обусловленное по форме основоположение, и не более, – то сверх установленных основоположений уже не может быть никаких других. Совокупность того, что является безусловно и непосредственно достоверным, теперь исчерпана, и я могу выразить все это в следующей формуле: Я противополагаю в Я делимому Я – делимое Не-Я.

За пределы этого познания не заходит никакая философия; добраться же до него должна каждая основательная философия; и, поскольку она это делает, она становится наукоучением. Все, что отныне будет происходить в системе человеческого духа, должно быть выведено из установленных основоположений.

*  *  *

1. Мы объединили противоположные Я и Не-Я посредством понятия делимости. Если отвлечься от определенного содержания, от Я и Не-Я, и удержать только одну форму объединения противоположностей через понятие делимости, то получится логическое положение, которое до сих пор именовалось принципом основания: A отчасти = -A и наоборот. Каждая противоположность равна своей противоположности в некотором одном признаке = X; и все одинаковое противополагается тому, что с ним одинаково в некотором признаке = X. Такой признак = X называется основанием, в первом случае – основанием отношения, во втором случае – основанием различия. Ибо уравнивать или сравнивать противоположное значит соотносить, а противополагать уравненное значит различать. Это логическое положение доказывается и определяется установленным нами материальным основоположением.

   Оно доказывается, ибо

   1. Все противоположенное = -A противополагается A, а это A полагается.

      Положением какого-либо – A уничтожается A, но вместе с тем и не уничтожается.

      Следовательно, оно уничтожается лишь отчасти; и вместо X в A, которое не уничтожается, в – A полагается не – X, а сам X; и, стало быть, A = -A в X. И это было первое.

   2. Все уравненное (A=B) равно самому себе в качестве положенного в Я. A=A. B = B.

      И вот B полагается = A, следовательно, B не полагается через A; ибо, если бы оно им полагалось, то оно было бы = A и не было бы = B. (То есть было бы не два положенных момента, а только одно положение.)

      Если же B не полагается через полагание A, оно постольку = -A, и через уравнение того и другого не полагается ни A, ни B, а каком-нибудь X, который = X и = A и = B. И это было второе.

   Отсюда ясно, каким образом может быть правомерно положение A=B, которое само по себе противоречит положению A=A. X=X, A=X, B=X; следовательно, A=B, поскольку они оба =X; но A =-B, поскольку они оба =-X.

   Одинаковости противополагаются друг другу, а противоположности уравниваются только в одной части. Ибо если бы они противополагались во многих частях, то есть если бы в самих противоположностях были противоположные признаки, то одинаковость обоих относилась бы к тому, в чем равны подвергаемые сравнению моменты, и они не были бы, следовательно, противоположны; и наоборот. Каждое обоснованное суждение имеет, стало быть, только одно основание отношения и только одно основание различения. Если же оно их имеет несколько, оно представляет собою уже не одно суждение, а несколько.

2. Логический принцип основания определяется вышеозначенным материальным основоположением, то есть его значимость, в свою очередь, ограничивается; оно имеет силу только для одной части нашего познания.

   Различные вещи могут быть противопоставлены или уподоблены друг другу в каком-либо признаке лишь при том условии, что они вообще равны или противоположны. Этим, однако, совсем еще не утверждается, что все, что бы ни появлялось в нашем сознании, просто и без всякого дальнейшего условия должно быть подобно чему-либо другому и противоположно чему-нибудь третьему. Суждение о том, чему ничто не может быть уподоблено и чему ничто не может быть противопоставлено, совсем не подчиняется принципу основания, так как оно не подчинено условию его значимости; оно ничем не обосновывается, но само обосновывает все возможные суждения; оно не имеет никакого основания, но само представляет основание всего обоснованного. Предметом подобных суждений является абсолютное Я; и все суждения, субъектом которых оно является, имеют силу просто и без всякого основания; об этом ниже мы будем говорить подробнее.

3. То действие, которое в сравниваемых [вещах] ищет признака, в коем они противополагаются друг другу, называется антитетическим приемом; обыкновенно же его именуют аналитическим приемом, что менее удобно, отчасти потому, что при таком обозначении не совсем исключается взгляд, будто из понятия можно добыть путем его раскрытия нечто такое, чего сначала в него не вложили синтезом [17], отчасти же потому, что первым наименованием яснее обозначается, что этот прием представляет собою противоположность синтетического. Синтетический же прием состоит как раз в том, что в противоположностях ищется тот признак, в котором они равны друг другу. По своей чисто логической форме, совершенно отвлеченной от всякого познавательного содержания, а также и от того, как оно достигается, суждения, получающиеся первым путем, называются антитетическими, или отрицательными, суждения же, получающиеся последним путем, – синтетическими, или утвердительными.

4. Раз логические правила, которым подчиняется всякий антитезис и синтез, выводятся из третьего основоположения наукоучения, то из него выводится, стало быть, и правомочие вообще всякого антитезиса и синтеза. Но при изложении этого основоположения мы видели, что первоначальное действие, им выражаемое, действие сочетания противоположностей в некотором третьем, невозможно без действия противополагания и что это последнее, в свою очередь, невозможно без действия сочетания;стало быть, оба эти действия неразрывно связаны друг с другом и могут быть разъединены лишь в рефлексии. Отсюда следует, что логические действия, основывающиеся на этих первоначальных действиях и представляющие собою, собственно говоря, лишь их отдельные и более частные определения, равным образом невозможны одни без других. Никакой антитезис невозможен без синтеза, ибо антитезис ведь заключается в разыскании у подобных элементов противоположного признака; но подобные элементы не были бы подобны, если бы не были уподоблены сначала некоторым синтетическим актом. В чистом антитезисе мы отвлекаемся от того, что они сначала были уравнены таким актом; они просто принимаются при этом как равные, без исследования того, почему это так; рефлексия направляется тут лишь на противоположное в них, и это последнее благодаря тому доводится до ясного и отчетливого сознания. Также и наоборот, никакой синтез невозможен без антитезиса. Противоположности должны быть объединены; но они не были бы противоположны, если бы они не были противоположены чрез некоторое действие Я, от которого в синтезе мы отвлекаемся, дабы путем рефлексии довести до сознания лишь основание отношения. Следовательно, по содержанию вообще не существует чисто аналитических суждений; и при их помощи нельзя не только далеко продвинуться вперед, как говорит Кант, но совсем нельзя двинуться с места.

5. Знаменитый вопрос, который Кант поставил во главу угла "Критики чистого разума" [18]: как возможны синтетические суждения a priori, – получает таким образом свое самое общее и наиболее удовлетворительное разрешение. Мы выдвинули в лице третьего основоположения такой синтез противопоставленных Я и Не-Я, посредством полагаемой их делимости, о возможности которого нельзя ставить дальнейшего вопроса и для которого нельзя привести никакого основания. Этот синтез непосредственно возможен; мы уполномочены к нему без всякого дальнейшего основания. Все прочие синтезы, которые должны иметь силу, должны в нем заключаться; они должны быть осуществляемы одновременно в нем и вместе с ним; поскольку это доказано, тем самым дается самое убедительное доказательство того, что и они обладают таким же значением, как он.

6. Все они должны заключаться в нем; и этим нам предначертывается самым определеннейшим образом тот путь, которым мы должны идти в дальнейшем в нашей науке. Тут должны быть синтезы; стало быть, нашим постоянным приемом отныне (по крайней мере, в теоретической части наукоучения, так как в практической его части дело обстоит как раз наоборот, как то в свое время будет показано) будет синтетический прием; каждой положение будет содержать в себе некоторый синтез. Но ни один синтез невозможен без предшествовавшего ему антитезиса, от которого мы, однако, отвлекаемся, поскольку он является действием, и отыскиваем только его продукт – противоположное. Мы должны, следовательно, при каждом положении исходить из указания противоположностей, которые подлежат объединению. Все установленные синтезы должны содержаться в высшем синтезе, нами только что осуществленном, и допускать свое выведение из него. Нам надлежит, таким образом, заняться разысканием в связанных им Я и Не-Я, поскольку они связаны между собою им, оставшихся противоположных признаков, и затем соединить эти признаки через новое основание отношения, которое, со своей стороны, должно заключаться в высшем изо всех оснований отношении, затем в связанных этим первым синтезом противоположностях нам надлежит снова искать новых противоположностей; эти последние вновь соединить посредством какого-нибудь нового основания отношения, содержащегося в только что выведенном основании. И должны продолжать так, сколько будет возможно: пока не придем в конце концов к таким противоположностям, которых уже нельзя будет более связать между собою, и благодаря этому перейдем в область практической части. Таким образом, ход нашего изложения определен, надежен и предписан самим существом дела; и мы можем заранее знать, что при надлежащей внимательности невозможно будет ошибиться, идя по этому пути.

7. Сколь мало возможен антитезис без синтеза или синтез без антитезиса, столь же мало возможны они без тезиса, без некоторого безусловного положения, через которое просто полагается как таковое некоторое A (Я), не будучи ни с чем уравниваемо и ничему другому противопоставляемо. Будучи поставлен в связь с нашей системой, тезис придает целому крепость и завершение. Наша система должна быть системой, и притом системой единой; противоположности подлежат объединению, пока еще есть хоть что-нибудь противоположное, доколе не будет достигнуто абсолютное единство. Последнее, как то будет показано в свое время, может быть достигнуто, конечно, только путем законченного приближения к бесконечному, что по существу своему невозможно. Необходимость противополагать и связывать определенным образом основывается непосредственно на третьем основоположении; необходимость же вообще связывать покоится на первом, высшем и абсолютно безусловном основоположении. Форма системы основывается на высшем синтезе; то же, что вообще должна быть какая-нибудь система, на абсолютном тезисе.

   Этих разъяснений достаточно для применения сделанного замечания к нашей системе вообще; но существует еще другое, обладающее большею важностью, применение его к форме суждений, которого мы по многим основаниям не должны обходить здесь молчанием. А именно, ради аналогии, подобно тому, как существуют антитетические и синтетические суждения, должны бы также существовать и тетические суждения, которые были бы в каком-либо определении прямо противоположны первым. И действительно, правильность суждений первых двух родов предполагает некоторое основание, именно двойное основание, – основание отношения и основание различения, которые оба могут быть указаны, а если суждение должно быть доказано, то и должны быть указаны. Например, птица – животное. Тут основанием отношения, которое служит предметом рефлексии, является то определенное понятие животного, согласно коему оно состоит из материи, из организованной материи, из материи, наделенной животной жизнью; основанием же различия, от которого отвлекаются, является специфическое различие разных животных видов, выражающееся в том, что они имеют две или четыре ноги, наделены перьями, чешуей или покрытой волосами кожей. Или же: растение не есть животное. Тут основанием различия, на которое направляется рефлексия, является специфическое различие между растением и животным; основанием же отношения, от которого отвлекаются, является организация вообще. Тетическое же суждение есть такое, в котором нечто не приравнивается и не противополагается ничему другому, а только полагается себе равным; оно, следовательно, не могло бы предполагать никакого основания отношения или различения. Тем третьим, что оно, согласно логической форме, все же должно предполагать, была бы просто некоторая задача, задаваемая некоторому основанию. Первоначальным высшим суждением этого рода является утверждение: Я есмь, в котором об Я ничего не высказывается и место предиката сохраняется до бесконечности пустым для возможного определения Я. В этом роде – все суждения, которые подводятся под это, то есть под абсолютное положение Я (если даже они не всякий раз имеют Я своим логическим субъектом); например, человек свободен. Это суждение рассматривается либо как суждение положительное (в каковом случае оно значило бы: человек принадлежит к классу свободных существ), и тогда нужно было бы указать основание отношения между человеком и свободными существами, которое, как основание свободы, содержалось бы в понятии свободного существа вообще и понятии человека в частности; но, не говоря уже о трудности найти такое основание, нельзя указать даже класса свободных существ. Либо это суждение рассматривается как суждение отрицательное; в таком случае человек в нем противополагается всем существам, подчиняющимся закону естественной необходимости; но тогда нужно было бы указать основание различия между необходимым и не необходимым и показать, что оно заключается не в понятии человека, а в понятии противоположных существ; вместе с тем было бы необходимо указать такой признак, в котором они совпадают. Но человек, поскольку по отношению к нему может иметь силу предикат свободы, то есть поскольку он абсолютен и не является ни представленным, ни представимым субъектом, не имеет ничего общего с естественными существами и, стало быть, также и не противополагается им. Однако же в силу логической формы суждения, которая положительна, оба понятия должны быть объединены; но их нельзя объединить ни в каком понятии, а только в идее такого Я, сознание которого не определяется ничем внешним ему, а скорее само определяет одним своим сознанием все, вне его находящееся; но эта идея, в свою очередь, немыслима, так как она содержит в себе для нас противоречие. Однако она установлена для нас ради высшей практической цели. Человек должен до бесконечности все более и более приближаться к недостижимой по существу своему свободе. Так, суждение вкуса: "A красиво" есть (поскольку в A наличен признак, присущий также и идеалу прекрасного) тетическое суждение; ибо я не могу сравнивать этот признак с идеалом, так как я не знаю этого последнего. Задача моего духа, возникающая из его абсолютного положения, есть скорее нахождение такого идеала; но эта задача могла бы быть решена только по совершенном приближении к бесконечному. Поэтому Кант и его последователи совершенно справедливо назвали эти суждения бесконечными [19], хотя никто из них, насколько мне известно, не дал им отчетливого и определенного объяснения.

8. Для тетического суждения нельзя, стало быть, привести никакого основания; но образ действия человеческого духа при тетических суждениях вообще основывается на полагании Я единственно и только самим собою. Сравнение этого обоснования тетических суждений вообще с обоснованием суждений антитетических и синтетических очень полезно и дает наиболее ясное и определенное понимание своеобразного характера критической системы.

   Все противоположности, противополагающиеся друг другу в каком-либо понятии, выражающем собою основание их различия, согласуются вновь в каком-либо высшем (более общем, большем по объему) понятии, которое называют родовым понятием; то есть при этом предполагается некоторый такой синтез, в котором заключаются обе противоположности, заключаются именно постольку, поскольку они уподобляются друг другу (например, золото и серебро содержатся, как нечто одинаковое, в понятии металла, которое не содержит в себе того понятия, в котором они противополагаются друг другу, в данном случае, например, не содержат определенного цвета). Отсюда – логическое правило определения, гласящее, что определение должно указывать родовое понятие, содержащее в себе основание отношения, и специфическое различие, содержащее в себе основание различия. В свою очередь, все одинаковое противополагается одно другому в некотором низшем понятии, выражающем какое-либо отдельное определение, от которого в суждении отношения отвлекаются; то есть всякий синтез предполагает предшествующий антитезис. Например, в понятии тела отвлекаются от различия цветов, определенной тяжести, от различия вкусов, запахов и т.д.; и таким образом все, что заполняет собою пространство, непроницаемо и наделено какой-либо тяжестью, может быть телом, сколь бы противоположны ни были тела между собою относительно упомянутых признаков.

   (Какие определения являются более общими или более специальными и, стало быть, какие понятия играют роль более высоких или более низких понятий, будет установлено наукоучением. Чем меньше вообще тех посредствующих понятий, при помощи которых данное понятие выводится из высшего понятия, – из понятия реальности, – тем оно само выше; чем больше их, тем оно ниже. Y является определенно более низким понятием, чем X, если в ряду его выведения из высшего понятия встречается X, и точно так же наоборот.)

   Но с тем, что безусловно полагается, – с Я дело обстоит совсем иначе. В то же самое время, как ему противополагается некоторое Не-Я, оно ему и приравнивается, но только не в более высоком понятии (которое бы их обоих заключало в себе и предполагало бы некоторый более высокий синтез или по меньшей мере тезис), как то бывает при всех остальных сравнениях, а в более низком понятии. Для того, чтобы быть уравнено с Не-Я, Я само должно быть опущено до более низкого понятия, понятия делимости; но в этом же понятии оно противополагается понятию Не-Я. Здесь имеет место, стало быть, не восхождение, как бывает в иных случаях при каждом синтезе, а нисхождение. Я и Не-Я, поскольку они уравниваются и противополагаются через понятие взаимной ограничимости, сами суть нечто (акциденции) в Я как делимой субстанции; они положены Я как абсолютным не допускающим ограничения субъектом, которому ничто не равно и ничто не противополагается. Поэтому все суждения, логическим субъектом которых является ограничимое или определимое Я или же нечто определяющее Я, должны быть ограничены или определены чем-либо высшим. Все же суждения, логическим субъектом которых является безусловно неопределимое Я, не могут быть определяемы ничем высшим, так как абсолютное Я ничем высшим не определяется. Они обосновываются и определяются единственно лишь сами собою.

   В том и состоит сущность критической философии, что в ней устанавливается некоторое абсолютное Я как нечто совершенно безусловное и ничем высшим не определимое; и если эта философия делает последовательные выводы из этого основоположения, она становится наукоучением. Напротив того, догматична та философия, которая приравнивает и противополагает нечто самому Я в себе; что случается как раз в долженствующем занимать более высокое место понятии вещи (ens), которое вместе с тем совершенно произвольно рассматривается как безусловно высшее понятие. В критической системе вещь есть то, что полагается в Я; в догматической же системе она представляет собою то, в чем полагается само Я. Критицизм имманентен потому, что он все полагает в Я, догматизм же трансцендентен, ибо он выходит за пределы Я. Поскольку догматизм может быть последователен, спинозизм является наиболее последовательным его продуктом [20]. Если поступать с догматизмом согласно его собственным основоположениям, – как то, конечно, и следует, – то его нужно спросить о том, почему он признает свою вещь в себе без всякого высшего основания на то, тогда как относительно Я он задавал вопрос о высшем основании; почему вещь в себе имеет абсолютную значимость, тогда как Я должно было быть ее лишено. В оправдание он не в состоянии сослаться на какие-либо правомочия, и потому мы вправе требовать, чтобы, следуя своим собственным основоположениям, он ничего не принимал без основания, чтобы он указал и для понятия вещи в себе, в свою очередь, высшее родовое понятие, повторил затем то же самое для этого последнего, и так далее до бесконечности. Последовательно развитый догматизм, таким образом, либо отрицает, что наше познание вообще имеет основание, что вообще в человеческом духе есть некоторая система, или же он противоречит самому себе. Последовательно развитый догматизм есть скептицизм, сомневающийся в своем сомнении; ибо он неизбежно должен разрушить единство сознания, а вместе с ним всю логику. Следовательно, это даже вовсе и не догматизм; он противоречит самому себе, выдавая себя за таковой.*

   * Существуют только две системы: критическая и догматическая: скептицизм в той форме, как он выше определен, вовсе не представляет собою системы, так как он отрицает самую возможность системы вообще. Но отрицать такую возможность он может только систематически, стало быть, он противоречит себе самому и лишен всякого смысла. Природа человеческого духа уже позаботилась о том, чтобы он был сверх того и невозможен. Еще никогда ни один человек не был всерьез таким скептиком. Совсем другое дело – критический скептицизм, скептицизм Юма (Юм Давид (1711-1776) – английский философ эмпирико-позитивистского направления, углубивший и радикализировавший ту критику метафизики, которую он нашел у своего предшественника Джона Локка. По отношению к возможности достоверного научного и философского знания позицию Юма можно назвать скептицизмом: он не только доказывал невозможность создания рационалистической метафизики, но не признавал также всеобщего и необходимого знания в области науки (за исключением математики). Юм анализировал человеческое познание, особенно такие фундаментальные понятия, как причинность и субстанция, и пришел к выводу, что нельзя признавать реальным ничего, кроме того, что основано на опыте (как внешнем, так и внутреннем) и что, следовательно, человеческое познание не может выйти за пределы опыта. Критика метафизики, как ее осуществил Юм, оказала большое влияние на многих философов, в том числе и на Канта; последний, однако, попытался найти выход из юмовского скептицизма.), Маймона (О философских взглядах Маймона см. примеч. 2 к работе Фихте "О понятии наукоучения". В данном случае Фихте имеет в виду сочинение Маймона "Streifereien im Gebiete der Philosophie" ("Партизанские налеты в области философии"), точнее, первую часть этого сочинения, изданную в Берлине в 1793 г. Маймон ставит здесь вопрос о реальности принципов практической философии и приходит к заключению, что не существует никаких всеобщих (априорных) законов опыта (например, закона о том, что все имеет свою причину), о которых говорит Кант и с помощью которых критическая философия могла бы подтвердить свою реальность.), Энезидема [Энезидем – греческий философ-скептик, живший в I в. н.э. Этим именем Фихте и его современники называли философа Готлоба Эрнста Шульце (1761-1833), назвавшего свою работу "Энезидем, или О фундаменте элементарной философии, предложенной профессором Рейнгольдом, вместе с защитой скептицизма против притязаний критики разума" (1792). Подробнее о взглядах Шульце-Энезидема см. примеч. 1 к работе "О понятии наукоучения".], который раскрывает недостаточность даваемых доселе оснований и тем самым указывает, где следует искать оснований более надежных. Он приносит науке, во всяком случае, пользу, если и не всегда со стороны содержания, то уж непременно со стороны формы. И плохо понимает выгоды науки тот, кто отказывает в должном уважении проницательному скептику.

   Так, Спиноза полагает основание единства сознания в некоторой субстанции, в которой сознание с необходимостью определяется как со стороны материи (определенного ряда представления), так и со стороны формы единства [21]. Но я спрашиваю его: в чем заключается, в свою очередь, основание необходимости этой субстанции как со стороны ее материи (различных заключающихся в ней рядов представления), так и со стороны ее формы (согласно которой в ней должны исчерпываться и образовывать некоторую целостную систему все возможные ряды представления)? Но для такой необходимости он не указывает мне никакого дальнейшего основания, а говорит: это просто так есть. И он говорит мне это потому, что он вынужден принять нечто абсолютно первое, некоторое высшее единство. Но в таком случае он должен был бы остановиться на данном ему в сознании единстве и не имел надобности изобретать еще высшее единство, так как его к этому ничто не вынуждало.

   Было бы совершенно невозможно объяснить, как мог бы какой-нибудь мыслитель когда-либо выйти за пределы Я либо, выйдя за эти пределы, найти способ где-нибудь остановиться, если бы мы не находили в качестве совершенно достаточного основания этого явления некоторой практической данности. Именно эта последняя, а не какая-либо теоретическая данность, как то, по-видимому, думали, побуждала догматика выходить за пределы Я, – а именно чувство зависимости нашего Я, поскольку оно является практическим, от некоторого Не-Я, совершенно не подчиняющегося нашему законодательству и постольку свободного. Практическая же данность принуждала догматика и к тому, чтобы стараться где-нибудь остановиться, – именно чувство необходимого подчинения всякого Не-Я практическим законам Я и единства его с ними; причем это единство никоим образом не являет собою как предмет понятия чего-либо существующего в наличности, а представляет собою как предмет некоторой идеи нечто, что должно существовать и должно быть нами создано, как то станет ясно в свое время.

   Отсюда, наконец, явствует, что догматизм вообще вовсе не является тем, за что он себя выдает, что вышеприведенными выводами мы поступили по отношению к нему несправедливо и что сам он неправ в отношении к себе, навлекая на себя такие выводы. Его высшим единством не является в действительности и не может быть ничто, кроме единства сознания; и его вещь представляет собою субстрат делимости вообще или же ту высшую субстанцию, в которой полагаются оба момента, и Я и Не-Я (мышление и протяжение Спинозы [22]). До чистого абсолютного Я он вовсе не возвышается, не говоря уже о том, что ему не удается перешагнуть за его пределы. Он доходит в тех случаях, когда, как в системе Спинозы, ему удается пойти дальше всего, до нашего второго и третьего основоположения, но никогда не достигает первого абсолютно безусловного основоположения; обыкновенно он так высоко не поднимается. Критической философии было предоставлено сделать этот последний шаг и тем дать завершение наукоучению. Теоретическая часть нашего наукоучения, которая тоже будет развита только из двух последних основоположений, при чисто регулятивном значении первого основоположения, действительно являет собою систематический спинозизм, как то станет ясно в свое время (с той лишь разницей, что Я каждого человека само представляет собою единственную высшую субстанцию). Но наша система присоединяет еще практическую часть, которая обосновывает и определяет первую и тем дает всей науке завершение, исчерпывает все то, что может быть найдено в человеческом духе, и этим вновь примиряет с философией здравый человеческий рассудок, оскорбленный всею докантовской философией, нашей же теоретической системой на первый взгляд отторгнутый от философии без всякой надежды на примирение.

9. Если отвлечься от определенной формы суждения, от того, что оно есть противопоставляющее или сравнивающее суждение, построенное на основании различия или на основании отношения, и имеет в виду лишь общую черту действенности этого рода действия, которая состоит в том, чтобы ограничивать одно другим, то получится категория определения (ограничения, у Канта – лимитация [23]). А именно, определением называется положение количества вообще, будь то количество реальности или количество отрицания.