Георгий Почепцов. Управление массовой активностью населения в социосистемах

Массовая активность людей должна быть предметом интереса государственного управления. Ведь все ключевые шаги страны всегда связаны с такой массовой активностью. Управляя ею, можно не только создавать новые государства (1917 год или перестройка, как пример), но и конструировать и воплощать проекты (БАМ, или целина как открытые проекты, атомный проект в СССР, или США как проект закрытый, или космос как проект полузакрытый, ведь цель открыта, а пути ее достижения — секретные).

Сталин пытался управлять именно массовой активностью, когда население постоянно боролось за внутренние или внешние победы, причем эта активность корректировалась как пропагандой (информационное пространство), литературой и искусством (виртуальное пространство), так и репрессиями (физическое пространство). И сегодня положительное отношение к Сталину хранят именно те сегменты населения, которые жили в тот период.

Антрополог Грегори Бейтсон написал интересное исследование «От Версаля до кибернетики». С цитатой из этой работы связывают лого-яблоко Стива Джобса. Бейтсон также вписан в историю кибернетики не только потому, что принимал участие в известных конференциях Мэйси вместе с Норбертом Винером и другими, где была сформированы концептуальные основы кибернетики, но и потому, активно изучал в своих полевых исследованиях обратную связь, базовое понятие кибернетики. В тех конференциях Мэйси участвовали не только представители естественных наук, но и гуманитарии, потому и взгляд на кибернетику был несколько иным. Она была не чисто естественной, а скорее общей наукой.

Бейтсон говорит, что немцам были предложены одни условия мира, чтобы завершить мировую войну, а на самом деле, когда они признали поражение, им предоставили другие условия. Это привело к деморализации международных отношений и в результате вызвало Вторую мировую войну. Можно сформулировать закономерность: точки массовой лжи, несправедливости, недоверия ретранслируются через поколения и снова взрываются. Они остаются в массовом сознании, формируя его на долгие годы.

Массовое горе или победа формируют нацию. С точки зрения физиологии это шок. А информация, записанная во время шока, остается навсегда. Ее можно изменить лишь еще одним шоком. О формировании национального характера Бейтсон тоже писал в книге по экологии разума (Bateson G. Steps to an ecology of mind. — Chicago, 2000; Бейтсон Г. Экология разума. — М., 2000). Всего сферу, которую он выделяет и в которой работает, описывают словами «забота о мышлении».

Стив Джобс назвал знакомство с ЛСД одним из двух-трех важнейших событий в его жизни (см. здесь и здесь). Известно также, что именно Бейтсон начинал в США такие эксперименты по расширению сознания с помощью психоделиков. В рассекреченных файлах Пентагона сказано: Джобс принимал психоактивные вещества 15 раз в течение 1972-1974 гг Более того, он считал, что они изменили его жизнь. Эти документы оказались в распоряжении журнала Wired. В них подчеркивается интерес Джобса к медитациям и духовным практикам. Подробные истории о людях, связанных с внедрением ЛСД спецслужбами и военными в «мирное» жизни, можно увидеть здесь и здесь.

Мы сейчас увидели структуры, где причина и следствие разорваны во времени. Поэтому шоковые события, о которых говорилось, должны быть настолько сильными, чтобы сохраниться в памяти и влиять на массовое сознание через несколько лет. Так шок становится инструментом управления.

Переход к массовой агрессии может быть обусловлен различием картины мира или культуры. Сталинские репрессии, кстати, тоже в первую очередь коснулись представителей старой культуры, которая была враждебной с точки зрения культуры советской. Соответственно, западная культура была враждебной, потому что именно так ее воспринимала культура советская.

Например, востоковед Александр Мещеряков видит причину нападения Японии на США не в битве за ресурсы, как это видит большинство историков, а все-таки в несовпадении культур (см. здесь и здесь). С его точки зрения, Японию характеризует другое отношение к телу, к телесному. Там, например, считают, что кожа японки ровнее, гладже, чем у иностранок. А тамошние военные считают, что тело японца идеально приспособлено для ведения военных действий. Японская телесность является предметом национальной гордости. То есть имеем принципиально другую модель мира. Японцы были обижены на Запад за телесную дискриминацию, и это стало причиной войны, а также антизападных и националистических настроений в стране.

Специалист по цивилизационным исследованям Игорь Яковенко тоже приводит пример, в котором причина и последствия оказались растянутыми во времени. Он говорит о сказке для детей, подчеркивая что в конце шестидесятых в магазинах появились новые переводные сказки. Это рассказ о Мэри Поппинс и Винни-Пуха, о муми-троллях, о Изумрудном городе. Запрос на эту новую сказку появился в городской среде. И новое поколение стало учиться на этих сказках. Но именно дети, воспитанные на новой литературе, и похоронили Советский Союз.

Это совпадает с ремаркой специалиста по брендированию стран Саймона Анхольта в отношении России. Он называет два фактора, которые мешают России изменить имидж. Первый — то, что весь мир рассматривает ее как бремя. А второй фактор вполне соответствует замечанию Игоря Яковенко — потеря культурной идентичности.

Как пример такой «машины» по изменению ментальности Яковенко приводит работу иезуитских бесплатных школ, которые, по его мнению, выполняют две функции:

• Убрать человека из его собственного социокультурного контекста и дать ему радикально трансформированную культурную реальность,
• Автоматически разрушить социокультурную преемственность, поскольку выпускник уже не возвращался в собственную среду.

Впрочем, следует заметить, что так происходит и со стандартным процессом обучения, ведь выпускник в итоге поднимается социальным лифтом, оставляя свою среду далеко позади. (На этом, в частности, построено немало конфликтов в художественной литературе.) Ведь в них возрастает параметр культурного капитала (по Бурдье). Михаил Соколов даже назвал свое выступление на эту тему так — «Почему любители оперы зарабатывают больше любителей поп-музыки». Культурный капитал знаменует собой усилия, затраченные на то, что может не принести ничего, поэтому тратить так могут только богатые люди.

Владимир Паперный также подчеркивает другой тип отличия от Запада. Там отработана система описания чувств, особенно в протестантской культуре. Легко выразить сочувствие или поздравить кого-то, в отличие от нашей культуры, где надо отыскивать слова для этого. При столкновении они скажут Sorry и разбегутся, мы же начнем выяснять отношения. В метро человек стремится оттолкнуть других, пытаясь отвоевать себе место. То есть у нас агрессивнее среда: физическая и коммуникативная.

Пассионарность населения можно активизировать или блокировать. 1917 активизировал, а потом Сталин занимался «гашением» этой пассионарности. Перестройка выводит людей на улицы, а потом их пытаются вернуть к спокойной жизни. То же касается и Оранжевой революции. И демократ Виктор Ющенко стал тем первым президентом, который перекрыл улицу Банковую металлическим забором, чего не было даже во времена советской власти, когда там ездили автомобили.

Сергей Переслегин утверждает, что Пакистан «сжег» свою пассионарную молодежь в войне, в результате подняв образовательный и финансовый уровень населения, которое осталось живо (Переслегин С. Самоучитель игры на мировой шахматной доске. — М. — СПб., 2005). То есть это такие «положительные» последствия любой войны.

Переслегин также видит изменение современного мира из цивилизации Книги на цивилизацию Медиа. Как следствие, произошло уменьшение количества детей, способных читать сложные тексты, соответственно, исчезает способность делать выводы, поскольку имеющиеся медиаформаты, в основе своей визуальные, не провоцируют этого. В своей видеолекции он приводит количество таких людей в различные исторические периоды: античность — два процента, затем христианство подняло до семи. Школы иезуитов давали 15 процентов, как и советская и немецкая средние школы. Сегодня мир стоит перед возвращением к малому проценту «умных». Этот тренд подтверждается и другими исследованиями.

Перестройка стала первой такой революцией, которую знали большинство тех, кто живет сегодня. До этого массовая активность была разрешенной исключительно во время демонстраций трудящихся, которые несли хвалу коммунистической партии. Перестройка открыла этот контент на полностью противоположный.

Разоблачения Сталина, которого перестройка окончательно перевела на позиции «врага», стало основной ее задачей. Это было сделано уже Хрущевым, который и сам отправлял на смерть огромное количество людей, что Сталин даже написал на одном из его расстрельных списков: «Уймись, дурак» (см. здесь). То есть обвинения других должны были идти не от него.

Интересно, что Сталин, которого обожали во времена его правления, создал парадоксальную систему сочетания жестких репрессий с виртуальным поднятием человека-труженика. То есть один и тот же объект воздействия получал и негатив, и позитив. Поэтому в этой системе Сталин становился и единственным проводником репрессий, и единственным защитником от них. То есть можно понять, что здесь действует нечто похожее на американскую модель менеджмента террором, когда демонстрация смерти заставляет людей объединяться вокруг сильного лидера.

Советская и российская империи имели два отличия от классических империй. Одно из них (о ней говорит Бейтсон; подробнее см..: Почепцов Г.Г. Стратегические войны. Как «гонка смыслов» побеждает «гонку вооружений». — Киев, 2010) заключается в том, что местное искусство не было протестным, потому что его поддерживал центр, в отличие от, скажем, Индии, где британцы насаждали свое. Поэтому появление местного сразу становится протестным движением.

Другое замечание выдвигает, в частности, Сергей Гайдай: «Мы (украинцы) не устояли в борьбе с элитами других государств. Нас победила польская элита, нас победила российская элита. В России сделали очень просто: они создали имперскую систему, при которой вся наша пассионарная часть людей всасывалась в имперскую элиту и становилась там элитой Российской империи. Все эти гетманы — Разумовское, Скоропадские — становились элитой и подчинялись той национальной идее и той государственной идеологии, которая была в Российской империи. И свою неуемную энергию подчиняли этой идеи».

Кстати, СССР имел одну победу в холодной войне, которой не смог воспользоваться. Это нефтяной кризис 1973 года и его последствия, которые были гораздо страшнее для Запада, чем для СССР. Михаил Хазин даже пытался узнать от советских действующих лиц того времени из ЦК КПСС и КГБ, поняли ли они свою победу. Оказывается, что этот вопрос был. А ответ на него свелся к двум простым решениям, которые в итоге и привели к феномену «разрядки». Первая негативная оценка касалась невозможности со стороны СССР контролировать зоны, входивших в зону влияния США. Вторая — неготовность СССР оказаться один на один с Китаем, который начал уже свою технологическую революцию. Советский Союз принял решение оставаться в своих проектных территориях.

Вообще первый протестный митинг в СССР датируют 5 декабря 1965 года. Видимо, это и следует считать точкой отсчета развала СССР. Все остальное уже было после. Репрессиями уже невозможно было закрыть протесты, потому что настало другое время. А моделей иного поведения власть не знала, ведь привыкла управлять исключительно подневольными людьми, тогда как Запад наработал модели управления свободными людьми.

Как активацию мыслей, а затем и действий можно рассматривать и роль братьев Стругацких в отношении российских младореформаторов во главе с Егором Гайдаром, который даже переспрашивает одного из журналистов, берущего у него интервью, относится ли тот к поколению, которое читало «Понедельник начинается в субботу». Кстати, Борис Стругацкий в своих воспоминаниях пишет, что с этим романом почти не было цензурных мытарств (Стругацкий Б. Комментарии к пройденному. — СПб., 2003). То есть власть не видела реальных угроз со стороны этих фантастов.

И в этом контексте возникает еще одна линия — исследование Екатерины Дайс о масонских мотивах в другом романе Стругацких. Этот роман называется «Град обреченный» — по названию картины Николая Рериха, тоже известного своими оккультными интересами (Стругацкий А., Стругацкий Б. Град обреченный. — Л., 1989). И такие активации достаточно распространены, например, известный оккультист Алистер Кроули (Spence RB Secret agent 666. Aleister Crowley, British intelligence and the occult. — Port Townsend, 2008) появился в сериале Supernatural в виде дьявола именно с таким именем.

Массовость в искусственных социоинженерных конструкциях просто моделирует подтверждение правильности действий руководства. Это известные нам всем первомайские или октябрьские демонстрации трудящихся, которые, вероятно, по замыслу должны были активировать правильные мысли, как и политинформации на уровне школьников.

Отрицательное будущее стало достаточно активно появляться на американских телеэкранах. Это мир после апокалипсиса, где Америка возвращается назад к сельскому хозяйству или охоте, а основным оружием становятся стрелы. Это сериал «Революция», когда неизвестно почему исчезает вся электроэнергия (см. также здесь), это «Голодные игры», где проводится борьба на выживание среди подростков, а фон, на котором это происходит, напоминает наши шахтерские городки (до этого книга вытеснила Гарри Поттера из первых мест продаж на «Амазоне» [Collins S. The hunger games. — New York, 2008]). То есть если в «Сверхъестественном» апокалипсис пытаются отвратить, то здесь мы оказываемся в ситуации постапокалиптической. Складывается устойчивое ощущение, что массовое сознание активно готовят к какому-то негативному сценарию развития человечества.

Интересно, что сама Сьюзен Коллинз увидела вдохновение в античной мифологии, которую она любила еще ребенком, а именно в мифе о Минотавре. То есть причиной создания своего романа она называет детские страхи, а не сегодняшний день.

В чем отличие апокалиптических фильмов и фильмов-фэнтези, ведь и там и здесь мы имеем ситуацию, которая не является реальной. Фэнтези размещает ее в прошлом, апокалипсис — в будущем. Герои побеждают и здесь, и там. Но апокалипсис кажется более приближенным к реальности. Чистая виртуальность дает возможность широкого набора жанров, например, для комедий. В то же время апокалипсис является апокалипсисом, комедии там не место.

Сегодняшнее кино интересным образом стало брать свою героику уже не из жизни, а из ее виртуальных аналогов, например, комиксов. Это не только Супермен или Бэтмен, в действие пошли и второстепенные персонажи — Зеленая стрела была реализована в сериале «Стрела» (Arrow). Сюда же можно отнести нашествие римейков, на которые сегодня перешел Голливуд. Римейками также является большое количество российских ситкомов, построенных на базе американских аналогов. Все — от «Моей прекрасной няни» до «Ворониных» — имеет американского «отца» или «мать».

Мы программируем свое будущее, что понятно. Но одновременно мы программируем и свое прошлое, когда начинаем уделять усиленное внимание тем или иным его аспектам. Последние десятилетия как раз и является примером моделирования необходимого для современности прошлого. Наиболее ярко это произошло со Сталиным-Лениным, а затем и все остальные персонажи истории начали менять свои символические лица. История во многом утратила свою историчность, а стала задним двором современности.

©© Почепцов Г.Г., 2013 г.