11. Утрата, горе и ритуалы - В поисках хорошей формы. Гештальт-терапия с супружескими парами и семьями

Мы оплакиваем того, кого потеряли,

а должны бы радоваться тому, что имели вообще.

К. Дж. Уэллс

“Я даже не хочу думать о том, что мой отец умер, что его тело остыло, что его душа улетела навсегда. Часть меня онемела, лишена всяких мыслей, ничего не знает, ни во что не верит”, — такими были мои мысли, когда я ехал на похороны моего отца. Как сказала бы Джудит Виёрст, жизнь полна неизбежных потерь – рождение, уход из дома в школу, болезнь, разлука и смерть1. Смерть имеет много личин, но утрата - ее неизменное выражение. Утрата работы, утрата достоинства, утрата любви, утрата самооценки, утрата безопасности, утрата чьей-то родной души. Плачевный итог.

Переживания утраты существуют в структуре нашего общества – в супружестве, дружбе, семье, в работе. Человеческий дух вскормлен общением с людьми и несет в себе боль и утраты, вызванную этим общением.

Потеря и тяжелая утрата являются частью человеческой драмы. Каждая утрата, большая или маленькая, вплетается в общую канву наших взаимоотношений, привязанностей и уклонений от них. Каждая потеря окрашивает наш мир в другие цвета. Потеря не подчиняется логике и правилам. Люди внезапно покидают нас или неожиданно умирают. Они заболевают или утрачивают вкус к жизни, разочаровываются в тех, кем восхищались до этого, отстраняются от чужой жадности, злобы, постыдных поступков или просто избегают страданий.

То же самое происходит и в семьях. Существует энергия, которая склеивает семью и сохраняет ее жизнеспособность, но та же сила запускает механизм конфликта. Когда вложенные чувства растоптаны и человек чувствует себя отвергнутым, возникает чувство утраты. Утрата не всегда вызывает только боль и печаль, она также может сопровождаться ощущением освобождения, яростью, жаждой мести и чувством вины.

В семье живут два брата, которые постоянно конкурируют из-за родительской любви. Внешне семья кажется очень привлекательной и дружной, но родные недостаточно любят и уважают друг друга. Итак, пути двух братьев расходятся. Каждый захотел выразить себя по-разному. Один в знак протеста стал мелким воришкой и торговцем наркотиками — крутым, отчаянным и хвастается своими подвигами. Другой брат решил доказать, на что он способен, показав матери, что может добиться большего, чем его отец. Он продолжил учебу, достиг на этом поприще значительных успехов и всегда посылает родителям свои публикации.

Постепенно братья стали сильно отдаляться друг от друга. Каждый таил надежду, что они смогут стать друзьями, когда отца и матери не станет, и в конце концов семейная система победит. Родители оставили завещание, по которому все, чем они владеют, досталось “хорошему” сыну, а “плохой” не получил ни пенни. “Победитель” дал “побежденному” символический взнос, но в результате победа и ощущение предательства оказались настолько сильными, что отторжение братьев стало неизбежным. Два человека разошлись навсегда, потому что видеть друг друга – значит снова испытать боль, ярость и жажду жизни.

Таким образом, утраты вплетаются в жизнь одной конкретной семьи. Горечь и ненависть победили силу прежней любви и страстных желаний.

Для того чтобы ощущать полноценность существования, человеку необходимо приложить немало усилий в работе, в контактах с другими людьми, в любви, в близких отношениях. Это означает, что мы вкладываем в свои действия всю свою энергию и убежденность и воздействуем на других людей. Мы впускаем их внутрь себя. Это значит, что мы включаем их в свое существование. В любовных отношениях мы впускаем своих любимых в душу, сердце, и если они отвергают нас, предают или умирают, наше сердце остается “разбитым”.

Когда мы переживаем утрату любимого человека, он с кровью уходит из нашего сердца. Такое событие дезориентирует. Элеонора, у которой скоропостижно умер тридцатилетний муж, так описывает свои переживания: “Меня ничто не трогало. Я жила на автопилоте, как говорил мой сын. Я делала только то, что могла делать по привычке, что не требовало концентрации и мыслей. Что бы ни приходило мне в голову, все вызывало только отвращение”.

Человек, у которого жена умерла от рака, так описал свои чувства:

"Марсия была доказательством моей жизни. Я хотел жить, радоваться жизни, всему, что происходит в ней. Я хотел соединиться с миром, окружающим меня. Я ел и пил с удовольствием. Я брал от жизни самое лучшее... Когда Марсия умерла, меня больше ничто не притягивало к этой жизни, ничего не напоминало мне, что я нужен здесь, никто не напоминал мне, что я живу, что у меня есть прошлое и будущее, никто не вдыхал запах моей кожи, никто не занимался со мной любовью... никто не говорил со мной об обычных событиях будничной жизни. Когда рядом со мной не стало ее реального образа, я пытался оживить его в своем воображении, но мог удержать его только несколько секунд. Я стал тихим и безучастным ко всему. Я чувствовал себя так, будто подтверждение жизни, которое я давал ей, глубоко закопали вместе с ней в черную осеннюю землю... Мне было легко плакать, когда шел дождь. Я плакал, пока не засыпал, свернувшись клубком. Я чувствовал себя, как маленький оставленный в лесу ребенок. Я не мог встать, не мог есть. Я просыпался в четыре утра, и сна не было в помине. Но что мне было делать? Сначала я просто хотел быть один, но прошли недели, и я начал говорить со своими друзьями о боли своей утраты".

Поддержка с помощью наблюдения и ритуалов

Когда мы сталкиваемся с непереносимой болью утраты, у нас возникает искушение отвергнуть ее. В противном случае мы чувствуем себя беспомощными и потерянными перед болью. Мы хотим видеть боль и тем не менее стремимся убежать от нее. Умерший человек пробуждает те же чувства — и гнев, и боль, и сожаление, и вину. Что же делать терапевту? Поддержка часто приходит с простым человеческим “я с тобой” – полноценное присутствие, наблюдение за происходящим и проявление чувства сострадания, при сохранении личных границ.

Элеонора, которая была близка к самоубийству после смерти своего мужа, сказала о своем терапевте Соне Невис: “Ее борьба не закончилась просто сама по себе. Прежде всего Соня сказала мне самую главную вещь: “Да, ты хочешь умереть, но дай себе срок два года, а потом уж решай!” Я не испугала ее своим горем, она придала силу моей борьбе и рискнула поставить мне ультиматум... Время, которое я провела с ней, стало почти ритуальным – это была не терапия, мы просто были вместе. Это не было и заменой терапии, для меня это было безопасное место, где слезы и гнев не кажутся безумием, а навязчивые мысли можно высказать вслух”.

В этом контексте быть свидетелем означает:

· Быть рядом и слушать.

· Не форсировать результат.

· Проявлять уважение и принимать то, что происходит.

· Видеть пользу и даже красоту в выражении человеком его скорби и чувства утраты.

· Позволить себе стать твердой опорой, на которую другой человек может опереться.

Наблюдение и присутствие терапевта позволяет семье увидеть собственный процесс взаимодействия, увидеть именно самих себя, а не избегать друг друга. Терапевт, как наблюдатель, помогает пациентам осознать их боль и чувство беспомощности.

Семья Харрисон и их борьба с горем

Когда семья Харрисон пришла на первую терапевтическую сессию, они находились в кризисном состоянии, предвосхищая свою огромную утрату. Они уныло вошли в кабинет. Макс, старший сын, был худым и угрюмым, а его средний брат Фрэнк казался крепким и энергичным. Оба мальчика выглядели безутешными. За ними шли их родители, пара среднего возраста, с третьим ребенком, ясноглазой девочкой Беллой. Максу было восемнадцать, Фрэнку – шестнадцать, а Белле исполнилось только десять. Отцу, Элджеру, было сорок пять, а матери, Эллен – сорок два.

Когда, наконец, все расселись по местам и начали говорить, выяснилось следующее: месяц назад Максу поставили диагноз – лейкемия. Медики дали ему не больше трех лет жизни. Родители жаловались на то, что Макс не принимает лекарства и чувствует себя совершенно беспомощным. Двое младших детей кивали, пока говорили родители. Макс оставался безучастным.

Терапевт поговорил с семьей в течение нескольких минут, а затем сориентировал их на то, как будет организована сессия, – он попросит их разговаривать друг с другом, чтобы узнать их поближе.

Члены семьи довольно активно поддерживали беседу. Центральная тема беседы была посвящена жалобам на Макса, на то, как он усложняет всем жизнь, отказываясь принимать лекарства. Пока все жаловались, Макс не сказал ни слова.

Терапевт: Я хотел бы прервать вас, чтобы рассказать о своих наблюдениях. Я вижу, как вы все настаиваете на том, чтобы Макс принимал лекарства. Снова и снова, слишком опекая его. А ты, Макс, твердо стоишь на своем – просто не принимаешь лекарства. Я вижу, что вы делаете это все время. Вы знаете о том, что поступаете так?

Эллен: Да, конечно, знаю, что мы так поступаем. Мы просто хотим, чтобы он поберег себя.

Элджер: До того как вы сказали об этом, я не осознавал, что так происходит... Но было бы лучше, если бы он заботился о себе...

Белла: Доктор говорит, что он должен их принимать.

Фрэнк: Мы беспокоимся о том, чтобы ему не стало хуже. (Он замолкает, смотрит вниз на свои руки, а затем его голос как-то теплеет, и он снова начинает говорить.) Но человек должен иметь право делать то, что хочет. (Он смотрит на свою мать, как будто проверяя, может ли она смягчить свою позицию.)

Макс: Вот это правильно! Я хочу, чтобы меня оставили! (Он поворачивается к терапевту.) Вы совершенно правы, они действительно так делают. Они достают меня. Я это знаю!

Терапевт: Я рад, что вы все, кажется, знаете, как вы с этим справляетесь, и более того, я услышал, что вы удовлетворены тем, как это делаете, за некоторым исключением в лице Фрэнка. (Все присутствующие кивают в знак согласия.)

Семья продолжила свою дискуссию. Все, за исключением Фрэнка, внушали Максу, что надо слушаться доктора. При этом Белла тихо плакала, а отец нежно гладил ее по голове, пока другие говорили. Прежде чем закончить сессию, терапевт снова заговорил:

Терапевт: Каждый из вас нашел свой способ реагировать на этот кризис, и каждого это устраивает. Со своей стороны, я бы хотел предложить вам обратить внимание на то, каким образом вы могли бы дальше жить вместе с Максом. Если вас это не устроит, позвоните мне, и я смогу назначить другую встречу.

На этом сессия закончилась.

Примерно через год Элджер позвонил и попросил о встрече. По телефону он сказал: “Мне кажется, мы больше не в состоянии нормально относиться к болезни Макса”. Даже когда они еще сидели в приемной, было видно, как все изменилось за этот год. Вся семья стала как будто тише. Макс выглядел совсем больным – его кожа была бледной и пастозной, а щеки ввалились.

Терапевт: Вначале я хочу выслушать каждого из вас.

Элджер: Сегодня все изменилось. Я думаю, вы предполагали, что так и будет.

Терапевт: Да, я предполагал это.

Эллен (глядя очень печально): Это был очень тяжелый год.

Фрэнк: На самом деле тут нечего сказать.

Терапевт: Благодарю вас всех. Спасибо за то, что вы сказали мне об этом.

Макс: Вы знаете, им было очень тяжело.

Терапевт: И я полагаю, тебе тоже было тяжело от этого, Макс.

(Белла сидит тихо, как будто депрессия матери поглотила и ее.)

Терапевт: Хорошо, хотя Белла ничего не сказала, могу ли я снова попросить вас поговорить друг с другом о том, что важно для вас, и вновь буду просто слушать вас? Я заговорю, когда я увижу нечто, что может быть полезным для вас. Пожалуйста, если вам будет трудно, попросите меня о помощи. Всех это устраивает?

Терапевт снова полностью положился на то, что реально переживает семья. Во время сессии возникает множество возможностей. Внимание может обращаться к любой теме: семья может, например, выразить желание исследовать переживания утраты себя как системы, свое восприятие горя или возможность мобилизовать свою энергию, чтобы выразить всю беду, гнев, ужас, боль или тревогу. Акцент и направление становятся очевидными после феноменологической проверки системного процесса.

Позже терапевт может переключиться на обычную тему, не касаясь собственных чувств или горестных переживаний (хотя у него, как у каждого человека, должен быть подобный опыт), а также не касаясь и того, о чем говорилось между членами семьи. Произнесенная тема дает смысл их существованию, смысл, который они могут воспринимать как приемлемую форму поддержки. Далее темы можно преобразовать в эксперимент, который послужит потенциальной почвой для ритуала.

Один за другим Харрисоны закивали и начали говорить друг с другом. Терапевт наблюдал за ними в течение пятнадцати минут. Уровень их энергии оставался довольно низким, поэтому сначала было трудно определить, что было важным, а что оставалось второстепенным.

Терапевт: Я хочу, чтобы вы все знали: я с вами и чувствую тяжесть и печаль.

Элджер: Да, конечно, но именно слово “печаль” мне так трудно произнести.

Эллен (с некоторым раздражением): Мы не собираемся сдаваться! Мы собираемся в Миннесоту на лечение.

Макс: Вот об этом я и говорю, доктор. Вот от чего мне так тяжело. У меня лейкемия – пора опустить руки!

Фрэнк (мягко): Мама, я все время говорю тебе об этом. Ты должна сдаться.

(Элджер начинает плакать. Белла плачет вслед за ним. Он подвигается к ней и обнимает ее.)

Белла: Я тоже хочу плакать.

Эллен: Вам что, больше нечего делать? Только плакать?

(За окном осенний день, идет мелкий дождь, небо серое, а в комнате царит полная тишина.)

Макс (тихо): Уж лучше бы ты плакала, а не сходила с ума из-за меня.

Прошел еще год, и Эллен позвонила терапевту и сообщила: Макс умер шесть месяцев назад. Она сказала, что не очень понимает, что им нужно, но что-то им нужно обязательно. Встреча была назначена на следующую неделю.

Повесив трубку, терапевт загрустил. Оборвалась молодая жизнь. Семья осталась с зияющей раной в сердце. Расстроенный, он подошел с стереопроигрывателю и нашел среди пластинок “Реквием” Форе* [[[[* Габриель Форе (1845-1924) – французский композитор и пианист.] Музыка лилась и была удивительно светлой и красивой. Он слушал музыку и думал: “Может быть, эта или другая музыка поможет им? Но я даже не знаю, что им нужно... Ведь это то, что сейчас нужно мне. Это для меня”.

На следующей неделе Харрисоны вошли в комнату. Они выглядели совершенно потерянными.

Терапевт: С тех пор, как я узнал, что Макс умер, я все время думал о вас. Поговорите со мной и расскажите, как вы живете.

Эллен (слегка раздраженно): Каждому хочется знать, как я живу. Что я могу сказать? Зачем вы задаете такой вопрос?

Терапевт: Потому что я хочу поговорить с вами и не могу придумать ничего лучшего.

(Эллен одобрительно кивает.)

Элджер: Я думаю, мы в порядке. Что я могу сказать? Мы мало разговариваем друг с другом. Я был так рад, когда Эллен позвонила вам. Я боялся предложить это сам, думал, Эллен это не понравится.

Терапевт: Спасибо, что сказали мне это.

Фрэнк: Да-а, нам не позволяют говорить о Максе. Я больше не могу находиться в доме. Наш дом похож на морг.

Терапевт: Спасибо, что ты сказал мне это, Фрэнк.

Белла: Я бы хотела, чтобы все было как раньше.

Терапевт: Я вижу, как ты хочешь этого, Белла. (Ко всем) А сейчас, я бы хотел, чтобы вы повернулись друг к другу и сказали друг другу то, что сейчас сказали мне. Позвольте мне просто посидеть рядом и послушать вас. Я вступлю в ваш разговор, как только возникнет что-то полезное. Помните, что если кому-то из вас станет трудно и понадобится помощь, просите меня об этом. Сейчас я просто отсяду от вас и стану наблюдать и думать, не могу ли я понять, с чем вы не справляетесь.

(Члены семьи вяло переговариваются между собой минут пятнадцать, часто меняя темы.)

Терапевт: Можно я прерву вас и расскажу, что увидел. Я увидел, как вы могли бы воспользоваться моей помощью. Похоже, вам на самом деле тяжело говорить о чем бы то ни было, никто никому не помогает высказаться до конца. Каждый из вас выглядит погруженным в себя.

Элджер: Да, я чувствую себя именно так: я совершенно один. До сих пор я не осознавал, что тоже оставляю других в одиночестве. Раньше я никогда таким не был.

Эллен: В жизни все меняется.

Элджер (поворачивается к ней): Это правда, но я больше не хочу быть один и не хочу оставлять тебя одну.

Эллен: Я не знаю, как могу быть с тобой после этого...

Элджер: “Этого”... наш сын умер, и я больше не хочу оплакивать его в одиночестве.

(Эллен молча смотрит на своего мужа, у нее мрачное и усталое выражение лица.)

Фрэнк: Я хочу иметь возможность говорить о Максе.

Белла: Я скучаю по Максу.

Терапевт: Я могу представить себе, как тяжело вам всем говорить и общаться друг с другом, потому что от этого ваша печаль становится еще тяжелей. Но правда состоит в том, что вы полны печали и слез. А иногда вам полезно некоторое время погрустить друг с другом, чтобы не погружаться в печаль все время. Как вы думаете, есть в этом смысл? (Все кивают.) Может быть, у кого-то из вас есть свои соображения? (Члены семьи молчат.) Вы хотите, чтобы я высказал какую-нибудь идею?

Белла: Да, скажите нам.

Терапевт: Хорошо, у меня есть одна идея – в день рождения Макса...

Белла: Его день рождения на следующей неделе!

Терапевт: Спасибо, Белла. День рождения Макса – это хороший повод, чтобы побыть вместе и вместе погрустить. Каждый из вас может сказать, как он скучает по Максу, и чтобы он подарил Максу на день рождения, если бы он был здесь. Как вы думаете?

Фрэнк: Мне это нравится.

(Остальные также проявляют интерес к этому.)

Терапевт: Давайте сделаем это сейчас, как будто его день рождения уже сегодня. Вы хотели бы попробовать?

(Долгая пауза. Затем все встают и меняются стульями, не глядя друг на друга и на терапевта. Внезапно молчание прерывается...)

Фрэнк: Я хочу попробовать. С днем рождения, Макс! Ты знаешь, что у тебя сегодня день рождения? Тебе сегодня двадцать. Я знаю, как ты любишь баскетбол, поэтому купил тебе настоящий, профессиональный мяч... Я могу представить себе твое улыбающееся лицо, как ты подпрыгиваешь высоко в воздух, чтобы попасть мячом в корзину. С днем рожд... (он не может выговорить слово). Я так скучаю по тебе.. Я скучаю даже по тому, как ты пихаешь меня, когда мимо проходят твои подружки, а ты валяешь дурака, чтобы привлечь их внимание.

Эллен (вытирая слезы): Это было так мило, так трогательно.

(Все плачут и вытирают слезы.)

Бэлла (у нее детский голос, нежный и невинный): Угадай, что я приготовила тебе на день рождения, большой Макс. Тебе так нравилась Дженни с Беркшир-стрит. Так вот, она собирается прийти к нам и посмотреть телевизор, как в прошлом году, помнишь?

Эллен: Бедный Макс, ты никогда уже больше не влюбишься по-настоящему, и ты никогда не поедешь учиться в Европу. Ты никогда больше не подерешься со своим братом или сестрой. Что я могу тебе дать сегодня, мой бедный, любимый, родной? Может быть, я могу дать тебе обещание, что твоя любимая душа будет жить во мне, в каждом из нас. Я все еще помню, как носила тебя в своей утробе и какой ты был живой там, внутри меня... как будто это было вчера. Я надеюсь, что в этот день рождения твоя душа спокойна... (Элджер подсаживается поближе к жене и бережно берет ее за руку.)

Наступила еще одна пауза, но атмосфера в комнате изменилась. Отчаяние и растерянность сменились нежными чувствами и даже некоторым удовольствием, как будто Макс сел посередине комнаты и соединил всех вместе.

Элджер: А я дарю тебе лыжи, которые ты так хотел, и теперь мы можем кататься вместе. С днем рождения, сынок. Пусть твой дух возвращается к нам каждый день рождения, чтобы мы могли вместе вспоминать тебя каждый год и снова любить тебя. А между днями рождения мы можем отпускать тебя и оставлять в мире и покое... да, в мире и покое. (Он отводит свой взгляд от воображаемого духа и смотрит на терапевта своими нежными и влажными глазами.) Это то, что вы имели в виду?

Терапевт: Да, именно то, это было замечательно. Я желаю вам, чтобы это повторилось на следующей неделе в настоящий день рождения Макса. Я думаю, вам захочется так погрустить вместе, как вы сделали это сегодня.

(Долгое молчаливое согласие, и затем терапевт продолжает.)

Терапевт: Вы отвернулись от Макса, потому что были в смятении и чувствовали опустошенность, поэтому же вы отвернулись и друг от друга. Вы потеряли не только Макса, вы потеряли друг друга, комфорт и теплоту, наполнявшие вашу семью.

Элджер: Да, Макс живет в каждом из нас, и он хотел бы, чтобы мы снова стали семьей, не только в его день рождения.

Терапевт: Именно так. Если вы повернетесь друг к другу и просто посмотрите друг другу в глаза, какие чувства посетят вас? Сможете ли вы поделиться своими чувствами с другими? Пожалуйста, попробуйте посмотреть друг на друга.

Белла: Мама, папа, Фрэнк, я люблю вас.

(Все в унисон отвечают Белле: “Я люблю тебя”, тихо плачут.)

Элджер (тепло глядя на Эллен): Я так соскучился по тебе, Эллен...

Эллен: И я тоже соскучилась по тебе, по Фрэнку и по Белле. (Она раскрывает свои объятия Белле, которая подходит к ней и тоже обнимает ее.)

Элджер (поднимается и подходит к Фрэнку): Я отвергал тебя так долго. Мне было не до тебя, и я отвергал тебя, сын.

Фрэнк (обнимая отца): Все в порядке, папа, я тоже был в плохой форме.

Члены семьи продолжали разговаривать между собой, делиться своими чувствами и плакать вместе. Терапевт сидел в одиночестве. Он понял, что, помогая их скорби, он помог возродить их семейный союз. Он был доволен. Он вспоминал о своих утратах, об умершей жене и о своих победах.

Заключение

В семейной терапии существует много способов работы с горем и утратой. Семья Харрисонов – только один пример той силы, которую придает семье присутствие терапевта, наблюдающего, как семья разделяет общую боль. Как и любая гештальт-терапия, работа с семьей и супружескими парами полагается на феноменологические данные, представленные данной системой. Работа с горем и утратой предполагает несколько методов, с помощью которых присутствие терапевта становится эффективным.

Вы можете присоединиться к той скорби, которую переживает семья, даже не имея опыта таких переживаний, и искать вместе с ними лучший способ самовыражения. Важно не иметь заранее наработанной модели работы с горем, а просто помогать данной семье найти свой собственный путь, который будет соответствовать их потребностям.

Временами вам, может быть, придется соединяться с семьей для совместных усилий, чтобы остановить их импульсивное желание уйти от ситуации.

Вы можете помочь семье найти новую форму и помочь им включиться в системный процесс переживания горя, а не подгонять их к какому-то завершению.

И, наконец, вы можете способствовать семье в создании ритуала или ритуалов, поддерживающих их потребность в скорби и сохранении памяти об ушедшем. Эти ритуалы можно обнаружить в любой культуре, от древних времен до наших дней, они помогают людям избежать блуждания в темноте их утраты и облегчают возвращение к нормальной жизни.

Религиозные ритуалы, дающие людям возможность чтить память ушедшего родственника, являются сильно действующим средством как для семьи, так и для общества в целом. Таким способом и окружающие люди также имеют возможность поддержать людей в период их скорби. Семью посещают друзья и родственники, они приходят на церковную службу в дни памяти, присылают письма с соболезнованиями, а иногда даже помогают устроить поминки.

Работа, которую мы делаем в терапии, не имеет заранее придуманных ритуалов, но она позволяет семье и терапевту создавать ритуал, который будет соответствовать традициям данной семьи. Наша работа принимает во внимание индивидуальные потребности каждого члена семьи, их темперамент и определенные способы сопротивления контакту, касающегося данной утраты. Необходимо также считаться и с тем конкретным периодом жизни, который переживает семья. Так, например, семье Харрисонов нужно было в течение некоторого времени бороться с кризисом самостоятельно, прежде чем они созрели для второй интервенции терапевта.

Ритуал, созданный Харрисонами, объединил их, снова позволил им почувствовать себя семьей, связанной воедино. Он и впредь будет соединять их многие годы. Когда они дарили Максу подарки на день рождения, то выбирали самое любимое и вспоминали какой-нибудь важный штрих в их отношениях с ним. Каждый изобразил или высказал что-то сердечное и трогательное, связанное с его собственным отношением к Максу.

В семье не может существовать “правильного” или “неправильного” траура по ушедшему. Ученые признают некоторые аспекты траура – принятие, ярость и печаль, – но это не более чем теория на фоне настоящих переживаний конкретной семьи. Когда к этому прибавляются реальные обстоятельства их жизни – состав семьи, возраст родителей и детей и т.д., – теория оказывается бесполезной.

Формальный религиозный молебен по умершему предполагает почтение к событию, Богу и данному обществу. Семейный ритуал дает возможность каждому выразить свои личные чувства к потерянному брату, сестре, ребенку или родителю. Такие ритуалы позволяют членам семьи говорить в один голос, даже если они испытывают разные чувства.

А что же происходит с голосом самого терапевта? Он постоянно взывает, напоминает, сообщает, разрешает, успокаивает и свидетельствует. Реже — выражает собственные мысли или делает героические усилия для сольного выступления. Голос терапевта не является первым голосом, он отходит на задний план и уступает место хору голосов семьи.

Тему смерти, возможно, самую болезненную и огромную тайну человеческого существования, мы вставили почти в самый конец книги. Мистики верят в то, что смерть – это только изменение формы, переход в другую реальность. В этой мысли кроется правда: если существует “хорошая форма” для жизни, значит, может быть “хорошая форма” даже для смерти.

Мы начали книгу с поисков "хорошей формы”, как будто это идеальное состояние находилось “где-то вовне”, как будто с помощью волшебства его можно найти, если только искать долго, трудно, подбирая нужные инструменты. Это правда лишь на поверхностном уровне. Но на более глубоком уровне эстетика хорошей формы существует всегда и едва ли нуждается в том, чтобы ее исправлял терапевт. Когда она осознается, ее красота проявляется сама по себе. Мы завершаем нашу дискуссию, размышляя на тему, как осознавание процесса приводит к раскрытию "хорошей формы".

11. Утрата, горе и ритуалы - В поисках хорошей формы. Гештальт-терапия с супружескими парами и семьями - Джозеф Зинкер