Исследование возможностей создания средств психосемантического анализа - ПСИХОТЕХНОЛОГИИ

Как известно из вышеприведенных данных, подавляющее большинство средств изучения психики не является средствами измерения, т.е. не только не выдерживает метрологических требований, но и не создает возможностей для того, чтобы эти требования как-то осмысленно применить. Это обусловлено тем, что вся информация, вводимая в память субъекта или выводимая из нее тем или иным способом, опосредуется его сознанием. Сравнительно редким исключением среди огромной массы “осознаваемых” методов являются те из них, которые хоть как-то снижают модулирующие влияния сознания субъекта, используя маскировку, подпороговое предъявление стимульной информации, искусственное изменение состояния сознания и пр.

Существующие средства психосемантического анализа также опосредуются сознанием субъекта и в сильной мере подвержены влияниям его случайных прихотей.

Проблема валидизации психологических методов постоянно муссируется в литературе, что в отношении отдельных методов постепенно приводит к возможности добиться удовлетворительных дисперсий, особенно при номотетическом подходе. Последний подразумевает ту или иную форму обобщения результатов применения какого-либо метода на большой группе лиц с целью получения нормативных величин. Что же касается идеографического подхода, когда в лонгитюдных исследованиях используют многократное применение одного метода к одному субъекту, влияние случайных факторов резко возрастает.

Упомянутым редким исключением являются методы изучения семантической памяти, основанные на процедуре неосознаваемого ввода стимульной информации. Однако ни один из известных нам методов не является завершенным технологическим процессом, что, повидимому, и ограничивает рамки их применения научно- исследовательскими задачами.

Что касается изучения семантической памяти на животных, то в этом случае преобладают сугубо этологические методы, при которых изучаемые явления опосредуются естественным или вынужденным поведением биообъекта.

Поэтому, чтобы решить поставленные задачи, мы вынуждены были на основании минимально достаточных концептуальных моделей разработать прямые измерительные методы анализа.

Для этого потребовалось решить ряд принципиальных вопросов.

Принято считать, что, поскольку вторая сигнальная система у животных отсутствует, они более ограничены в средствах коммуникации, чем человек. Мы уже ссылались на обзорные работы Е.Н. Панова и А.А. Никольского, из содержания которых явствует, что животные располагают значительным тезаурусом сигналов, в т.ч. акустических, которыми они пользуются для коммуникаций. Вокализации животных в последнее время принято считать прототипом вербального языка человека, а при наличии у высших животных элементов рассудочной деятельности (Крушинский Л.В.), вопрос об отсутствии второй сигнальной системы приобретает схоластический характер.

Тем не менее, прямые измерения в семантической памяти животных существенно отличаются от таковых у человека. Это обусловлено, в первую очередь, тем, что большинство физических характеристик сигналов, доступных органам чувств животного, резко отличается не только от характеристик сигналов, доступных органам чувств животного, резко отличается не только от характеристик сигналов, которыми оперирует человек, но и от возможностей традиционной аппаратуры. Так, например, сделать качественную фонограмму нескольких вокализаций крысы технически довольно сложно, поскольку динамический диапазон наиболее употребляемых средств записи ограничен сверху 16-20 кгц, а спектральный состав вокализаций простирается до 40 кгц.Достоверных сведений об использовании микроволн в качестве носителя информации для человека нет, а крысы на них способны реагировать, и т. д. Наконец, физиологические характеристики животных, необходимые для некоторых психосемантических методов, могут сильно отличаться от таковых у человека. Например, кожно-гальванической реакции по Фере у большинства лабораторных животных нет, так как отсутствуют необходимые для этой реакции потовые железы (у отдельных собак и крыс на подушечках лап, судя по отдельным данным (Слынько П.П.) они имеются, но нам в сотнях опытов ни разу не удавалось наблюдать на животных ГР по Фере в классическом виде).

Кроме того, практически не изучены физические и семантические характеристики конкретных сигналов, в отличие от вербальных сигналов человека. В ранее цитированной работе Р.С.Рижинашвили и Г.А. Марсалишиили (1982), например, упомянуто, что птенцы испускают при появлении движущегося объекта звуки довольства низкого тона, а по прошествии сенситивного периода - звуки недовольства. Уверенности в том, что с помощью технических средств можно полноценно воспроизвести подобные звуки, без громоздких побочных исследований обрести нельзя. Возможно, именно поэтому при анализе корреляций между исследованиями на животных и на человеке какие бы то ни было сопоставления психических явлений даже не упоминаются (Dubowitz).

Неясно также, какой сенсорный канал доминирует при коммуникациях, поскольку существует большое количество сведений о способностях животных различать сложномодулированные сигналы не только в области известных человеку органов чувств, но и в области магнитных и электрических полей (магнетиты), исчезающе малых концентраций ольфакторных факторов (Котенкова Е.В.)

Вероятно, поэтому Dixon ограничивает возможные психиатрические модели на животных только этологическими методами, основанными на оценке уровня внутригрупповой изоляции животных по аналогии со снижением коммуникативности у психически больных. Наименее бесспорным с точки зрения моделирования на животных является вопрос о наличии у них эмоций (по мнению Wolf, по крайней мере, у высших позвоночных).

Нами для того, чтобы исключить необходимость дополнительных исследований, были разработаны методы и экспериментальные модели, в которых семантические взаимодействия можно было наблюдать без необходимости использования аппаратных средств анализа и имитации сигналов, присущих животным. В этих методах в качестве генераторов и детекторов сигнала использовались сами биообъекты.

Поскольку для дальнейших исследований существенными были вопросы о том, когда, как, при каких условиях формируется патологическая психосемантическая матрица, соответствующая программе неадекватного поведении, мы вынуждены были решить чрезвычайно важный вопрос. Этот вопрос состоял в том, что в силу существующих взглядов на элитарное значение второй сигнальной системы логичным было бы предвидеть отсутствие у животных столь мощно управляющего поведением и состоянием фактора, каким является семантический стимул у человека. Из этого следовало бы, что семантическая память животных устроена по совершенно иным, чем у человека, принципам, и наши исходные концептуальные модели неверны как универсалии.

Но с точки зрения здравого смысла трудно было бы допустить существование принципиально разных семантических конструкций в представителях одного и того же живого мира. Однако интуитивная уверенность в том, что семантическая память у всех видов устроена принципиально одинаково, должна была быть подкреплена или разрушена экспериментом.

Очевидным казалось предположение о том, что в качестве одного из наиболее значимых сигналов при коммуникациях животных должны выступать ноцицептивные сигналы. _Взаимоотношении между особями в стаде или других сообществах бывают настолько тесными, что гибель одного животного (независимо от причин гибели) может вызвать смерть другой особи. Это явление, в частности, наблюдалось среди диких гусей и получило название _смерти сочувствия_ (Хананашвили М.М.).

Поскольку известно, что в процессе гибели животного чаще всего наблюдается резкий выброс по всем доступным измерению параметрам: напряженности магнитных, электрических, акустических и других боиогенных полей (Докучаев В.И., Смирнов И.В.) мы допустили три гипотезы:

1) эти информационно-энергетические посылки не являются для воспринимающего биообъекта семантическими сигналами (т.е., если он их и воспринимает, то они ничего не значат и оцениваются как контекстовый стимул, вызывающий только ориентировочную реакцию);

2) эти посылки могут быть модулированы какой-либо актуализированной в процессе гибели случайной психосемантической матрицей и вследствие этого приобретают то или иное сигнальное значение, что можно установить по изменению поведения и/или состоянии воспринимающего биообъекта;

3) эти посылки всегда модулированы определенной матрицей или определенной совокупностью матриц, что делает продуцируемый семантический сигнал не случайным, а строго детерминированным.

Последняя гипотеза представляла наибольший интерес в связи с возможностями ее приложения к анализу сущности и значимости видоспецифичной психосемантической матрицы, формируемой во время импринтинга в естественных условиях, поскольку эту матрицу можно рассматривать как аналог информации о _ядре_ личности человека. С практической точки зрения именно последняя гипотеза могла бы быть использована также и для объяснения многих неясных явлений, наблюдаемых при дистантных взаимодействиях биообъектов (_смерть сочувствия_, внутрисемейная индукция психических заболеваний и др.), что, в свою очередь, могло бы открыть новую страницу в этиологии психических нарушений.

Для проверки рабочих гипотез были разработаны экспериментальные модели, методы, аппаратные комплексы и средства обработки результатов, из числа которых мы опишем только самые необходимые.

Экспериментальная модель дистантного взаимодействия биообъектов

Ни один из известных видов живых существ, за исключением электрических рыб, не располагает биогенными энергетическими источниками, позволяющими на расстоянии и без механических воздействий влиять на состояние и поведение других особей. Тем не менее, такие влияния существуют и реализуются за счет семантической модуляции самых различных физических факторов биологического происхождения. Энергия таких факторов сама по себе недостаточна для биотропного воздействия. Семантически модулированные слабые в энергетическом отношении факторы, будучи опосредованы семантической памятью, способны в результате приводить к значительным изменениям жизнедеятельности. Это хорошо известно в отношении человека с его второй сигнальной системой.

Если допустить, что семантическая память всех живых существ устроена одинаково и различается только сложностью иерархии элементов, то необходимо будет признать, что и у животных должны существовать сигналы, которые сами по себе достаточно значимы, чтобы вызывать существенные изменения жизнедеятельности вне времени действия безусловных ноцицептивных факторов. Использование последних для обусловливания, как известно, позволяет любому стимулу присвоить определенное значение и тем самым искусственно сформировать аналог второй сигнальной системы, характеризующейся меньшей, чем у человека, сложностью иерархии элементов, но обмениваются ли животные сигналами, которые так же удалены от самого ноцицептивного или иного фактора, как слово у человека от своего значения?

К числу таких сигналов можно отнести:

1) сравнительно хорошо изученные этологами сигналы зоосоциальных коммуникаций в естественных условиях;

2) сигналы, искусственно формируемые при обусловливании или в других условиях вынужденного поведения;

3) сигналы, наблюдаемые в единичных работах по зоосоциальным коммуникациям в эксперименте (например, В.П. Симонов в остроумном эксперименте показал реакцию животного альтруизма и ответ на сигналы страдающей особи своего вида) ;

4) редко наблюдаемые и недостаточно изученные сигналы, возможно сопровождающие импринтинг, _смерть сочувствия_ и некоторые другие явления в естественных условиях поведения.

Необходимость эксперимента в данном случае обусловлена единственной возможностью подтвердить или опровергнуть предположение о едином характере психосемантических процессов у человека и животных, поскольку прямое измерение параметров семантической памяти животного в настоящее время почти невозможно (из-за ограниченного набора семантических стимулов, имеющихся в распоряжении экспериментатора).

Исследование проводили с использованием нескольких вариантов основной экспериментальной модели. В общем виде эта модель представляла собой две группы биообъектов (от 1 до 20 особей в каждой группе); состояние первой группы в случайный момент времени изменяли, а состояние второй группы регистрировали и по изменениям наблюдаемых параметров устанавливали наличие или отсутствие реакции на сигналы особей первой группы.

Эксперименты проводили на 47 беспородных собаках, 322 кроликах породы _шиншилла_ и _новозеландская_, 2023 беспородных и линии Vistar крысах, 20 морских свинках. Пол и возраст животных в большинстве опытов не учитывали. Исходное состояние, время суток и года, условия эксперимента и участие различных экспериментаторов рандомизировали.

Использовали серийную отечественную и зарубежную аппаратуру: полиграфы (_San'Ei_ - Япония, _ОТЕ Biomedica_ - Италия, и др.), аналоговые магнитофоны (SDR-41 - Япония, _Теас--80- - _Їr-Ёп, _Schlumberger- - _а -жЁп Ё ¤а.), -Гcаr ўГаГ¤|Гал (__'_ Biomedica- - _в _Ёп), аГr_а дл (__'_ Biomedica- - _в _Ёп), аГбЇЁа вrал (__-6_ Ё ¤аг_ЁГ ЇаrЁ§ўr¤бвў '''_), Єr-ЇмовГал (__бЄа -1256-, ___ГЄваr-ЁЄ _3-28, ____-2--, ____-3- - '''_; _Plurimat-S- - _а -жЁп, _Sharp-150- - _Їr-Ёп ¤_п rЎа ЎrвЄЁ ¤ --ле ЁбЇr_м§rў _Ё Ё ¤аг_ЁГ вЁЇл Єr-ЇмовГаrў), н_ГЄваr-Гвал (_TR-84 - _Їr-Ёп, ___-16- Ё __7-30) Ё ¤аг_ЁГ, ў вr- зЁб_Г бЇГжЁ _м-r а §а Ўrв --лГ ЇаЁЎrал, в Є|Г --.¤а.

Фрагмент работ выполнялся в рамках Программы: _Исследование семантически модулированных сигналов биологического происхождения_, где большое внимание уделяли физическим свойствам семантических сигналов, подразумевая возможность семантической модуляции не только традиционных носителей (акустического, оптического, химического), но и электрического, магнитного и электромагнитного полей В данной работе мы этот аспект затрагиваем лишь косвенн. (Журавлев А.Н., Смирнов И.В.).

В первом варианте животных фиксировали на растяжках или иным путем в экранированных камерах. Внутривенно, внутримышечно или или внутрибрюшинно вводили миорелаксанты длительного действия (тубокурарин) в дозах, достаточных для исчезновения спонтанного дыхания и другой мышечной активности, начинали регистрацию физиологических параметров и переводили на искусственную вентиляцию легких (ИВЛ) в режиме нормовентиляции.

В случайный момент времени у биообъектов первой группы отключали респиратор, осуществляющий ИВЛ, или заменяли воздух в системе ИВЛ на инертным газ (гелий, азот). На регистрируемых кривых с помощью общепринятых методов сравнивали эпохи анализа до момента изменения режима ИВЛ и после него. Если выявляли какие бы то ни было статистически достоверные (при альфа < 0,05) различия в сравниваемых эпохах у биообъектов второй группы, - расценивали это как искомую реакцию при восприятии сигналов от животных первой группы животными второй группы и учитывали этот результат для последующей вторичной статистической обработки.

Второй вариант экспериментальной модели основывали на общепринятых представлениях о влиянии эмоциональных факторов на поведение и восприятие семантических стимулов. Для моделирования эмоций применяли электрическое раздражение зон мозга.

Этот вариант проводили только на кроликах в возрасте 10-14 месяцев, полагая, что у более старых животных могут быть существенные особенности реагирования при злектростимуляции гипоталамуса (Рушкевич Е.Ю.). Под местной анестезией вводили электроды в отрицательные эмоциогенные зоны гипоталамуса и воздействовали электрическими импульсами по стандартной методике для моделирования эмоционального реагирования отрицательной модальности. У другого кролика регистрировали физиологические параметры. Миорелаксацию и ИВЛ в большей части опытов не проводили.

В третьем варианте (проведен только на крысах) животных предварительно обучали инструментальной реакции нажатия на педаль или побежки в челночной камере в строго идентичных условиях управляемого эксперимента. По достижении выработки стабильного во времени навыка (при альфа < 0.01) животных второй группы подвергали миорелаксации, переводили на ИВЛ и регистрировали физиологические параметры, а животным первой группы предъявляли условный сигнал в сочетании с подкреплением электрическим током. Для устранения возможного последействия в результате актуализации иных, чем необходимая, психосемантических матриц, через 1024 мсек непрерывного действия условного сигнала все возможные физические субстраты памяти животного уничтожали путем воздействия СВЧ-полем (для тотальной денатурации мозга использовали заведомо завышенное время аппликации поля, равное 1.4 секунды).

При использовании всех трех вариантов экспериментальной модели были получены крайне разнородные результаты. Выделим из них главное.

Среди всего массива экспериментов, проводимых по первому варианту, наблюдали два рода реакций (реакции, не достигавшие заданного критерия значимости при альфа < 0.05, не учитывали).

Либо это были какие-либо изменения одного или нескольких регистрируемых параметров, отражавшиеся, например, в изменении спектрального состава ЭЭГ или аритмии на ЭКГ, либо появление на этих кривых медленных ритмов, модулирующих основную активность.

Такие эффекты наблюдали спорадически, вне связи с учитываемыми параметрами, условиями эксперимента, взаимным расположением животных и т.д. При номотетической оценке результатов выяснилось, что они имели место только в 2,9% случаев от общего числа экспериментов по первому варианту. Следовательно, либо явление имело случайный характер, либо в эксперименте присутствовал какой-то неучитываемый нами фактор.

В экспериментах, проводимых по второму варианту экспериментальной модели, когда применяли эмоциогенное раздражение зон гипоталамуса, в части серий использовали животных из одного помета, содержавшихся в идентичных условиях. При этом было замечено, что количество достоверных реакций в опытах, где в качестве источника семантически модулированного сигнала и его восприемника использовали близкородственных особей, отличалось от таковых при случайном выборе животных.

В третьем варианте экспериментальной модели наблюдали схожую картину, но реакции отмечали не у близкородственных особей (этот фактор не учитывали при отборе животных), а у тех особей, которые попарно обучались инструментальному навыку в челночных камерах. Для выявления реакций использовали алгоритм статистического анализа, разработанный А.Б. Салтыковым. Конечный результат использования алгоритма в виде биномиального критерия хи-квадрат был свободен от распределения и независим от исходных параметров, что позволяло выявлять любые, сколь угодно зашумленные реакции в любых аналоговых сигналах. При этом превышение величины биноминального критерия над заданным уровнем значимости (для альфа <О.01) расценивали как наличие искомой реакции независимо от ее визуального проявления.

Разработка специального статистического алгоритма потребовалась потому, что использование общепринятых способов выделения сигнала из шума в условиях, когда неизвестны ни характеристики шума, ни особенности сигнала (все регистрируемые физиологические процессы являются сложными случайными нестационарными нелинейными колебательными процессами), было неэффективно. Разработанный алгоритм был проверен на имитационных моделях различного рода, использующих иерархически работающие программные генераторы псевдослучайных чисел, обеспечивающие разные комбинации шума с многообразными случайно распределенными сигналами. Проверку валидности алгоритма проводили также на детерминированных биологических моделях.

Наибольший интерес у нас вызвали результаты использования третьей экспериментальной модели. На рис. 1 в качестве примера приведены кривые научения 5 пар крыс в одной из серий опытов, каждая из которых составляла от 30 до 80 экспериментов в однородных условиях. Цифре 1 соответствуют кривые научения перципиента (восприемника семантического сигнала), цифре 2 - индуктора. Слева у каждого графика указан номер пары, по вертикали отложены значения биномиального критерия хи-квадрат, по горизонтали - порядковые номера опытов.

Видно, что в половине экспериментов животные-индукторы, у которых вырабатывали условную реакцию избегания в ответ на световой сигнал, достаточно быстро научались. Животные-перципиенты, не получавшие такого сигнала, научались только реакции избавления, т.е. перебегали на безопасную половину челночной камеры только вследствие воздействия электрическим током. Случайные реакции избегания статистически недостоверны.

Следовательно, нам не удалось наблюдать изменений поведения биообъекта при гипотетических воздействиях гипотетическими семантическими сигналами неясной природы.

Однако, проверяя не менее фантастическую гипотезу путем очень быстрого уничтожения субстрата психики индуктора - мозга, - мы неожиданно получили результаты, пример которых (животные из той же серии, что и на рис.1) приведен в таблице 1.

В табл.1. цифрой 1 обозначены животные-индукторы, цифрой 2 - перципиенты, буквой К - контрольные животные, не обучавшиеся в челночной камере. Расстояние между помещенными в заземленные экранированные камеры животными составляло 15 метров. Животные находились в состоянии миорелакциии, вызванной инъекцией тубокурарина, и получали ИВЛ. У животных группы 2 непрерывно регистрировали ЭЭГ и ЭКГ и вводили их в память информационно-вычислительного комплекса _Плюримат-С_. В случайный интервал времени животным-индукторам предъявляли световую вспышку и сигнальное воздействие электрическим током. Через 0,5-1,0 сек включали СВЧ-поле для тотальной денатурации тканей. ЭЭГ и ЭКГ животных-перципиентов обрабатывали по вышеупомянутому статистическому алгоритму, представляющему собой несложную иерархию общепринятых методов.

При этом введенный в компьютер через аналого-цифровой преобразователь исходный сигнал (ЭЭГ, ЭКГ)дискретизировали и разбивали на произвольное число эпох анализа до и после сигнальных или ноцицептивных воздействий на индуктора, после чего из полученных вариационных рядов вычисляли параметры Т-статистики ( среднюю арифметическую, дисперсию и пр.). Затем последовательно сравнивали параметры каждой эпохи с остальными и получали совокупность критериев Стьюдента и Фишера (рис.2).

Существует три варианта получения статистических Т- и F-критериев: А - когда они исчисляются путем перебора параметров произвольного числа эпох до воздействия (_stimulus_ на рис.3) и после воздействия; Б - когда они исчисляются при сравнении всех эпох до воздействия между собой и каждой из этих эпох с каждой эпохой после воздействия ( рис. 4); В - когда сравнивают все эпохи до воздействия между собой, все эпохи после воздействия между собой, и все эпохи до воздействия со всеми эпохами после воздействия (рис.5).

Последним этапом алгоритма является вычисление непа раметрического и свободного от распределения критерия, например, биноминального критерия хи-квадрат (рис.6) Результаты, превышающие критические для альфа <О.01 значения, свидетельствуют о статистическом различии совокупности эпох до воздействия от совокупности эпох поcле воздействия. Характер и специфика различий при этом не учитывается.

Описанная последовательность использования статистических методов была разработана и подробно исследована А.Б. Салтыковым применительно к самым разным типам исходного сигнала. Результаты испытаний показали высокую эффективность алгоритма при выделении любого сигнала из шума (при том условии, что исследователь не интересуется параметрами сигнала). Мы применяем этот алгоритм в различных процедурах, в том числе диагностических.

Как видно из табл.1, чувствительность разных вариантов алгоритма неодинакова. Поэтому мы в своей работе использовали все три варианта. Какие же интерпретации можно получить по результатам этих экспериментов?

Принято считать, что, поскольку вторая сигнальная система у животных отсутствует, они более ограничены в средствах коммуникации, чем человек. Из обзорных работ Е.Н. Панова и А.А. Никольского явствует, что животные располагают значительным тезаурусом сигналов, в т.ч. акустических, которыми они пользуются для коммуникаций. Вокализации животных в последнее время принято считать прототипом вербального языка человека. Однако психосемантические исследования на животных существенно затруднены из-за ограниченной доступности их семантических сигналов экспериментатору. Тем не менее, поскольку для решения поставленных задач требовалось установить диапазоны значимостей семантического стимула, условия его восприятия и консолидации, а также отдельные компоненты процесса импринтинга, мы предприняли традиционный прием: искусственно тем или иным путем придавали значимость либо простому физическому стимулу (вспышка света), либо всему комплексу физических сигналов биологического происхождения. Это в большинстве случаев достигалось оперантным (инструментальным) обучением в специально созданном компьютерном комплексе, который с применением адаптивного алгоритма, подстраивающего условия обучения под особенности научения каждого конкретного животного, в автоматическом режиме обеспечивал выработку инструментальной реакции побежки в челночной камере или моторно-вегетативную реакцию без побежки. Применяли как детерминированные условия обучения, так и специально изменяющиеся вероятностные условия обучения. Последние были предварительно моделированы методом _Монте-Карло_ в 500 имитационных экспериментах на компьютере. При выработке указанных реакций всегда использовали одновременно пару или группу животных для того, чтобы исследовать возможные различия реагирования на аппаратный физический стимул и на физический стимул биологического происхождения. При этом одно животное в качестве условного сигнала получало аппаратный стимул, в ответ на который возникала готовность к действию и само действие (целенаправленное поведение или _поведенческое отчаяние_), а другое животное в синхронный интервал времени могло руководствоваться только сигналами, испускаемыми при этом первой особью (преимущественно вокализациями и побочными акустическими компонентами реагирования). Такие условия эксперимента были выбраны, во-первых, для того, чтобы провести аналогию с неосознаваемыми воздействиями у человека и, во-вторых, для сохранения всего комплекса стимулов именно биологического происхождения, чтобы можно было оценить влияние дистантных факторов биологического происхождения напроцесс формирования психосемантической матрицы, в том числе и патологической.

При обработке данных старались придерживаться идеографического, а не традиционного номотетического подхода и поэтому стремились ограничить при обсуждении результатов использование данных, усредненных по группе биообъектов.

Из графиков инструментальной деятельности пар крыс-самцов (рис.1) видно, что эффективность выполнения побежки в челночной камере существенно зависит не только от характера условного сигнала (вспышка света для первой особи или ее преимущественно акустические сигналы для второй особи) , но и от индивидуальных особенностей животного. Ясно, что при усреднении подобных результатов по данной группе были бы получены кривые совершенно иного вида, ни в коей мере не отражающие индивидуальных особенностей реагирования. В целом на массиве данных, полученных более чем в полутора тысячах управляемых экспериментов, наблюдали тривиальные результаты инструментального обучения в вероятностной среде 56,3% особей, получающих условный сенсорный стимул аппаратного происхождения. У животных второй группы, которые обучались на стохастичный условный сигнал особей первой группы, достоверные для альфа менее О,О1 результаты инструментальной деятельности наблюдались только как редкие случаи.

Тем не менее, у отдельных особей присутствовали моторные компоненты реагирования (достоверные для альфа менее 0,01 результаты отмечены на рис.1 черными метками для особей 1 группы и светлыми метками для особей 2 группы), количество которых наводило на мысль о неслучайности этого явления.

Именно поэтому в острых опытах на крысах специально проводили статистический анализ ЭЭГ и ЭКГ животных 2 группы, ранее обучавшихся в челночных камерах. При этом животным первой группы предъявляли известный им сенсорный сигнал и через 1024 мсек на фоне его предъявления - ноцицептивное неизбегаемое подкрепление электрическим током в тех же режимах, в каких оно производилось при обучении. В качестве контроля использовали необученных животных. В табл.1 представлены результаты обработки спектрального аналиэа ЭЭГ и интервалограмм ЭКГ с помощью представленных на рис. 2-6 вариантов (А, Б и В) статистических процедур. Из табл.1 видно, что единственным случаем, когда отсутствовали достоверные реакции, был случай сочетания контрольных животных, среди которых ни одна особь не подвергалась предварительному обучению. Следует отметить, что в результатах каждого отдельного опыта на этой группе встречались статистически значимые данные, но при обработке по группе они нивелировались (аналогично тому, как это происходило при использовании усреднения результатов по группам в хроническом опыте с обучением).

Максимальное количество достоверных реакций оказалось среди животных первой группы, когда в эксперименте участвовали обученные попарно особи (табл.1) . Особо важным представляется тот факт, что только в этом случае на группе животных однозначно наблюдались изменения ЭКГ, обусловившие статистически значимые величины при обработке массива независимо от того, какие конкретные изменения имели место у отдельной особи. На имеющемся уровне представлений можно интерпретировать наличие реакции на ЭКГ как проявление мощного вегетативного компонента - аналога эмоционального реагирования при восприятии семантического сигнала максимальной значимости. При интерпретации обнаруженных явлений приняли рабочую гипотезу о том, что восприятие семантической информации обусловлено наличием тождественных или совпадающих по элементам психосемантических матриц, формируемых при научении.

Иначе говоря, только наличие в семантической памяти того и другого биообъекта тождественной информации позволяет им в полной мере обмениваться сигналами. По мере удаления структуры этих матриц друг от друга эффективность взаимодействия снижается до полного исчезновения при эксперименте на необученных особях (графа _К-К_ в табл.1).

В случаях попарного использования особей, из которых хотя бы у одной имеется сформированная на условный сигнал психосемантическая матрица, сигналы, возникающие при актуализации такой матрицы (или при экстренном ее формировании у необученного биообъекта во время сочетания условного сигнала с ноцицептивным подкреплением), воспринимаются другой особью также независимо от наличия у нее идентичной матрицы. При этом значимость сигналов такова, что она не приводит к существенным изменениям состояния (по характеристикам ЭКГ), но и не является контекстовой (по характеристикам ЭЭГ). Последнее мы наблюдаем в случаях использования пар, среди которых одна особь является необученной (_К-1_ и _К-2_).

Таким образом, в вышеописанных экспериментах мы наблюдали семантические взаимоотношения животных, при которых уровень значимости сигналов был достаточен для существенного изменения состояния воспринимающей особи. Предположительный механизм таких явлений, по нашему мнению, заключается в своеобразном семантическом резонансе, когда воздействующий сигнал, независимо от своей физической природы, актуализирует либо эквивалентные ему элементы тождественной психосемантической матрицы, либо в силу своей уникальной значимости приводит к актуализации основных матриц жизнеобеспечения.

Образно выражаясь, для того, чтобы как-то модифицировать состояние и/или поведение биообъекта, сигнал должен попасть в строго соответствующую ему зону памяти. Только в этом случае он не будет расценен как контекстовый и в соответствии с величиной своей значимости в той или иной мере актуализирует соответствующую ему психосемантическую матрицу, что и проявится в изменении состояния или поведения биообъекта. Во всех остальных случачаях сигнал является контекстовым, независимо от физической природы его носителя и его мощности.

В дальнейшем именно эти соображения были использованы для построения процедуры семантического драйвера, необходимой для психокоррекции у человека.

Для психики человека в рамках психологических парадигм такое явление описывают как взаимодействие сигнала-денотата с соответствующими ему коннотатами. То, что при этом имеют в виду преимущественно вербальные сигналы, несущественно. Механизм взаимодействия принципиально одинаков и независим ни от физического носителя семантического сигнала, ни от конкретной формы сигнала (вербальной у человека или вокализационной у животного).

С этой точки зрения проблема второй сигнальной системы является достаточно условной и характеризует только количественную разницу в иерархии символов, которыми могут располагать разные виды биообъектов.

Вопрос о роли импринтированной в раннем сенситивном периоде информации в обеспечении зоосоциальных коммуникаций и регуляции поведения отдельной особи хорошо описан в литературе. В выше приведенных экспериментах эта информация, которая в соответствии с используемыми нами концептуальными моделями имеет максимальную эначимость, вероятнее всего, играла определенную роль, что и проявилось статистически в виде случайных результатов реагирования отдельных особей в отдельных экспериментах. Однако выделить эту роль без привлечения дополнительных методических приемов не представилось возможным. Этот вопрос крайне существенен, так как именно импринтированная в раннем возрасте информация служит ядром для обеспечения процессов памяти в течении всей последующей жизни. Здесь уместно вспомнить широко известные случаи дефектов ранней детской социализации, приводившие к необратимым искажениям психики (от Амалу и Камалу, воспитывавшихся дикими зверями, до психопатий и других нарушений вследствие отрыва от родителей и пр.).

Для изучения механизмов психических расстройств практически важными являются два вопроса:

1) когда, при каких условиях и как формируется патологическая психосемантическая матрица, соответствующая программе неадекватного поведения, и

2) возможна ли такая патологическая модификация памяти, которая не обусловлена научением?

Косвенный ответ на первый вопросы мы уже имеем. Поскольку в условно-интактном состоянии (у контрольных необученных животных и у разнородных особей) восприятие искусственно инициированного семантического сигнала биологического происхождения является случайным событием и статистически существует только у отдельных особей при идеографическом расчете (относительно их собственных реперных значений), то достоверное его наличие у обученных животных и близкородственных особей можно пока удовлетворительно объяснить только научением.

С точки зрения здравого смысла сигналы, не являющиеся стимулами адаптивного поведения, и должны восприниматься как контекстовые, не сопровождаясь при этом существенными изменениями состояния (иначе жизнь была бы невозможна). Те случаи, когда мы наблюдаем _неадаптивное_ поведение (_смерть сочувствия_ по М.М. Хананашвили) или не обусловленные ноцицептивным фактором изменения состоянии (реакции на ЭКГ в наших опытах), можно думать о наличии тождественных психосемантических матриц, аналогичных патологическим при нарушениях поведения. Кроме такого предположения существует вероятность актуализации какой-либо матрицы жизнеобеспечения при поступлении в память сигнала исключительной значимости. По аналогии приведем пример с хорошо известными аудиогенными судорогами у мышей и крыс (но там действуют энергетические, а не семантические стимулы, т.е. не сигналы). Судороги и даже гибель, возникающие при сильном звуковом воздействии у отдельных особей (особенно при наличии генетической предрасположенности у определенных линий животных) ни в коей мере не являются адаптивным поведением. В нашем случае уже семантический сигнал с существенно более слабыми энергетическими характеристиками вызывает в сущности то же самое - актулизацию матрицы, не эквивалентной какому-либо адаптивному поведению.

Как мы убедились, одним из двух достаточно удовлетворительных объяснений такого реагирования в наших моделях может служить наличие тождественного индивидуального опыта. Это может быть обусловлено близкородственными отношениями при совместном содержании или совместным обучением животных.

Второй механизм, включающий участие импринтинга, пока недостаточно ясен.

Итак, мы установили, что при обучении может формироваться психосемантическая матрица, для которой пусковым стимулом является семантический сигнал биологического происхождения. При этом:

1) если у двух особей имеются тождественные матрицы (близкородственные кролики в одном из вариантов экспериментальной модели, описанной нами ранее, и пары обученных в челночных камерах крыс), то семантический сигнал воспринимается как максимально значимый ( т. е. они как-бы _говорят_ на одном языке , полностью _понятном_ обеим) ;

2) если у особи, являющейся источником семантического сигнала, имеется специально сформированная пеихосемантическая матрица, соответствующая поведению этой особи в ноцицептивной среде (обучение избеганию), то использование пусковых для этой матрицы стимулов - условного сигнала и безусловного подкрепления - приводит к актуализации этой матрицы с возникновением семантического сигнала максимальной значимости. Такой сигнал может быть воспринят даже необученной особью, но интерпретируется ею как контекстовый и не вызывает существенных изменений ее состояния (пары крыс, из которых обучена только особь первой группы). Это можно образно представить, как очень страшный крик, но непонятно о чем;

3) если у обученной особи из второй группы имеется специально сформированная матрица поведения в ноцицептивной ситуации (обучение маловероятному избеганию), то эта матрица постоянно является одной из доминируюших в поведении (эквивалент невротической тревоги), что обеспечивает постоянную готовность к селекции слабых семантических сигналов из окружающей среды. Вероятность восприятия недифференцированного сигнала первой (необученной) особи при этом возрастает, что и приводит к его детекции как контекстового;

4) если обе особи не обучены, то семантическое взаимодействие между ними носит случайный характер и наблюдается у отдельных особей, что можно объяснить наличием каких-то неподдающихся измерению индивидуальных особенностей. В массиве наблюдений эти взаимодействия статистически нивелируются. К тому же известно, что высокая адаптивность поведения (_экологическая пластичность_) может быть генетически детерминирована (например, серые пасюки Ляпуновой). Помещение таких крыс в зкспериментальную ситуацию с возможностью избегания закрытого пространства при криках другой особи показало, что эти крысы в выборе стратегии поведения руководствуются преимущественно семантическими сигналами (Штемберг А.С). Такое поведение непосредственно не связано с двигательной активностью или оборонительным поведением (Симонов П.В. и др) и очень напоминает высшие семантические акты человека, что, видимо, и позволило П.В. Симонову обозначить эту форму поведении как _животный альтруизм_.

В пользу гипотезы о контекстовом восприятии в этих опытах свидетельствует то, что при использовании обученных животных реакции статистически достоверны, в отличие от необученных особей. Это значит, что в определенных условиях ранее контекстовый семантический сигнал может приобретать высокую значимость и актуализировать какую-либо психосемантическую матрицу, что существенно изменяет состояние биообъекта.

Отсюда можно сделать вывод о том, что и у человека в определенных жизненных ситуациях семантические сигналы, обычно контекстовые, становятся значимыми в силу недостаточно изученных причин. Одной из таких причин, как мы видели в экспериментах на животных, может служить контекстовое научение, когда физический носитель семантической информации имеет слишком малую мощность ил и сигнал по иным причинам недоступен пользователю. Под последним мы имеем в виду, как уже было упомянуто, и все случаи подпорогового восприятия у человека. В вышеописанной экспериментальной модели мы проверяли на животных одну не самых невероятных гипотез, касающихся генеза психосемантических расстройств. К сожалению, в нашей постановке исследований, включая приведенный выше пример дистантных взаимодействий биообъектов, достаточно полно изучить все возможные варианты генеза психосемантических расстройств не удалось. Влитературе имеется немало свидетельств в пользу существования дистантных взаимодействий, полученных в экспериментах как на животных, так и на людях (В.П. Леутин). Что касается тривиальных гипотез, например, патогенного действия слова как сигнального раздражителя, то мы уже писали об этом выше. Как известно, в большинстве психодиагностических и психотерапевтических методов используют именно семантические факторы.

Однако существующие методы основаны в основном на эмпирических представлениях. Исследования сенситивных ситуаций на людях, когда возможен импринтинг и формируются те или иные психосемантические, в том числе патологические матрицы, практически невозможны. Поэтому мы вынуждены были прибегнуть к экспериментальному моделированию таких матриц для того, чтобы иметь какие бы то ни было реперные точки для последующих измерений.

Но, прежде чем разрабатывать экспериментальные модели, необходимо было создать приемлемые средства исследования семантической памяти.

Методы психодиагностики за последние десятилетия получили значительное развитие, обусловленное потребностями медицины, психологии трудовой деятельности, спорта, а также множества прикладных задач узкоспециального назначения. Многие методы психодиагностики в настоящее время реализованы на компьютерной технике, что позволяет автоматизировать и ускорить процедуру обследования, обработку и интерпретацию данных. При этом в значительной мере ослабляется влияние специалиста, проводящего процедуру, на ее результат.

Наиболее распространенные методы психодиагностики направлены на изучение личностных характеристик, мотивов деятельности и отношений, особенностей социального поведения, отдельных профессиональных способностей, характеристик внимания, памяти и пр. В значительно меньшей степени разработаны подходы к изучению индивидуальных особенностей субъективного опыта человека. Знание этих особенностей позволяет вскрыть ядро личности и выделить факторы, которые оказали влияние на ее формирование и определили ее актуальный статус. В этом отношении достаточно развиты лишь методы психоанализа, которые наиболее широко используются в клинической практике, где имеется возможность тонкой диагностики пограничных состояний. К методам психоанализа приближаются по эффективности разрабатываемые в последнее время психосемантические методы, например, репертуарные решетки Келли (Франселла Ф., Ваннистер Д.)

Однако все эти методы не позволяют осуществлять изучение глубокого и истинного содержания психической деятельности, которое в значительной степени определено содержанием неосознаваемых сфер психики обследуемого человека. Это связано с тем, что тестирующая информация, будучи доступна сознанию, неизбежно находится под его влиянием, то есть как бы редактируется сознанием, реакции обследуемого на тестирующие посылки (вопросы, сигналы, команды и пр.) соответственно вольно или невольно изменяются. Таким образом, получаемые результаты отражают не истинную картину бессознательного, а лишь попытку индивида казаться в глазах экспериментатора лучше, хуже, или соответствовать своему собственному образу _Я_, оцениваемому на осознаваемом уровне.

Поскольку основные мотивы поведения, интра- и интерпсихические конфликты, особо значимые эмоциогенные переживания находят отражение в семантической памяти и именно на уровне подсознани, необходимо найти средства и методы исследования этого уровня. В частности, разработаны и проводятся психоаналитические процедуры, например, в форме наркокатарзиса, в которых пациент под воздействием психофармакологических средств, вызывающих диссолюцию сознания, становится способен в ответ на вербальную провокацию со стороны специалиста раскрыть свои глубинные патологические комплексы. Подобием наркокатарзиса является используемая в отечественной психиатрии процедура амитал-кофеинового растормаживания, применяемая с лечебно-диагностическими целями. Однако эти методы исследования подсознания трудоемки, чреваты медикаментозными осложнениями, а результаты их применения сильно зависят от искусства специалиста и ряда других факторов, что делает неприемлемым широкое использование методов.

В силу всех изложенных причин различные исследовательские группы активно занимались поиском более эффективных и приемлемых средств анализа бессознательного. При этом среди предлагаемых средств по определенным признакам выделяется группа методов, которые можно назвать методами психозондирования.

Каковы эти признаки?

В отличие от других, данные методы подразумевают ввод тестирующей информации непосредственно в исследуемую семантическую зону памяти без каких-либо искажений, исключив критику или иное модулирующее воздействие со стороны сознания. Подразумевается также и возможность _достать зонд_ из изучаемой зоны без помех со стороны сознания, иными словами, получить ответную реакцию, которая бы не могла быть как бы то ни было модулирована сознанием.

Эти два условия - ввести тестирующую информацию, минуя сознание, и точно так же вывести ответную реакцию - в той или иной мере пытаются учесть при разработке различных методов психозондирования неосознаваемых сфер психики.

Оценивая степень выполнения эти условий, известные методы психозондирования можно разделить на три группы, оптимальной из которых с точки зрения целевого назначения методов является последняя группа:

1) тестирующая информация предъявляется на осознаваемом уровне, а реакции, возникающие в ответ на ее воздействие, не осознаются субъектом и, следовательно, не могут быть им искусственно модулированы (сопряженная моторная методика А. Р. Лурия),

2) тестирующая информация предъявляется на неосознаваемом уровне, а в качестве ответных реакций учитывают осознаваемую деятельность субъекта, которая модулируется этими неосознаваемыми посылками (например, учитывают время реакции нажатия на кнопку в ответ на недифференцированный сенсорный сигнал, которому предшествует неосознаваемая семантическая посылка (Воронин Л.Г., Коновалов В.Ф),

3) тестирующая информация предъявляется на неосознаваемом уровне и регистрируются неосознаваемые ответные реакции, например, в виде вызванных потенциалов головного мозга (Костандов Э.А. ).

Отметим, что для широкого практического использования методов психозондирования необходима завершенность технологического процесса в процедурах обследования (должны быть стандартизованы условия предъявления стимулов, определены эффективные средства статистического описания реакций, должна иметься обратная связь по результирующим параметрам реакций с семантическими характеристиками тестируюших стимулов и т.д.).

С этой целью нами была разработана технология проведения процедур психодиагностики для третьей из перечисленных групп методов психозондирования (Смирнов И.В. и др.). При этом использовались такие технические усовершенствования, которые исключали какую-либо _привязку_ или ориентацию обследуемого на конкретную диагностическую процедуру для того, чтобы избежать активации механизмов психологической защиты.

Принципы алгоритмического построения разработанного метода в общем виде представляют собой совокупность следующих процедур:

- визуальные семантические стимулы (слова, образы), предъявляют испытуемому на уровне, обеспечивающем их восприятие, но исключающем их осознавание, при этом набор этих стимулов подготавливают заранее, исходя из поставленных диагностических задач;

- у обследуемого непрерывно регистрируют избранные физиологические или поведенческие реакции, например, электроэнцефалограмму, выделяя из нее вызванные потенциалы, возникающие в ответ на предъявление стимулов;

- из множества накопленных связанных с событием реакций выделяют те из них, которые по каким-либо характеристикам в соответствии с определенным алгоритмом распознавания достоверно отличаются от остальных;

- по корреляционным соотношениям выделенной совокупности реакций с предъявленной совокупностью семантических стимулов принимают статистически обоснованное решение по предмету диагностики.

В последнее время осуществляются попытки создания аналогичных методов психозондирования неосознаваемых сфер психики. В частности, исследователями из США в 1987 году была запатентована _Система для определения вербальных психобиологических коррелятов_ (H.Shevrin). Метод, положенный в ее основу, использует концептуальный аппарат психоанализа, байесовский подход к анализу реакций и требует предварительного проведения психоаналитического обследования. Наши технологии обладают значительно более широкими возможностями за счет использования оригинального алгоритма организации и предъявления семантической информации, эффективных методов фильтрации физиологических сигналов и многомерного статистического анализа их параметров. Кроме того, мы предусмотрели возможность диагностики без регистрации электроэнцефалограммы на основе оценок моторных реакций обследуемого в ответ на стимулы. Дополнительно подчеркнем, что процедура полного обследования (с электроэнцефалографией) не требует помещения субъекта в экранированную от электромагнитных полей камеру, а для обеспечения полной электробезопасности его может включать телеметрическую (беспроводную) передачу регистрируемых сигналов.

В результате такого обследования могут быть установлены:

- наличие патологических мотивов (например, суицидального, алкоголизации, гомосексуального и пр.) и их иерархия среди основных исследуемых мотивов поведения. Возможно определение иерархии таких мотивов и у здорового человека, что представляет интерес при решении задач профотбора, профпрогноза и оценки надежности работы человека-оператора;

- наличие и семантическое содержание интра- и интерпсихических конфликтов у больных неврозами или людей, переживающих стрессовую ситуацию. У больных неврозами эта информация может быть прямо использована для целей психокоррекции. Получаемые данные могут быть также использованы для оценки социометрических характеристик коллектива, когда необходимо знание истинных (не осознаваемых) отношений между людьми, выполняющими ответственную работу и при этом зависящими друг от друга;

- сведения о _ядре_ личности, которые в определенной мере сопрягаются с образом _Я_ у данного субъекта обследования и соответствуют глубоко импринтированной в его памяти информации. Это позволяет определить тип аутоидентификации личности и прогнозировать поведение субъекта в различных экстремальных ситуациях;

- актуальное содержание памяти, в котором, в частности, отражаются текущие потребности субъекта.

Кроме описания психосемантического статуса на момент обследования, представляет интерес и динамика результатов в ходе проведения нескольких процедур в процессе лечения больного или контроля функционального состояния здорового человека, что может использоваться как основной критерий влияния на организм лечебных или патогенных воздействий. Разработанные нами и создаваемые в других исследовательских коллективах варианты процедур психозондирования могут различаться по методической и технической реализациям, но суть их основана на одних и тех же общих принципах:

1. Психозондирование должно полностью исключать возможность целенаправленного влияния сознания субъекта на процедуру обследования и ее результаты;

2. Субъект до полного завершения процедуры обследования не должен знать сути ее диагностической направленности (перечня семантических сфер,которые подлежат зондированию);

3. Предъявление тестирующих стимулов должно осуществляться способами, исключающими осознанное восприятие их семантического содержания;

4. Алгоритм процедур психозондирования должен использовать синонимический тезаурус, т.е. каждая семантическая сфера должна тестироваться не одним стимулом, а совокупностью его синонимов и близких по смыслу слов, которые априорно семантически связаны между собой;

5. Алгоритм психозондирования должен заведомо включать в себя или вырабатывать в ходе процедуры реперные точки. К их числу для большинства обследуемых могут относиться с высокой вероятностью: а) особенности реагирования на стимулы, связанные с образом _Я_; б) особенности реагирования на социально (морально, этически) неприемлемую информацию - брань, непристойные образы и пр;

6. Предъявление семантических стимулов из заданной совокупности должно быть полностью рандомизировано путем случайного перебора стимулов, предназначенных для зондирования различающихся семантических сфер;

7. Процедура психозондирования должна иметь вероятностный характер, использовать многомерный анализстатистических данных и содержать правила принятия решения по заданным критериям в отношении конкретных диагностических задач.

Это - основные принципы, которые могут быть положены в основу методического обеспечения нового, формирующегося в настоящее время в России и за рубежом научного направления - компьютерного психосемантического анализа.

Исследование возможностей создания средств психосемантического анализа - ПСИХОТЕХНОЛОГИИ - Смирнов И., Е.Безносюк, А.Журавлёв