ЭГОЦЕНТРИЧЕСКИЕ СЛОВА И ЯЗЫК НАУКИ - Чет и нечет, асимметримозга и знаковых систем - Иванов В. В.

Наблюдения над детским языком, расстройствами речи при нервных болезнях и языком первобытных племен позволяют предположить, что такие «переключатели», как личные местоимения, характеризуют относительно поздний период развития естественного языка. Тем не менее во всех современных языках (не исключая и австралийских) мы встречаем хотя бы некоторые из «переключателей». Более того, именно они и составляют специфику естественного языка, отличающую его от всех искусственных языков науки (в частности, математической логики)  и  машинных языков.  Даже  в  тех  случаях,  когда язык

науки не стал еще полностью формализованным, в нем, например, в обычных научных сочинениях на русском языке, наблюдается тенденция к стиранию форм личного выражения.

Ученые избегают называть себя личным местоимением первого лица, а если это и делают, то даже в статьях и книгах, подписанных одним автором, используют местоимения множественного числа (мы обнаружили в своей лаборатории), где менее явно выражено соотнесение высказывания с одним лишь говорящим. С этим согласуется и тяготение научного стиля к безличным или неопределенно-личным глагольным конструкциям (было обнаружено, что...; для этого добавляют следующие вещества и т. д.). Если в структуру естественного языка благодаря «переключателям» встроены ссылки на людей — участников акта речевого общения, то в современном научном языке субъектом — автором высказывания чаще всего оказывается целая группа людей. Одним из выражений этого служит увеличение числа работ, под которыми подписываются группы ученых (в идеале, не всегда осуществляющемся, все] подписывающиеся под работой в ней реально участвуют)

Стремление к обобщенно-собирательному авторству проявляется не только в числе подписей под работами или в употреблении местоимений мы, наш (и соответствующих глагольных форм), но и в том, насколько каждый труд должен учитывать опыт всех предшествовавших исследований по этой же теме. Не только в обзорных сочинениях, которые становятся (особенно в быстро развивающихся науках) одним из основных видов научных публикаций, но и в оригинальных статьях полнота библиографии и знание современного состояния проблемы считаются обязательными.

Для иллюстрации того, в какой степени на задний план отходит проблема личного авторства, можно напомнить, один из крупнейших представителей гуманитарной мысли XX] века М М Бахтин из пяти книг, изданных им при жизни, три первые опубликовал под чужими именами (из более ранних аналогичных примеров можно было бы вспомнить Спинозу и датского мыслителя XIX в. Серена Кьеркегора). Большая группа французских математиков, чьи работы составили эпоху в развитии этой науки, всему миру известна под условной общей фамилией Бурбаки. Для ученого высказывание мысли становится более существенным, чем преходящий факт упоминания его личного имени.

Наука вся в целом может рассматриваться в кибернетическом смысле как единая сложно организованная система, внутри которой выделение отдельных личностей с собственно научной точки зрения едва ли оправдано. Этим не умаляется их роль, но она тем значительнее, чем быстрее они помогают общему продвижению вперед науки как единого целого. Эта принципиально «сверхличная» (или «надличная») установка современных ученых прокладывает себе путь через преграды личных тщеславий и стремления к отдельным «спортивным» рекордам в науке. Стирание субъективного и личного начала в науке согласуется с последовательным устранением в языке науки всех ссылок на данный акт речи и его участников.

Одним из первых глубоко проанализировал эту особенность научного языка Бертран Рассел. В своем логическом анализе естественного языка Рассел обратил особое внимание на «переключатели», которые он именовал «эгоцентрическими словами» (или «эгоцентрическими особенностями» — английское egocentric particulars): «Целью как науки, так и обыденного здравого смысла является замещение изменчивой субъективности эгоцентрических слов нейтральными общественными терминами» [125, с. 119—120]. По мнению Рассела, «в этом процессе нашего избавления от субъективности истолкование эгоцентрических слов представляет собой один из существенных шагов» [125, с. 124]. Значение достижений таких лингвистов, как Э. Бенвенист, Ю. Курилович, Р. О. Якобсон, исследовавших роль переключателей в естественном языке, выходит далеко за пределы лингвистики.

Мысль Рассела о характере эгоцентрических слов получила дальнейшее развитие у X. Рейхенбаха, который в своей книге по математической логике [126] первым из логиков посвятил Целую главу опыту логико-математического анализа естественного языка. Рейхенбах исходил из различения индивидуального знака (английское token) и знака-символа (symbol), представляющего собой класс сходных друг с другом индивидуальных знаков. Слова и предложения естественного языка представляют собой индивидуальные знаки. Значение эгоцентрического слова всякий раз определяется соответствующим индивидуальным знаком, произнесенным или написанным во время индивидуального акта речи [126].

Вслед за Расселом Рейхенбах полагает, что слово это мо-служить для определения значения всех остальных эгоцентрических слов. Все их значения выводимы из сочетания этот знак. Слово я означает человека, который произносит этот знак.   Слово  сейчас  означает  время,   когда этот  знак произносится. Следовательно, задача определения значений эгоцентрических слов сводится к определению значения сочетания этот знак.

Его значение можно объяснить сопоставив его с употреблением кавычек в логическом языке. В этом последнем кавычки ' ' служат для обозначения такого употребления слова, когда слово относится к самому себе, например, в предложении 'душа' состоит из четырех букв, где 'душа' использовано не как обычное слово русского языка, а как название этого слова Такое употребление слова называется автонимным согласно терминологии, принятой в математической логике и математике; Якобсон [121] определяет такое употребление как «сообщение, относящееся к коду».

Если кавычки позволяют превратить слово естественного языка (душа) в автонимное наименование этого слова ('душа'), то особые знаковые кавычки (обозначаются стрелками над строкой—"* /) позволяют превратить индивидуальный знак в другой индивидуальный знак, обозначающий сам этот индивидуальный знак.

В таком случае, например, предложение На листе бумаги напечатали этот знак можно заменить равнозначным ему предложением На листе бумаги напечатали ч. На листе бумаги напечатали этот знак * . При такой записи, по мнению Рей-хенбаха, эгоцентрический характер утрачивается.

Необходимость различения логических ' ' и знаковых 4 ^ кавычек вызвана гем, что индивидуальный знак, но определению, не может повторяться — его можно употребить только однажды. Поэтому с помощью знаковых кавычек можно создать не имя индивидуального знака, а другой индивидуальный знак, его обозначающий (условно каждый такой новый знак обозначается как 9; следовательно, приведенную фразу можно записать и так: на листе бумаги напечатали 9).

Предложенный Рейхенбахом способ описания значения эгоцентрических слов предполагает возможность всякий раз пользоваться такими индивидуальными знаками, обозначающими индивидуальные знаки. Например, в своей логической записи знаменитой фразы Мартина Лютера «Здесь я стою» (Hier stehe ich), сказанной на соборе в Вормсе в 1521 г., Рей-хенбах заменяет все высказывание, произнесенное Лютером, посредством условного сокращения 9 (иначе 9 можно в данном случае записать с помощью знаковых кавычек как ^ Здесь я стою ^ ). Тогда здесь определяется как такое место где произносится 9, я определяется как тот человек, который говорит 9. Но само высказывание Лютера, скрываемое под знаковыми кавычками или под символом 9, все состоит из эго-

центрических слов и форм, которые внутри этого высказывания могут быть определены опять-таки только через соотнесение самим этим высказыванием.

Для логической записи эгоцентрических высказываний Рей-хенбах применил йота-оператор (оператор дескрипции), что согласуется с пониманием им 0 как индивидуального знака. При таком понимании дескрипт удовлетворяет условию единственности. По этой же причине йота-оператор используется и для передачи в логическом языке того смысла, который в естественном языке (например, английском) выражается определенным артиклем. Определенный артикль в естественном языке в большинстве случаев может рассматриваться как особого рода эгоцентрическое слово, потому что определенность отсчитывается с точки зрения говорящего (или слушающего).

В предлагаемой Рейхенбахом логической записи высказывания Лютера используются, кроме обычной символики исчисления предикатов (□ z— существует такой z, что или для некоторого z) символ (йота-оператор) для дескрипций, и условные обозначения конкретных предикатов st («стоять», немецкое stehen, английское stand), sp («говорить», немецкое sprechen, английское speak) и переменных х (человек), z (место).

Логическая запись

st (x) (Dz) sp (х, 9, z), (z) (Пх) sp (x, 9, z)

означает тот человек х, которому принадлежит произнесенное в месте г высказывание 9 ( "• Здесь я стою ^ '), стоит в том месте С,, где человеком х сказано 9 ( "• Здесь я стою ^') (буквально: предикат стоять относится к индивидуальному объекту х, для которого выполняется условие, что х говорит 9 в некотором месте 2, и к индивидуальному объекту z, для которого выполняется условие, что в z некоторый х говорит 9).

Предложенная Рейхенбахом запись для эгоцентрических слов при всей ее кажущейся парадоксальности полезна в том отношении, что в ней явно раскрываются скрытые в значении каждого из этих слов ссылки на данный конкретный акт речи (передачу сообщения 9), вне которого понять их нельзя. Проблема их определения сводится в простейших случаях к проблеме выработки логических средств записи прямой речи.

Рейхенбах приходит к выводу, что в определенном смысле эгоцентрические слова — это псевдослова, так как разные случаи их употребления не равнозначны. Значение этих слов может быть объяснено не на самом естественном языке, а лишь на другом языке (метаязыке), на котором мы описываем этот естественный язык. Но и на этом метаязыке мы можем только описать тот отрывок прямой речи, ссылка на который определяет данное

употребление эгоцентрического слова. Такое логическое прояснение смысла эгоцентрических слов весьма важно и для исследования некоторых парадоксов, занимавших уже умы мыслите, лей Греции, а в XX веке оказавшихся одной из главных проблем математической логики.

Парадокс лжеца состоит в одновременной истинности и ложности следующего утверждения: «Это утверждение, которое я сейчас делаю, ложно». Г. Вейль заметил, что в естественном языке парадокс зависит от эгоцентрических слов это, я, сейчас, которые взрывают смысл высказывания [127]. В этом смысле можно согласиться с известной формулировкой логика Пеано — создателя весьма совершенных способов построения искусственного логического языка, оригинальность которых однако, долгое время затрудняла понимание работ Пеано и журнала, издававшегося им на этом языке Пеано о другом отчасти сходном парадоксе еще в начале нашего века сказал, что «он относится не к математике, а к лингвистике» Но именно математика в XX веке много сделала для понимания сути парадоксов тем самым помогая уяснить и лингвистическою их сторону.

Современная формулировка парадокса лжеца совпадает с афоризмом Тютчева: «Мысль изреченная есть ложь» [55] В высказывании «Я лжец» в явном виде парадокс еще не выступает (потому что лжец однажды и мог бы сказать правду) Но поскольку к каждому утверждению 9 в естественном языке р силу его субъективности можно добавить «Я утверждаю, что ©», это высказывание по языковым правилам оказывается равнозначным «Я утверждаю, что я лжец».

Из этого видно, что в естественном языке парадокс вызывается субъективностью языка, благодаря которой в самом высказывании содержатся отсылки к нему самому — в эгоцентрических словах. Поэтому и способ явной логической записи этой особенности эгоцентрических слов, предложенный Рейхенбахом, существен для уяснения причин возникновения парадоксов в высказываниях на естественном языке.

Возможность построения такой машины, которая могла бы употреблять «эгоцентрические слова» («переключатели») так же, как их употребляют люди, обсуждалась Расселом [128, с. 105—106]. По мысли Рассела, машина, которая добавляла бы к словесному описанию испытываемых ею воздействий слово это (это— красный цвет, это — синий цвет и т. п.), не воспроизводила бы существенных черт человеческого речевого поведения В самом деле, в данном случае это — всего лишь добавление к последующим словам. По словам Рассела, с таким же успехом можно было бы построить машину, которая бы добавляла к тем же   обозначениям  цветов   бессмысленное   слово  —  абракадабра

красный цвет, абракадабра синий цвет и т. п. [128, с. 105]. Можно  заметить, что то же  самое справедливо  и в отношении той модели естественного языка, согласно которой к каждому высказыванию можно добавить предшествующее ему Я утверждаю, что...

По Расселу, машина приблизилась бы к моделированию человеческой речевой деятельности, если бы через некоторое время после первого опыта машина могла бы описать его словами То был красный цвет [128, с. 105] Соответствующий физиологический механизм, лежащий в основе употребления слова то человеком, Рассел описывает как отсрочку словесной реакции на стимул, оговариваясь (с полным на то основанием), что эта схема еще слишком груба

В качестве простейшего примера, противоречащего схеме Рассела, можно сослаться на распространенные у многих народов анекдоты о тугодумах, которые не сразу реагируют на смешной рассказ.

Неважно, каков реальный промежуток физического времени между стимулом (в этом случае — смешным рассказом) и реакцией (смехом или словами тугодума). Важно, воспринимает ли говорящий этот стимул как актуальный для себя в момент, когда он на него реагирует Поэтому описание эгоцентрических слов, в которых отчетливо проявляется субъективность естественного языка, в терминах строго объективных (например, с помощью интервала физического времени между стимулом и словесной реакцией на этот стимул) не соответствует сути описываемого явления. Для понимания языкового времени (как и вообще переключателей — эгоцентрических слов) оказывается необходимым учитывать и различия между правым полушарием, ориентире ванным на настоящее, и левым, занятым планированием будущего.

Вообще оказалось недостаточным рассмотрение естественного языка как словесных реакций человека на стимулы внешней среды, особенно популярное в американской науке середины нашего века Это убедительно показал Н. Хомский. Еще раньше Н. А. Бернштейн заметил, что язык не может быть описан с помощью подобной упрощенной схемы.

Н. А Бернштейн обратил внимание на значение таких элементов языка (названных им «словами-операторами», что согласуется с пониманием термина «оператор» в искусственных языках), которые сами по себе ничего не обозначают, но указывают на различные отношения в речи. Наличие таких слов в языке, по мысли Н. А. Бернштейна, противоречит замыслу описать его просто как множество элементов Е (сигналов), отображающих некоторые  другие  множества  /  (сигналов  стимулов,  происходящих из внешней среды). В качестве примеров фраз, не поддающихся такому объяснению, Н. А. Бернштейн приводил высказывания, содержащие эгоцентрические слова: ты мыслишь, мы помыслим и т. п. [18].

По мысли Н. А. Бернштейна, развитой потом во многих работах наших ученых, сам естественный язык представляет собой модель мира. Эгоцентрические слова предполагают такую модель, где в центре при разговоре находится сам говорящий.

ПОЧЕМУ СЛОВО «ЭТОТ» НЕПОНЯТНО   РОБОТУ

В ходе разговора человека с роботом, поднимающим кубики, в Лаборатории искусственного интеллекта, произошел такой обмен репликами. На приказание Grasp the pyramid (Схвати эту пирамиду) робот, оставшийся бездеятельным, возразил: / don't understand, which pyramid you mean (Я не знаю, какую из пирамид ты имеешь в виду). Робот ничего не будет делать до тех пор, пока человек не объяснит ему, какую из трех пирамид (красную, синюю или зеленую) он должен взять. Определенный артикль the в английской фразе (как и указательное местоимение эту в русском переводе) — эгоцентрическое слово: говорящему ясно, какую из пирамид он имеет в виду, в устном разговоре он может пояснить это жестом, показать на предмет, но роботу эгоцентрическое слово непонятно.

В этом разговоре машина понимает только те случаи употребления определенного артикля, где он относится к предметам, в данной ситуации единственным. По этой же причине машина правильно употребляет и понимает местоимения I (я) и you (вы), потому что они в этой предельно упрощенной ситуации всегда относятся только к самой машине и к одному и тому же человеку, с ней говорящему. При таком употреблении местоимений, принципиально отличном от обычного их использования, они аналогичны собственным именам. Робот еще находится на уровне мальчика, называющего себя «Петя» («Петя играет» и т. п.). Робот умеет только переворачивать I (я) и you (вы), употребляя их то по отношению к себе, то по отношению к своему единственному собеседнику. Но в реальном общении I и you могут относиться к разным собеседникам, иногда многочисленным.

Для того, чтобы машина правильно понимала естественный язык, должны были бы быть, построены правила «переключения» всех эгоцентрических слов и форм на ситуацию каждого данного акта речевого общения. Каждый «индивидуальный знак» (0) по-новому определяет другие зависящие от него по своему значению эгоцентрические слова.

В рассуждении Рассела интересна мысль о роли времени и памяти для моделирования значений эгоцентрических слов. Можно попытаться выяснить, сколько таких индивидуальных знаков 0 или высказываний хранится обычно в памяти человека. Приблизительную оценку этой величины может дать то, что например, каждый школьник помнит обычно свои разговоры с товарищами и их ответы на уроках за последние дни, а лектор помнит вопросы, заданные ему после лекции или на семинаре. Как видно из текстов евангелий и из мемуарной литературы нового времени, при большом внимании к другому человеку можно запомнить буквально все его основные высказывания на протяжении очень длительного времени. По отношению не только к близким, но и к далеким знакомым, употребление эгоцентрических слов в последующих актах речи зависит от сохраняющихся в памяти предшествующих 0. Достаточно в качестве простого примера сослаться на то, что люди всегда помнят, с кем они на Вы, с кем на ты, и переход с одной формы обращения на другую отмечается обычно социальным обрядом (например, пьют на брудершафт).

Если воспользоваться сравнением языка с шахматной игрой, к которому часто прибегают математики и логики вслед за Гильбертом и лингвисты вслед за Соссюром, то употребление языка человеком в обществе можно было бы сравнить со многими партиями, разыгрываемыми гроссмейстерами одновременно на разных досках. Хотя в реальном языковом общении каждый следующий «ход» в одной из партий (каждый разговор с новым собеседником) может и отделяться большим временем от всех предыдущих, в памяти эти партии (разговоры) должны храниться одновременно (все ходы записываются). Поэтому модель сеанса одновременной игры на разных досках и модель языкового общения в основном тождественны. Благодаря смысловым особенностям эгоцентрических слов человек обычно справляется с такой задачей.

Приведенная выше схема разговора робота, играющего в кубики, с человеком [115] содержит предельное упрощение за счет сведения обоих собеседников к паре постоянных партнеров. Поэтому эгоцентрические слова (я, ты) в такой схеме :водятся к ярлыкам (собственным именам), тождественным одному из партнеров. Если же представить себе реальные возможности общения на естественном языке многих людей с вычислительной машиной в режиме разделения времени (когда машина может одновременно обмениваться сообщениями с целым рядом потребителей), то одну из существенных трудностей при общении может представить понимание машиной эгоцентрических слов.

При общении машины со многими людьми практически существенной задачей может оказаться различение каждого участвующего в обмене информацией. Человек различает своих собеседников не благодаря эгоцентрическим словам, а вопреки им (к каждому из собеседников приложимы одни и те же личные местоимения). При опознании индивидуального человека вычислительной машиной были бы полезны не личные местоимения, а способы типа «собственной песни» или позывных, как каждый из нас умеет отличить знакомых по голосу, например при разговоре по телефону; согласно новейшим экспериментальным данным, эта функция выполняется «неречевым» — правым полушарием [25]; моделирование ее на автомате — анализаторе речи наталкивается на значительные трудности [30]. Высказывания, начинающиеся с я, означают всего лишь «источник данного сообщения» и не могут способствовать опознанию данного лица иначе как путем его отождествления с автором или источником сообщения.

Трудности (по-видимому, на сегодняшний день едва ли легко преодолимые), которые возникли бы при попытке обучения машины пониманию предложений, содержащих эгоцентрические слова, можно было бы пояснить на примере изречения Декарта я мыслю, следовательно, я существую. Логический анализ этого высказывания приводит к выводу, что оно содержит квантор существования ( □ ) существует мысль. Очевидно, изречение Декарта могло бы быть сообщено машине (или проанализировано ею самой) в форме: В источнике настоящего сообщения существует мысль, следовательно, источник настоящего сообщения существует. В этой форме сохранено эгоцентрическое слово «настоящий» («настоящее сообщение» употребляется в смысле индивидуального знака — 9). Можно себе представить, что каждое вводимое в машину сообщение нумеруется, т. е. индивидуальные знаки хранятся в памяти, закодированные соответствующими числами (это в точности соответствует идее Рей-хенбаха, предлагавшего считать номер каждого 9 индивидуальным знаком для этого 9).

Пусть изречение Декарта закон ровано как 9г. Тогда само сообщение 9; должно быть понято следующим образом: В источнике сообщения 9г существует мысль, следовательно, источник сообщения 9г существует (принципы формализованного изложения этой идеи намечены еще в XVII веке Спинозой в книге «Основы философии Декарта, доказанные геометрическим способом»).

Для обучения машины естественному языку в нее необходимо ввести некоторые предпосылки понимания значения слов (другой возможностью является формирование самой машиной системы

таких предпосылок, иначе говоря, определенной модели мира, по некоторым вводимым в нее исходным данным). К этим предпосылкам безусловно должно относиться и предположение, что у каждого вводимого в машину сообщения есть некоторый источник. В таком случае вторая половина изречения 9г автоматически следует из самого наличия сообщения 0г, введенного в машину. Что же касается первой половины, его интерпретация машиной зависит от понимания слова мысль. Если, как это представляется возможным, это слово понимается как равнозначное «переработке информации», то первая половина сообщения 9г будет понята как указание на наличие переработки информации Б самом источнике сообщения 0г. Это, по-видимому, также должно соответствовать некоторым предпосылкам понимания языка. В той мере, в какой сообщение 0г может быть понято машиной, оно все оказывается выводимым из предпосылок понимания языка и в этом смысле не несет никакой новой информации.