ГЛАВА СЕДЬМАЯ - Эта странная жизнь - Гранин

о том, с чего начиналась "Система"

"… Я сходен с гоголевским Акакием Акакиеви­чем, для которого переписка бумаг доставляла удовольствие… В научной работе я с удовольст­вием занимаюсь усвоением новых фактов, чисто технической работой и проч. Если прибавить к этому мой оптимизм, унаследованный мной от моего незабвенного отца, то и получится, что я писал «под спуд» многое, на публикацию чего я вовсе не рассчитывал. Конспектирование серьез­ных вещей я делаю очень тщательно, даже те­перь я трачу на это очень много времен». У ме­ня накопался огромный архив. При этом для на­иболее важных работ я пишу конспект, а затем критический разбор. Поэтому многое у меня есть в резерве, и когда оказывается возможность пе­чатать, все это вытаскивается из резерва, и ста­тья пишется очень быстро, г. к. фактически она просто извлекается из фонда.

В моей молодости мой метод работы приводил с некоторой отсталости, так как я успевал про­читывать меньше книг, чем мои товарищи, рабо­тавшие с книгой более поверхностно. Но при по­верхностной работе многое интересное не усваи­вается и прочтенное быстро забывается. При моей же форме работы о книге остается вполне отчет­ливое, стойкое впечатление. Поэтому с годами мой арсенал становится гораздо богаче арсенала моих товарищей".

С годами вырисовывались преимущества не только этого приема, но и многих других методов его работы. Как будто все у него было рассчитано я задумано на десятилетия вперед. Как будто и долголетие его тоже было предусмотрено и вхо­дило в его расчеты.

Все его планы, даже самый последний, пяти­летний план, составлялись им из предположения, что надо прожить по крайней мере до девяноста лет.

Но до этого далеко — пока что он стремится использовать каждую минуту, любые так называе­мые «отбросы времени»: поездки в трамваях, в поездах, заседания, очереди...

Еще в Крыму он обратил внимание на греча­нок, которые вязали на ходу.

Он использует каждую пешую прогулку для сбора насекомых. На тех съездах, заседа­ниях, где много пустой болтовни, он решает задачки.

Утилизация «отбросов времени» у него проду­мана до мелочей. При поездках — чтение мало­форматных книг и изучение языков. Английский язык, он, например, усвоил главным образом в «отбросах времени».

«Когда я работал в ВИЗРа. мне приходилось часто бывать в командировках. Обычно в поезд я забирал определенное количество книг, если командировка предполагалась быть длительной, то я посылал в определенные пункты посылку с книгами. Количество книг, бравшихся с собой, исчислялось исходя из прошлого опыта.

Как распределялось чтение книг в течение дня? С утра, когда голова свежая, я беру серьез­ную литературу (по философии, по математике). Когда я проработаю полтора-два часа, я перехо­жу к более легкому чтению — историческому или биологическому тексту. Когда голова уставала, то берешь беллетристику.

Какие преимущества дает чтение в дороге? .Во-первых, не чувствуешь неудобства в дороге, легко с ним миришься: во-вторых, нервная систе­ма находится в лучшем состоянии, чем в других условиях.

Для трамваев у меня тоже не одна книжка, а две или три. Если едешь с какого-либо конеч­ного пункта (напр. в Ленинграде), то можно си­деть, следовательно, можно не только читать, но и писать. Когда же едешь в переполненном трам­вае, а иногда и висишь, то тут нужна небольшая книжечка, и более легкая для чтения. Сей­час в Ленинграде много народу читает в трамваях».

Но «отбросов» было немного. А между тем времени требовалось все больше.

Углубление работы приводило к ее расшире­нию. Надо было всерьез браться за математику. Затем пришла очередь философии. Он убеждался в многообразии связей биологии с другими нау­ками. Систематика, которой он занимался, способ­ствовала его критическому отношению к дарви­низму, особенно к теории естественного отбора как ведущего фактора эволюции. Он не боялся обвинения в витализме, идеализме, но это требо­вало изучения философии.

Поздно, но он начинает понимать, что ему не обойтись без истории, без литературы, что зачем-то ему необходима музыка...

Надо было изыскать все новые ресурсы вре­мени. Ясно, что человек не может регулярно ра­ботать по четырнадцать — пятнадцать часов в день. Речь могла идти о том, чтобы правильно исполь­зовать рабочее время. Находить время внутри времени.

Практически, как убедился Любищев, лич­но он в состоянии заниматься высококвалифи­цированной работой не больше семи — восьми часов.

Он отмечал время начала работы и время окончания ее, причем с точностью до 5 ми­нут.

«Всякие перерывы в работе я выключаю, я подсчитываю время нетто,— писал Любищев. — Время нетто получается гораздо меньше количе­ства времени, которое получается из расчета вре­мени брутто, то есть того времени, которое вы про­вели за данной работой.

Часто люди говорят, что они работают по 14—15 часов. Может быть, такие люди сущест­вуют, но мне не удавалось столько проработать с учетом времени нетто. Рекорд продолжитель­ности моей научной работы 11 часов 30 мин. Обычно я бываю доволен, когда проработаю нет­то — 7—8 часов. Самый рекордный месяц у меня был в июле 1937 года, когда я за один месяц проработал 316 часов, то есть в среднем по 7 ча­сов нетто. Если время нетто перевести во время брутто, то надо прибавить процентов 25—30. По­степенно я совершенствовал свой учет и в конце концов пришел к той системе, которая имеется сейчас…

Естественно, что каждый человек должен спать каждый день, должен есть, то есть он тра­тит время на стандартное времяпрепровождение. Опыт работы показывает, что примерно 12—13 ча­сов брутто можно использовать на нестандарт­ные способы времяпрепровождения: на работу слу­жебную, работу научную, работу общественную, на развлечения и т.д."

Сложность планирования была в том, как рас­пределить время дня. Он решил, что количество отпускаемого времени должно соответствовать дан­ной работе. То есть кусок дневного времени для работы над, допустим, оригинальной статьей не должен быть очень мал или слишком велик. На свежую голову .надо заниматься математикой, при усталости — чтением книг.

Надо было научиться отстраняться от окру­жающей среды, чтобы три часа, проведенные за работой, соответствовали трем рабочим часам,— не отвлекаться, не думать о постороннем, не слы­шать разговора сотрудников...

Система могла существовать при постоянном учете и контроле. План без учета был бы нелепо­стью, вроде той, что совершают в некоторых ин­ститутах, планируя без заботы о том, можно ли выполнить этот план.

Надо было научиться учитывать все время.

Деятельное время суток, «нетто», он принял за десять часов; делил его на три части, или шесть половинок, и учитывал с точностью до десяти ми­нут.

Он старался выполнить все намеченное коли­чество работ, кроме работ первой категории, то есть самых творчески насыщенных.

Первая категория состояла из главной работы (над книгой, исследованием) и текущей (чтение литературы, заметки, письма).

Вторая категория включала научные доклады, лекции, симпозиумы, чтение художественной ли­тературы — то есть то, что не являлось прямой научной работой.

Возьмем, к примеру, любую дневниковую за­пись, летний день 1965 года.

«Сосногорск. 0,5. Осн. научн. (библиогр. —• 15 м. Добржанский — 1 ч. 15 м.) Систематич. эн­томология, экскурсия—2 ч. 30 м... установка двух ловушек — 20 м.. разбор —1 ч. 55 м. Отдых, ку­пался первый раз в Ухте. Извест. 20 м.. Мед. газ. 15 м. Гофман «Золотой горшок» — I ч. 30 м. Пись­мо Андрону — 15 м. Всего 6 ч. 15 м.»

Прослежен, разнесен весь день, вплоть до чте­ния газет.

Что такое «Всего 6ч. 15 м.»? Это, как вид­но из записи, сумма работ только первой катего­рии. Остальное учтенное время — работа второй категории и прочее. Каждый день суммировалась работа первой категории. Затем она складывалась за месяц. Например, за этот август 1965 года на­бралось 136 часов 45 минут рабочего времени пер­вой категории. Из чего состояли эти часы? По­жалуйста, все сведения имеются в месячном от­чете.

Итого 136 ч. 45 м.»

А что такое «Основная научная работа», эти 59 ч. 45 м.? На что они были потрачены? Опять же все расшифровано в отчете:

 «1. По таксонам — эскиз доклада «Логика системы» — 6 ч. 25 м.

2. Разное — 1ч. 30 м.

3. Корректура «Дадонологии» — 30 м.

4. Математика — 16 ч. 40 м.

5. Текущая литература: Ляпунов — 55 м.

6. — » — биология — 12 ч. 00 м.

7. Научные письма — 11 ч. 55 м.

8. Научные заметки — 3 ч. 25 м.

9. Библиография — 6 ч. 55 м.

Итого 60 ч. 15 м.»

Можно пойти дальше, взять любой из этих пунктов. Допустим, пункт шестой, текущая лите­ратура: биология — 12 часов. Оказывается, изве­стно и записано с точностью до минуты, на что они были «израсходованы»:

«1. Добржанский «Мейнкайнд Эволъяинг». 372 стр., кончил читать (Всего 16 ч. 55 м.) — 6 ч. 45 м.

2. Анош Карой «Думают ли животные». 91 стр. — 2 ч. 00 м.

3. Рукопись Р. Берг — 2 ч. 00 м.

4. Некоро З., Осверхдо... 17 стр. — 40 м.

5. Рукопись Ратнера — 45 м.

Итого 12 ч. 00 м.»

Большинство научных книг конспектировалось, а некоторые подвергались критическому разбору. Все выписки и комментарии регулярно подшива­лись в общий том. Эти тома, напечатанные на ма­шинке — как бы итоги чтения,— составили биб­лиотеку освоенного. Достаточно перелистать кон­спект, чтобы вспомнить нужное из книги.

У Любищева было редкое умение извлечь у автора все оригинальное. Иногда для этого хва­тало странички. Иные солидные книги сводились к нескольким страничкам. Сущность их никак не соответствовала объему.

Кроме работ первой категории, учитывались с той же подробностью и работы второй катего­рии. Скрупулезность эту объяснить было труднее. С какой стати нужно выписывать и подсчитывать, что на чтение художественной литературы затра­чено 23 часа 50 минут! Из них: «Гофман, 258 стр. — 6 часов»; «предисловие о Гофмане Миримского — 1 ч. 30 м.» и т. д., и т. п.

Далее восемь английских названий, всего 530 страниц.

Написано семь плановых (!) писем.

Прочитано газет и журналов на столько-то ча­сов, письма родным — столько-то часов.

Можно было считать такие подробности из­лишеством, тогда спрашивается, к чему из года в год производить анализ времени, от которого никакой пользы, только зря на него тратится время.

У Любищева все было продумано.

Выясняется, что для Системы нужно было знать все деятельное время, со всеми его закоулками и пробелами. Система не признава­ла времени, негодного к употреблению. Время ценилось одинаково дорого. Для человека не должно быть времени плохого, пустого, лиш­него. И нет времени отдыха; отдых — это смена занятии, это как правильный севооборот на поле.

Ну что ж, в этом была своя нравственность, поскольку любой час засчитывается в срок жизни, они все равноправны, и за каждый надо отчи­таться.

Отчет — это отчет перед намеченным планом. Отчет — и сразу план на следующий месяц. Что, для примера, было в плане сентября 1955 года? Намечено: 10 дней в Новосибирске, 18 дней — в Ульяновске, 2 дня — в дороге. Далее: сколько ча­сов на какую работу затратить. В подробностях. Допустим, письма: 24 адреса — 38 часов. Список нужной литературы, которую надо прочесть, что сделать по фотографии; кому написать от­зыв.

Хотя бы грубо распределялось время по плану работ, предложенному службой, институтом, по прежнему опыту...

«При. составлении, годовых и месячных планов приходится руководствоваться накопленным опы­том. Например, я планирую прочесть такую-то книгу. По старому опыту я знаю, что в час я про­читываю 20—30 страниц. На основании старого опыта я и планирую. Напротив, по математике я планирую прочитать 4—5 стр. в час, а иногда и меньше страниц.

Все прочитанное я стараюсь проработать. В чем заключается проработка? Если книга касается но­вого предмета, мало мне известного, то я ста­раюсь ее проконспектировать. Стараюсь на каж­дую более или менее серьезную книгу написать критический реферат. На основе прошлого опыта можно наметить для проработки известное коли­чество книг».

«При серьезном отношении к делу обычно от­клонение фактически проработанного времени от намеченного бывает в 10%. Часто бывает, что не удается проработать намеченное количество книг, создается большая задолженность. Часто появля­ются новые интересы, а потому задолженность бы­вает велика, и скоро ликвидировать ее невозмож­но. а потому- имеет место невыполнение плана. Бывает невыполнение плана по причине времен­ного упадка работоспособности. Бывают внешние причины невыполнения плана, но во всяком слу­чае, мне ясно, что планировать свою работу не­обходимо. и я думаю, что многое из того, чего я достиг, объясняется, моей системой».

Время, что оставалось для основных работ, планировалось; подготовка к лекциям, экология, энтомология и другие научные работы. Обычно работа второй категории превышала работу пер­вой категории процентов на десять.

Всякий раз меня поражала точность, с какой выполнялся план. Случалось, разумеется, и не­предвиденное. В отчете за 1938 год Любищев пи­шет, что работы первой категория не выполнены на 28 процентов: «Главная причина — болезни. Оли и Вали, от­чего увеличилось общение с людьми».

Время у него похоже на материю — оно не пропадает бесследно, не уничтожается, всегда мо­жно разыскать, во что оно обратилось. Учитывая, он добывал время. Это была самая настоящая добыча.

Годовой отчет—уже многостраничная ведо­мость, целая тетрадь. Там расписано буквально все. В том же 1938 году: сколько заняла эколо­гия, энтомология, оргработа, Зообиологический институт, Плодоягодный институт в Китаеве; сколько времени ушло на общение с людьми, пе­редвижение, домашние дела.

Из этого учета можно узнать, сколько было прочитано, каких книг и сколько страниц художе­ственной литературы на разных языках. Оказыва­ется, за год — 9000 страниц. Потребовалось на них — 247 часов.

Написано за тот же год 552 страницы научных трудов, из них напечатано 152 страницы.

По всем правилам статистики Любищев иссле­дует свой минувший год. Материалов достаточ­но — это месячные отчеты.

Теперь надо составить годовой план. Он со­ставляется с грубой прикидкой, исходя из поме­ченных для себя задач.

«Центральный пункт — (1968 год) междуна­родный энтомологический конгресс в Москве, в августе, еде думаю сделать доклад о задачах и путях эмпирической систематики».

Он пишет, какие статьи надо закончить к кон­грессу, что сделать по определению вида Халтика. Сколько дней пробыть в Ульяновске, в Москве, в Ленинграде. Сколько написать страниц основной в эти годы работы «Линии Демокрита и Платона», сколько по таксономии и эволюции — «О будущем Систематики». После этого и следует грубое рас­пределение времени в условных единицах.

"Работа 1-й категории  570 (564,5)

Передвижение  140 (142,0)

Общение  130 (129)

Личные дела 10 (8,5)"

И так далее, всего — 1095.

В скобках проставлено исполнение. Совпадаемость показывает, как точно он мог планировать свою жизнь на год вперед.

В отчете он придирчиво отмечает: «Учтенных работ первой категории 564,5 против плана 570, дефицит 5,5 или 1,0%»...

То есть все сошлось с точностью до одного процента!

Хотя в месячном отчете есть все подробности, тем не менее в годовом все сделанное, прочитанное, увиденное разбито на группы, подгруппы. Тут и работа, и отдых — буквально все, что происхо­дило в минувшем году.

«Развлечение — 65 раз», и следует список про­смотренных спектаклей, концертов, выставок, ки­нокартин.

Шестьдесят пять раз — много или мало?

Кажется, что много; впрочем, боюсь утвер­ждать — ведь я не знаю, с чем сравнивать. С мо­им личным опытом? Но в том-то и штука, что я не подсчитывал и не представляю, сколько раз в году я посещаю кино, выставки, театр. Хотя бы приблизительную цифру не берусь сразу назвать, тем более динамику: как у меня с возрастом ме­няется эта цифра и сколько книг я читаю. Больше я стал читать с годами или меньше? Как меняет­ся процент научных книг, беллетристики? Сколь­ко я пишу писем? Сколько я вообще пишу? Сколь­ко времени в год уходит на дорогу, на общение, на спорт?

Ничего достоверного я не знаю. О самом себе. Как я меняюсь, как меняется моя работоспособ­ность, мои вкусы, интересы... То есть мне каза­лось, что я знал о себе,—пока не столкнулся с отчетами Любищева и не понял, что, в сущности, ничего не знаю, понятия не имею.

«…Всего в 1965 году учитывалось работ пер­вой категории—1906 часов против плана 1900 ча­сов. По сравнению с 1965 годом превышение на 27 часов. В среднем в день 5,22 часа или 5 ч. 13 м.»

Представляете — пять часов тринадцать минут чистой научной работы ежедневно, без отпуска, выходных и праздников в течение года! Пять ча­сов чистой работы, то есть никаких перекуров, разговоров, хождений. Это, если вдуматься, огром­ная цифра.

А вот как выглядит итог на протяжении ряда лет:

"1937 г. — 1840 часов

1938 г. — 1402 часа

1939 г. — 1362 часа

1940 г. — 1590 часов

1941 г. — 1342 часа

1942 г. — 1446 часов

1943 г. — 1612 часов"

и так далее.

Это часы основной научной работы, не считая всей прочей, вспомогательной. Часы, занятые со­зданием, размышлением...

Ни на одной, самой тяжелой, работе не было, наверное, такого режима — его может установить человек для себя только сам. Любищев работает побольше иных рабочих. Он мог бы, подобно Александру Дюма, в доказа­тельство поднять свои руки, показывая мозоли. Написать полторы тысячи страниц за год! Отпеча­тать 420 фотоснимков! Это — в 1967 году. Ему уже семьдесят семь лет.

«На русском языке прочитано 50 книг — 48 часов

На английском » » 2 книги — 5 часов

На французском » » 3 книги — 24 часа

На немецком » » 2 книги — 20 часов

Сдано в печать семь статей...»

«...Долгое пребывание в больнице отразилось, ко­нечно, в превышении чтения, но план главной работы перевыполнен, хотя многое не было сде­лано. Так, например, статья «Наука и религия» заняла в пять раз больше времени, чем предпола­галось»,

Подробности годовых отчетов напоминают от­чет целого предприятия. С каким вкусом и на­глядностью очерчен силуэт утекшего времени, все эти таблицы, коэффициенты. Диаграммы. Недаром Любищев считался одним из крупнейших систе­матиков и специалистов по математической ста­тистике.

В числе прочего имелся переходящий остаток непрочитанных книг — задолженность;

«Дарвин Э. «Храм природы» 5 ч.

Де Бройль «Революция в физике» 10 ч.

Трингер «Биология и информация» 10 ч.

Добржанский 20 ч.»

Списки задолженности возобновляются из года в год, очередь не убывает.

Есть сведения неожиданные: купался 43 раза, общение—151 час, больше всего понравились та­кие-то фильмы...

Читать его отчеты скучновато, изучать — инте­ресно.

Все же как невероятно много может сделать, увидеть, узнать человек за год! Каждый отчет — это демонстрация человеческих возможностей, каждый отчет вызывает гордость за человеческую энергию. Сколько она способна создать, если ее умно использовать! И, кроме того, впервые я уви­дел, какую колоссальную емкость имеет один год.

Кроме годового планирования, Любищев пла­нировал свою жизнь на пятилетки. Через каждые пять лет он устраивает разбор прожитого и сде­ланного, дает, так сказать, общую характеристику.

"... 1964—1968 годы… По Халтику: сделал очень много, но если я монографию палеартич, Халтика закончу в следующую пятилетку, то буду очень доволен. Коллекцию кончил, однако до на­хождения расстояния между рядами не мечтаю и в следующей пятилетке... Таким образом, хотя ни по одному разделу я не выполнил формально и половины, тем не менее по всем заметно продви­нулся…"

Обычно он работал широким фронтом. Пяти­летка, о которой шла речь, была занята матема­тикой, таксономией, эволюцией, энтомологией и историей науки. Поэтому и отчеты, и планы со­стоят из многих разделов, подразделов.

Учет, конечно, хорош, и все же, простите, на кой ляд это все надо, не лучше ли потратить это время на дело? Не съедают ли эти отчеты сэко­номленное время?

Множество разных ироничных вопросов возни­кает, несмотря на наше восхищение и удивле­ние.

Прежде всего, конечно, в глубине души обяза­тельно прозвучит с ехидством: а кому нужна та­кая отчетность? Кто, собственно говоря, ее читает? И перед кем, извините, обязан он отчитываться, да еще в письменном виде?

Потому как, что бы там ни говорилось, душа не принимала все эти отчеты просто как работу добровольную, ради своего потребления,—все искались какие-то тайные причины и поводы. Что угодно, кроме самовнимания — казалось бы, естественнейшего внимания и интереса к себе, ко внутреннему своему миру. Изучать самого себя? Странно. Все же он чудак. Наилучшее утешение — считать его чудаком: мало ли бывает на свете чу­даков...