11 ЗАКЛЮЧЕНИЕ: ДИЛЕММА ЭКЛЕКТИКА

Аналогичным образом обстоит дело с формированием характера по Юнгу: оно регулируется автоматическими и обратимыми движениями жизненной силы, действующими в сочетании с неизменной совокупностью способностей и образующими вместе с ними неизменную совокупность перестановок и комбинаций. Те изменения характера, которые могут возникнуть в течение жизни, в свою очередь определяются «этапом» жизни, на котором находится индивидуум (если это действительно индивидуум, а не рыхлая комбинация юнговской персоны с эго-сознанием). Бесконечная изменчивость человеческого характера, многообразные движения, изобретательность и приемы, к которым может прибегнуть разум под влиянием бессознательного конфликта и который может придать его действиям драматичность и достоинство, сведены до уровня театра марионеток, в котором Коллективное Бессознательное автоматически дергает нитки. Такова суть юнгов-ской психологии. Именно здесь эклектика, сколь бы ни были хитроумны и гибки его мыслительные процессы, можно попросить встать и вынести свой приговор. Если он желает сохранить хоть каплю уважения к себе как к ученому, он должен оставить попытки сидеть между двумя стульями. Он должен на деле принять решение. Он должен заявить, согласен ли он с фундаментальными фрейдовскими концепциями бессознательного или он предпочитает цепляться за дофрейдовские взгляды, которые были основаны на уверенности, что психика и сознание — одно и то же. Другой альтернативы нет. Откажитесь от фрейдовского бессознательного — и, сколько бы вы ни подпирали этот отказ согласием с юнговской, адлеровской, штекелевской, ранковской или клейновской системами, результат будет один и тот же: эклектик обнаруживает в себе приверженца психологии сознания. Ссылки на какую-то сложную систему конституционных факторов, какими бы благовидными психофизиологическими, психологическими, метафизическими или мистическими соображениями они ни подкреплялись, ничего не дают. Фрейдовское понятие бессознательного является краеугольным камнем динамической психологии. До сих пор все без исключения попытки смешать это понятие с чем-либо или «улучшить» его кончались тем, что оно выхолащивалось или «улучшалось» настолько, что переставало существовать. Нравится это кому-то или нет, но сидеть разом на двух стульях невозможно. Также не должен эклектик льстить себя надеждой, будто, согласившись с какими-то осколками и ошметками юнгов-ской системы, он тем самым увеличивает «духовную» ценность этой гибридной психологии или уходит от некоего психического детерминизма, который ему кажется основным недостатком фрейдовской теории. Дело в том, что таким образом он только попадает из огня да в полымя. Фактически юнгов-ской психологической системе присущ самый жесткий детерминизм, какой только можно себе представить. Не смягченная надеждой и исключающая даже «Божью благодать», она превосходит в этом отношении средневековые теологические доктрины, согласно которым первородный грех можно искупить лишь страхом Божьего гнева. На место первородного греха ставится демоническая сила Коллективного Бессознательного, которую можно преодолеть лишь благодаря союзу между Коллективным Бессознательным и эго-сознанием, а также, по возможности, вере в «нуминозную» идею Бога. Психический детерминизм Фрейда, во всяком случае, позволяет человеку надеяться, что в бесконечной борьбе между импульсами Ид и адаптацией Эго победы, одержанные на ранних этапах развития, могут сослужить ему добрую службу. Даже если объем «освобожденной воли», появившейся благодаря этому, весьма незначителен, он во всяком случае дает человеку свободу решать, продолжить ли ему борьбу. Юнговская одиссея индивидуации оставляет человека в конце жизни наедине с задачей красиво умереть независимо от того, поддерживает ли его силы вера в личное бессмертие. Открытие того факта, что Юнг является приверженцем психологии сознательного, дает счастливое разрешение той задаче, которая встает перед любым писателем, дерзнувшим занять бескомпромиссную позицию в психологических дискуссиях. Обоснованная уничтожающая критика неизбежно пробуждает в читателе великодушное желание встать на сторону слабейшего. Однако в данном случае слабейшего просто нет. При ближайшем рассмотрении выясняется, что спора между Фрейдом и Юнгом не существует. Нет способа примирить теорию мышления, основанную на психологии бессознательного, и теорию, основанную исключительно на психологии сознания. Таким образом, нам остается приятная задача оценить позицию Юнга как приверженца классической психологии. Нет сомнения в том, что после продуктивного периода в деятельности Юнга, когда он опубликовал свои исследования о dementia ргаесох и о тестах по словесной ассоциации, его репутация психиатра-клинициста сильно пошатнулась. Правда, в опубликованной им позднее работе об алхимии видны некоторые отблески былой остроты его ума; и если бы Юнг меньше старался обнаружить в герметической философии предвестие своей собственной «аналитической психологии», его публикации по алхимии сохранили бы свое научное значение. Чтобы точнее оценить позиции Юнга в качестве приверженца психологии сознания, необходимо охарактеризовать те его достоинства, что адекватны именно этому виду психологической деятельности, дополнив их перечень указанием на те явные недостатки, что этой деятельности противоречат. Главное, чего следует ожидать от приверженца психологии сознания — это то, что он должен быть солидным наблюдателем со склонностью все классифицировать, чутьем на статистические ошибки и по возможности способностью делать изданных, полученных путем наблюдения, полезные выводы. Ему не обязательно иметь сколько-нибудь выраженную склонность интерпретировать эти данные; более того, способность к интерпретации для приверженца психологии сознания можно скорее назвать недостатком; ведь рано или поздно она заставит его сделать такие заключения, которые можно обосновать лишь основываясь на психологии бессознательного, а это для него большая неловкость. Исследование опубликованных работ Юнга несомненно доказывает, что он обладает некоторыми необыкновенными достоинствами и некоторыми необыкновенными недостатками (как психолог сознания). Прежде всего его, без сомнения, можно считать неутомимым тружеником, готовым вести исследования в тех областях, которые классические психологи зачастую оставляют без внимания. После изучения детей, невротиков и душевнобольных антропология дает для психологических наблюдений наиболее широкое поле деятельности. Как мы уже выяснили, Юнгу почти ничего не известно о детях, а из своих наблюдений за невротиками и психически больными он сделал совершенно ложные выводы; тем не менее с формальной точки зрения его можно считать неплохим антропологом, хотя прослеживание динамики процессов или их истолкование не является его сильной стороной. Более того, достойно удивления то, что, занявшись этой работой, он сумел прийти лишь к столь банальным выводам. Поневоле приходится считать, что, если воспользоваться его собственной терминологией, основная трудность заключалась в противоположности между ритуальными и образными сторонами его личности. Юнгу, по-видимому, не удалось разрешить эту проблему тем способом, который он рекомендует другим — «слиянием» противоположностей: его трудам по психологии сильно не хватает «ритуальности» и в то же время они обнаруживают непреодолимую склонность к фантазированию. Возможно, «мистическая» природа теоретизирования Юнга является компенсацией негибкости его мышления; возможно, жесткость его классификаций является дисциплинарной компенсацией несдержанности его фантазий. Кто, кроме юнгианцев, может ответить на эти вопросы? Вывод из них, так или иначе, одинаков. У Юнга имеются задатки хорошего классического психолога, однако присущий ему недостаток дисциплины мышления сводит на нет имеющиеся у него несомненные достоинства. Как иначе можно объяснить характерные для него вялость и туманность языка и частые увертки? Таким образом, Юнга самого по себе можно считать загадкой. Вероятно, наиболее снисходительное объяснение, которое можно найти тому, что он не состоялся как психолог, таково: на самом деле он является внутренне фрустрированным романтиком, который пытается быть художником. О том, удалось ему это или нет, судить предоставляем тем, кто сведущ в эстетике. Если не считать тех возможностей, которые предоставляет пересказ историй болезни и взвешенное изложение теорий, область научной психологии мало пригодна для художественного самовыражения. Впрочем, тем, кто этим недоволен, она предоставляет ни с чем не сравнимую возможность играть роль наставника. За эту-то возможность Юнг и ухватился обеими руками. Когда его теории будут забыты, а его антропологические труды должным образом зафиксированы в библиографиях, его наиболее схоластические высказывания будут, без сомнения, все так же обильно цитироваться теми психологами-эклектиками, которым не под силу удержаться от того, чтобы наставлять своих подопечных и мир в целом, каким путем им следует идти. В конечном счете, дилемма эклектика заключается в том, согласиться ли ему или нет со сделанным Фрейдом открытием бессознательного и тем самым отречься от своих откровенных или прикровенных претензий на моральное господство над своими приверженцами и пациентами. Тем, кто не в силах заставить себя разрешить эту дилемму, юнговская психология должна была показаться даром свыше. «10 ИСКУССТВО Вверх