Глава 4 Кушетка или кресло?

Длительное время различие методов школ Фрейда й Юнга ассоциировали с использованием кушетки или кресла. В соответствии с фундаментальным положением аналитической психологии, что пары полярностей создают психическое напряжение, Юнг был сторонником диалектического метода, которым мастерски владел, предполагавшего, что аналитик и пациент сидят напротив друг друга. В классическом ортодоксальном фрейдистском психоанализе использование пациентом кушетки точно так же абсолютно необходимо, как и нахождение пациента в кресле напротив аналитика для классических ортодоксальных юнгианцев. Сегодня ясно, что если относиться к этой проблеме аналитически, то предпочтение лежачего или сидячего положения пациента происходило от сугубо личных мотиваций основателей. В этой связи можно вспомнить утверждение Фрейда, что он не выносил, когда пациенты смотрят ему пристально в глаза целый день. А Юнг, противопоставляя себя Фрейду как отцовской фигуре, конечно, играл теневую роль, предпочитая сидеть лицом к лицу с пациентом. Несмотря на эти факты, нельзя обоснование использования кушетки или кресла сводить к рационализациям подобных мотивов. Если ставить задачу разработки наиболее полезной методологии, то следует изучить причины различающихся позиций, с тем чтобы решить, когда было бы лучше, чтобы пациент лежал, а когда сидел напротив аналитика.
Сторонники кушетки считают, что лежачее положение характерно для обычного сна и способствует расслаблению, вызывая полусонное, медитативное состояние, снижающее уровень эго-контроля и стимулирующее поток свободных ассоциаций. Свободные ассоциации, возникающие из Ид при уменьшении эго-контроля, являются краеугольным камнем психоаналитической техники, и фрейдисты считают, что при этих условиях бессознательный материал всплывает более легко, чем в ситуации, когда аналитик и пациент сидят лицом к лицу. Таким образом, на сессии бессознательный материал может проникнуть в сознание. Если аналитик не находится в поле зрения пациента, сидя позади, то он не мешает своим личным присутствием потоку свободных ассоциаций, и, следовательно,, в ситуации переноса-контрпереноса «анонимный аналитик» будет лучше функционировать в качестве экрана для проекций пациента. Таковы рациональные обоснования.
Если бы вы поработали долгое время с большим количеством пациентов, используя и кушетку, и кресло, то вы очень быстро обнаружили бы, что строго придерживаться этих двух принципов означает попасть в ловушку иллюзий. Любой пациент, приходящий к аналитику, испытывает довольно сильную тревогу, осознает он ее или нет. На протяжении анализа эти тревоги мешают ему соприкоснуться с бессознательным так, как это должно происходить в полусонных, медитативных состояниях. Но ослабление этих тревог, будучи центральным элементом всего аналитического процесса, никогда не бывает окончательным. В случае очень сильных тревог у слишком уступчивого пациента вы увидели бы карикатуру на процесс ассоциирования, когда он безнадежно пытается расслабиться на кушетке и выдает непрерывный поток обычных, сознательных, психологических банальностей. Они очень часто вводятся словами типа «возможно», «вероятно», «определенно» или им подобными. Например, «Возможно, я сказал об этом сейчас, потому что в действительности думал о другом», или «Вероятно, я веду себя так, потому что моя мать всегда так поступала», или «Конечно, я веду себя так со своей подружкой, потому что боюсь сексуальности». Эти попытки защититься от бессознательного и справиться с тревогами почти всегда предполагают компульсивные элементы и поэтому обязательно встречаются при неврозах навязчивых состояний.
Надежда на другое преимущество— исключение личности аналитика — является чистой фикцией. Как я буду обсуждать более детально в соответствующей главе, личное влияние аналитика как раз и является тем элементом, который играет центральную роль в аналитическом процессе, безотносительно к тому, насколько пациент осведомлен о своем аналитике. Удаление аналитика из поля зрения пациента очень часто интенсифицирует параноидальный компонент в тревогах пациента, и поэтому реальный доступ к бессознательному становится более трудным. Фрейдистские психоаналитики также признают эти проблемы, и появляется все больше еретиков, ставящих под сомнение ортодоксальные установки. Очевидно, что эффективность этих правил, как однажды заявил Джексон (1962), относится только к тем случаям, когда в анализе с необходимостью сильно проявляется влияние личности аналитика и в полной мере это происходит только внутри профессиональной среды. Среди фрейдистов Фейрберн (1958), Гловер (1955) и Балинт (1965) выражали сомнения по поводу использования кушетки. Фейрберн считал, что доводы в пользу использования кушетки являются рационализацией. Он говорил об искусственном воспроизведении травматической ситуации из детства, когда пациент лежал и плакал в одиночестве в колыбели. Гловер писал об опасности безличного анализа и отмечал, что он ведет к закреплению защит пациента, когда последний делает аналитическую ситуацию для себя насколько возможно безличной и поэтому не становится ближе к своим собственным чувствам и аффектам. Балинт особенно указывал на то, что в случае сильных неврозов, причину которых он видел в первичных нарушениях, требуется совершенно другая аналитическая техника, и классическая кушетка здесь не подходит.
Преимущество сидения лицом к лицу в анализе основано на теоретическом понимании анализа как диалектического процесса, в котором аналитик и анализируемый вместе работают над синтетическим усвоением бессознательного материала. В этом процессе аналитик открыт взглядам пациента и, следовательно, уязвим. Но в то же время их контакт более личностный и близкий, чем при экспериментировании с кушеткой. Более того, наедине с аналитиком пациент не подвергается инфантилизации: у него есть, по меньшей мере, возможность, сидя напротив аналитика, чувствовать себя в равной позиции и обращаться с инфантильной частью и Самостью с большей дистанции, поскольку взрослая эго-компонента не так сильно идентифицирована с его инфантильной частью. Сидение в креслах также имеет дополнительное преимущество в том, что пациенту дается больший эмоциональный заряд, чем при лежании на кушетке. Это становится важным в тех состояниях патологической декомпенсации, когда пациент функционирует на более архаическом уровне, когда на первый план выходят другие сенсорные модальности, отличные от зрения. Они приобретают большое значение для успокоения клиента и поэтому, особенно при психозах и пограничных расстройствах, значительно способствуют доступу к бессознательному и установлению с ним отношений. Преимущество проведения анализа с визуальным контактом заключается в том, что пациент получает обратную связь на свои переживания, наблюдая выражение лица аналитика. Более того, пациент может делать некоторые выводы о внутренних эмоциональных процессах аналитика, правильно или неправильно их интерпретируя. Если исходить из того, что аналитическая ситуация является моделью для всех отношений, содержащих возможности развития, то, когда видишь лицо партнера, есть больше возможностей проработать проективные ошибочные суждения и отвести проекции, чем в ситуации, когда он вне поля зрения.
Но в этой ситуации есть и недостаток, о котором следует помнить. Как уже говорилось, кресло может дать не только необходимое и удобное прикрепление при переживании пациентом терапевтической регрессии до архаических областей. Оно также может мешать и препятствовать . выражению агрессии. Сидячее положение очень часто используется в качестве защиты от наплывов тревоги, и оно может стать такой мерой безопасности, к которой пациент будет долгий период прибегать без всякой необходимости. Другая опасность заключается в возможности того, что возникшая ситуация беседы будет больше соответствовать обычным пустым разговорам, болтовне или интеллектуальному обмену мнениями. Такой разворот мешает раскрытию фантазий, и анализ тогда останется на поверхностном сознательном уровне. Следует помнить, что такие ситуации могут подкрепляться не только защитами пациента, но и контрпереносными защитами аналитика, который, как я подчеркнул ранее, находится в гораздо более уязвимой позиции и может прибегать к собственным защитам от фантазийного материала, не совместимого с его чувствами.
Сравнивая аргументы за и против ортодоксальной психоаналитической установки на использование кушетки, так же, как и в отношении ортодоксальных сидячих положений в аналитической психологии, и, в первую очередь, освобождаясь от предрассудков, можно увидеть, что в каждой ситуации есть свои достоинства и недостатки. В действительности нет разницы, работать ли с лежащим или с сидящим пациентом, потому что не так уж важно, видит ли пациент аналитика. Поэтому можно прийти к выводу, что это дело чисто субъективных вкусов и что в этом отношении нет возможности достижения абсолютной эффективности, поскольку преимущества и недостатки обоих подходов примерно равны.
Приверженность одному методу излишне ограничивает доступные аналитику технические возможности и оставляет слишком мало пространства для потенциала развития пациента. Кроме того, навязывание коллективных установок и штампов пациенту или аналитической ситуации противоречит юнговскому принципу индивидуации. По Герхарду Адлеру (из личного общения) в аналитическом стиле Юнга никогда не было репрессивных элементов ортодоксальной методологии. Работая с Юнгом, пациенты могли сидеть в креслах, приседать на пол, рисовать, чертить, рассматривать книги и картинки вместе с аналитиком или даже прогуливаться с ним. Последний прием успешно использовал Цюлингер (из личного общения), работая с молодыми людьми. Цюлингер, без сомнения, имеющий необычно высокую интуитивную способность эмпатически понимать подростков, в начале лечения одного шестнадцатилетнего юноши чистил вместе с ним ружье (каждый швейцарец тогда имел его в своей кладовке), сидя в парке во время сессии. Подросток, чье внимание никто ранее не мог привлечь, стал проявлять интерес к чистке оружия и включаться в это занятие. Так был установлен первый эмоциональный контакт. Используя этот символизм, аналитик интуитивно ухватил несфокусированный, бесцельный, агрессивный потенциал в ядре психики пациента и, таким образом, инициировал аналитический процесс.
Даже Фрейд не был настолько ортодоксален, как его последователи. Так Лафорж, знавший его лично, однажды рассказал мне в беседе, что когда Фрейд, будучи уже довольно пожилым, лечил молодую пациентку, он очень гневно ударил кулаком в подушку под ее головой и закричал на нее: «Все ваше сопротивление происходит оттого, что вы не можете себе позволить фантазировать о любви с таким пожилым человеком, как я!» Правдивы или нет подобные истории, но, тем не менее, они дают картину энергичности и жизненности стиля работы Фрейда. Анализ Фрейдом «Человека-волка», описанным самим пациентом, говорит о том же на многих примерах (Wolfman 1972).