Часть III Скорбь и трогательность

11 ГРАНИЦЫ И ТЯЖЕСТЬ УТРАТЫ, ИСПЫТЫВАЕМАЯ УМИРАЮЩИМ

В психотерапевтической литературе по проблемам тяжелой утраты внимание в основном уделяется родственникам умирающего. Значительно меньше внимания уделяется ощущениям утраты, испытываемым теми, кого поразила смертельная болезнь. Это странно, так как человек, который готовится к смерти, теряет все. Родственники теряют любимого человека, но у них остается их жизнь, даже когда она не стоит того, чтобы жить без этой утраты. Смертельно больному человеку предстоит потерять всех и все. Религиозные люди могут немного утешиться, и тем не менее ощущение утраты остается огромным. Психологическим задачам, возникающим в процессе умирания, необходимо уделять не меньше внимания, чем другим проблемам, связанным с различными событиями жизни. Процесс индивидуации продолжается на всех стадиях жизни, поэтому тяжесть утраты, испытываемая умирающим, имеет существенное значение. Аналитические границы, таким образом, необходимо сохранять даже при сильной склонности к их ослаблению.

ИНДИВИДУАЦИЯ и СТАДИИ жизни
Юнг считал, что никто не бывает слишком старым для анализа, так как сознательно или бессознательно индивидуация продолжается до конца жизни. Тем не менее Юнг проводил различие между психологическими задачами различных стадий. Он писал, что цели людей в жизни, а следовательно, и в анализе бывают различными в молодости, среднем возрасте и старости. В молодости, которая длится от периода полового созревания до средних лет, жизненная задача заключается в том, чтобы выйти из состояния детства, сформировать взаимоотношения и сделать карьеру. «Если индивид достаточно подготовлен, переход к профессии или, карьере происходит гладко» (Jung, 1930, р. 392). Проблемы возникают при нежелании понять задачи взрослой жизни и стремлении сохранить характерные для детства формы бытия.
В среднем возрасте, который начинается в период между 35 и 40 годами, «в человеческой психике происходит важное изменение. Вначале мы имеем дело не с сознательным явным изменением, а с косвенными признаками изменения, которое зарождается в бессознательном» (там же, 1930, р. 395). Если все прошло благополучно, то происходит укрепление достижений ранних лет. Если же, как в случае с Джеймсом, возникает ощущение, что не удалось преодолеть ранние стадии, то это приводит к депрессии, вызывающей «чувство неполноценности, которое проистекает из невыносимой чувствительности» (там же, р. 392). Эта чувствительность может быть обусловлена каким-то не законченным в детстве делом, которое оставляет у взрослого чувство обеспокоенности и незащищенности, неспособности справиться с жизнью. Мы видели, что в этом заключалась проблема Джеймса: не законченное в детстве дело мешало ему осуществить правильный переход во взрослую жизнь, так что в средние годы он не мог перейти к психологическим задачам среднего возраста. Аналитическая деятельность направлена на освобождение человека от давнишних сожалений и желаний детства, которые могут доминировать в психике и препятствовать психологическому росту. В ходе анализа Джеймса все эти стадии требовали пристального внимания. Однако ситуация осложнялась перспективой скорой смерти. Это преждевременно привело Джеймса к третьей из указанных юнговских стадий.
По мнению Юнга, в случае правильного преодоления первых двух стадий происходит постепенное признание перехода в третью стадию, стадию старения и осознания смертности. Такие же проблемы встают как перед теми, кто умирает относительно молодым, так и перед теми, кто умирает в старости, но в первом случае трагичность усугубляется тем, что некоторые части жизни остаются непрожитыми. Огромная проблема, стоявшая перед Джеймсом заключалась в том, что, наряду с преодолением ранних стадий, в анализе ему предстояло решить задачи, которые обычно ассоциируются с поздней стадией жизни. Он столкнулся с ускоренным процессом старения и возрастающим осознанием своей смертности. Таким образом, в процессе работы над освобождением жизненной энергии молодости мы оба встретились с перспективой неизбежной смерти. Поскольку Джеймс делал успехи, он мог радоваться своим достижениям, но радость сопровождалась печалью, связанной с тем, что теперь некоторые части его жизни останутся непрожитыми. Как человек примерно одного с ним возраста я тоже должна была открыто рассмотреть свою смертность в этом интенсивном анализе.
Шел второй год анализа, и Джеймс уже прожил время, отведенное ему в начальном прогнозе. Его по-прежнему тревожили пограничные проблемы, и теперь, когда он мог более свободно говорить о сексе и смерти, он стал обращать внимание на огромность предстоящих потерь. Он сказал: «Мне отчаянно нужно, чтобы теперь вы стали моей личной подругой. И тем не менее, если бы вы решились ею стать, я не смог бы это принять. Я, наверное, убежал бы».
Тот факт, что я не вышла за рамки терапевтических границ, позволил Джеймсу пойти на сближение. Он сказал мне, что мысль о моей привязанности не только стимулировала его креативную энергию, но и встревожила его; он беспокоился, что я не смогу справиться с новой задачей. Это свидетельствовало о важности соблюдения аналитических границ даже при очень сильном желании отказаться от них.
Джеймс стал вспоминать свои ощущения, когда он впервые пришел на анализ, и сказал, что, когда он впервые увидел меня, я была «психотерапевтом», одетым во все черное, и он не мог разглядеть мое лицо. Тогда я дала Джеймсу несколько пояснений по поводу переноса, которые позволили прояснить происходящее с ним. Затем Джеймс сказал: «Дело не в психотерапии. Проблема заключается в снижении платы за консультации». Так выяснилось, что оплата символизировала границы анализа. Джеймс с недоверием относился к моим побуждениям и значению его увлечения мною. Когда Джеймс впервые пришел на сессию, он описал большой пузырь, который держал его на расстоянии от других людей (см. вторую главу). Этот пузырь был очевиден, когда Джеймс уединился в своей комнате в доме родителей. Там, спрятавшись в коконе от реальности своей настоящей жизни, Джеймс мог предаваться фантазии, что он живет один в квартире. Этот символический образ очень напоминал состояние изолированности от мира в чреве матери, и, когда я обратила внимание на проблемы, существующие между нами, я как бы символически проникла в его пузырь/ чрево. Джеймс больше не мог, да и не хотел отступать передо мной, но компромиссное решение заключалось в том, что он был вынужден устанавливать со мной отношения. Он столкнулся с тем фактом, что оказался в ситуации взаимоотношения двух лиц, т. е. больше не находился в безопасности в своем одиноком пузыре. По словам Джеймса, он чувствовал, что предстоит какая-то большая перемена, и беспокоился, что потеряет контроль над собой и тогда станет другим. Проблема заключалась в том, что он не знал, насколько он изменится.
Мне казалось важным подтвердить свою уверенность в правильном направлении аналитического процесса, объяснив Джеймсу, что, несмотря на уступку в оплате, границы остались неизменными. Ситуация немного изменилась из-за раковой болезни, но я повторила, что психотерапия на самом деле продолжается. Тогда Джеймс с грустью сказал, что теперь в психотерапии нет смысла. В связи с обнаруженной болезнью он утратил надежды на перемены в своей жизни. В этом ощущении безнадежности был двойной смысл. С одной стороны, было очевидным его сопротивление той части его души, которая возлагала надежды на аналитический процесс, и опорочивание ее. С другой стороны, Джеймс горевал и о большой потере, и об утрате своих ранних возможностей, и об отказе от надежды изменить то, что уже прошло. Он отказывался от прошлого, и вместе с этим отказом к нему пришло ощущение сожаления и утраты.
В процессе работы с серьезно больным пациентом возникают моменты, когда границы анализа нуждаются в пересмотре. В таких случаях необходимо учитывать возможность госпитализации, но пребывание в стационаре отличается от посещений больницы. Если пациент утрачивает способность передвигаться, то анализ, если не будет найден компромисс, заканчивается. Я затронула эту тему после того, как Джеймс сообщил мне о своем намерении встретиться со своим терапевтом, чтобы обсудить возможность помещения его в хоспис. Необходимо было выяснить, что ему будет нужно от меня, если он настолько заболеет, что не сможет приезжать на сессии. Джеймс сказал, что позвонит, а если не сможет позвонить, то «так тому и быть». Тема была закрыта, так как Джеймс более не желал ее обсуждать. Джеймс признал: одна из причин, по которой он хотел оказаться в хосписе, заключалась в том, что пребывание там позволило бы ему продолжить анализ, когда из-за своего тяжелого состояния он уже не сможет совершать поездки. В последующем мы возвращались к этой теме несколько раз, но в этом случае она не получила дальнейшего развития.

РАЗГОВОР С СЕМЬЕЙ
Джеймс был очень одинок и в перерывах между сессиями ни с кем не говорил. Химиотерапия, курс которой ему предложили пройти, беспокоила его, так как была экспериментом, который мог ускорить наступление смерти. Джеймс хотел обсудить эту проблему с членами своей семьи, но не мог и, вместо того чтобы сблизиться с ними, отталкивал их. Он признал, что испытывал злость, но вместе с тем заметил, что часто произносил слова «какое горе!». Это позволило ему осознать, что в основе его гнева лежало горе. Он чувствовал безнадежность ситуации и думал, что, вероятно, умрет с ощущением злости, а не с достоинством.
Чтобы показать, насколько ухудшилась ситуация, Джеймс описал одну из попыток матери сблизиться с ним. Она вошла в его комнату, а он уселся спиной к ней, игнорируя ее попытки завязать разговор. Он проделал это так, как описывал ранее в своей фантазии. В своем воображении Джеймс жил один в квартире, а так как он не общался с домочадцами, он мог представлять себе, что не живет в доме родителей. Если бы он показал матери, что ее забота трогала его, он был бы вынужден признать угнетающую его реальность, заключающуюся в том, что все еще жил со своими родителями. Теперь его гнев стал осознанным, и, по-видимому, наступил подходящий момент посеять в душе Джеймса зерно положительного отношения к своей семье. Я напомнила ему, что многие из его чувств ко мне, в том числе и чувство любви, зародились в семье. Я сказала ему, что его мать, несомненно, беспокоилась о нем, когда вошла в его комнату и попыталась вовлечь его в разговор. Потом я добавила: «Я думаю, что на самом деле и вы беспокоитесь о ней». Мне показалось уместным напомнить ему в этот момент о почти романтической любви к ней, которую он выразил, когда впервые пришел на анализ. Ответил он так: «Я помню это, но я все потерял, и она меня бесит». Поступил бланк налоговой декларации, и Джеймс нуждался в помощи, чтобы заполнить его, но не было никого, к кому он мог бы обратиться. Он сказал: «Я чувствую себя как вполне дееспособный здоровый человек среднего возраста, наблюдающий за тем, как умирает эта развалина».