Энн Уланов. Юнг и религия: противостояние Самости

Автор перевода: Маслова Светлана. Текст Кембриджского руководства на русском языке: http://www.syntone.ru/library/books/content/2724.html?current_book_page=all

Почему Юнг говорил о религии?

Как нам отнестись к феномену двадцатого века, который Юнг отмечает с такой тревогой: общечеловеческие средоточия религиозных символов потеряли свою силу или исчезли совсем? Столетиями символы, ритуалы и религиозные догмы Востока и Запада концентрировали психическую энергию отдельных людей и народов, а религиозные традиции были свидетельствами жизненных намерений и действий. Они были источниками силы различных цивилизаций, подобно весенним подводным ручьям, питающим почвы. Наш век представляется Юнгу утратившим связь со смыслом бытия — с сердцевиной жизни. Мы вскрыли ресурсы нашего сознания и сделали это наилучшим образом для того, чтобы держать под контролем все парадоксы и противоречия духа. Духовное измерение все еще знакомо нам, но мы утратили контакт с нашими дорогами к нему и с символической жизнью, которая поддерживает и питает духовность.

Где мы теперь? Что стало со всей той энергией, которая больше не направляется в средоточия религиозных форм? Согласно Юнгу, она стекается обратно в человеческую психику, неся с собой гибельные эффекты. Лишенная присущих ей выходов в религиозном опыте, она приобретает негативные формы. Для каждого в отдельности эта лишенная уместности энергия может привести к неврозу или психозу; в общественной жизни она может привести к различным видам геноцида, массовым уничтожениям, созданию ГУЛАГов. Она может быть причиной появления тех идеологий, чье потенциальное благо основано на страхе своих приверженцев, на их боязливой покорности. Боясь быть во что-то втянутыми, мы сооружаем барьеры из ригидных правил, отгораживаемся от негативной психической энергии, создавая религиозные, политические и сексуальные устои и оказываемся в ловушке незыблемых правил. Но что происходит потом? Наша жизнь высока и иссушена, она далека от живительного сока непосредственных религиозных переживаний, она окружена рутиной повседневной скуки, лишена радости и смысла. Живя в таком обществе, мы чувствуем боль смертельной усталости и мы не в силах найти эффективные меры для его исцеления от постоянного роста преступности, экологических бедствий и психических заболеваний. Чувство безнадежности просачивается повсюду, как запах гнили. Эти невзгоды, с точки зрения Юнга, можно объяснить отсутствием надежной взаимосвязи с психической реальностью, которую предоставляет нам религия благодаря могуществу своих символических систем.

Существует, тем не менее, и позитивный эффект в этом возвращении психической энергии в человеческое бытие. Появляется новая дисциплина — глубинная психология, и она представляет собой новый общий путь к пониманию и объяснению того факта, что природа нашего принятия Бога фундаментальным образом изменилась. Наша индивидуальная психика, являющаяся частью коллективной психики, теперь стала промежуточным звеном (средством), при помощи которого мы можем воспринимать Божественное. Юнг видел цель аналитической психологии в том, чтобы помочь нам восстановить связь с истинным содержанием религиозных символов, обнаруживая их эквиваленты в нашем собственном психическом опыте .

Непосредственный жизненный опыт и психическая реальность

Новая для нас дисциплина — глубинная психология позволяет нам понять значение нашего непосредственного опыта божественных (священных) переживаний, который приходит к нам в сновидениях, симптомах, автономных фантазиях, во многих элементах культуры первобытных обществ. Люди всегда получали и продолжают получать опыт божественного откровения. Но раньше основное русло религиозных традиций вмещало в себя опыт этих внезапных встреч, переводило их на привычный язык, они признавались религиозными ритуалами и доктринами. В наше время, по мнению Юнга, различные религиозные системы утратили свою силу для подавляющего большинства людей. Теперь религиозные символы больше не служат посредниками для восприятия образов божественного присутствия. Мужчины и женщины живут в одиночестве, каждый сам по себе, встречая «взрывы» многообразия божественных образов во всей несхожести принимаемых ими форм. Как мы отвечаем на этот вызов? Как нам найти способ выстроить взаимоотношения с этим священным опытом? Юнг отвечает на этот вызов тем, что отмечает появление в общественном дискурсе нового словаря для описания содержаний психической реальности.

Под психической реальностью Юнг понимает опыт нашего собственного бессознательного, т. е. все его процессы: инстинкты, воображение, аффекты, а также энергию, присутствующую в нас самих, между нами, среди нас, без участия нашего знания, все время, от рождения до смерти, а возможно — предполагает он — даже после смерти. Вхождение в осознанные отношения с бессознательным, знание о том, что оно присутствует в нас и влияет на все наши мысли и действия — находимся мы в одиночестве или вместе с кем-то, в небольшой группе или со всей нацией, — радикально меняет все аспекты нашей жизни.

Наблюдение влияний бессознательных мотиваций на наши мысли и действия, на наше эго — центр сознательного смысла собственного Я, самоидентификации — знакомит нас с иным миром, в котором действуют совсем другие законы. В наших снах время и пространство обрушиваются в вечное-присутствие-сейчас. Во сне мы можем быть нашим пятилетним «я» и в то же время — в нашем настоящем возрасте очутиться в далеких краях и узнать в них хорошо знакомые нам задворки. Оговорки, когда ошибочные слова срываются с наших губ, будто движимые некой скрытой энергией, наши проекции на людей, местности, социальные обусловленности, где мы чувствуем охваченность необычайно сильными эмоциями и принуждение к действию, наши моменты творчества, где наше ощущение становится небывало свежим, когда привносятся новые отношения в бытие, возникают ловкие оригинальные планы — все это свидетельствует о постоянном присутствии бессознательных ментальных процессов. В нас присутствует Нечто, о котором мы не знали, что оно здесь. Нечто происходит внутри нас, и мы должны прийти к соглашению с этим фактом.

Если мы будем уделять внимание пространству бессознательного в нашей психической жизни, то оно постепенно констеллируется в постоянное присутствие, которое будет становиться все более привычным. Например, только лишь запись наших снов в течение некоторого периода времени продемонстрирует нам периодически повторяющиеся мотивы, персонажи и образы, которые, кажется, требуют ответа, вовлекают нас в разговор вокруг центральных тем или конфликтов. Эти основные паттерны впечатляют нас так, как если бы они приходили из некоторой другой объективности, присутствующей внутри нас. Юнг назвал эту определяющую силу в бессознательном Самость.

Самость присутствует в нас как предрасположенность ориентироваться относительно центра. Она является архетипом центра, изначальным образом, схожим с теми, что очаровывают самые различные общества на протяжении многих веков. Она является, также как все архетипы, частью потаенных слоев нашего бессознательного, которое Юнг называл «коллективным» или «объективным», чтобы показать, что оно превосходит границы нашего личного опыта. Мы переживаем существование Самости с участием нашей субъективности, но это переживание не является нашей собственностью, не мы создали его, оно обладает своей собственной, независимой жизнью.

Например, некоторые аборигены Австралии поклоняются Единому. Они ощущают его присутствие в самих себе, хотя говорят о нем не как о моем Едином или нашем Едином, но как о Едином — сердцевине всей жизни. Когда мы обращаемся к нашему стремлению к Самости, то мы, каждый из нас, переживаем ее как центр своей души и более того — самой жизни. Наша частная картина Самости будет создаваться из образов нашей личной биографии, из того, что на психотерапевтическом жаргоне мы называем отношениями с «объектами» — с родственниками или другими людьми, значимо повлиявшими на нас. А то, что мы делаем в этом театре отношений зависит от нашей обусловленнности коллективными образами центральной доминанты нашей частной культуры и исторической эпохи, особым образом включающей наше религиозное образование или его недостаток. Но наши образы Самости не ограничены этими влияниями со стороны нашей личности или культуры. Они также включают множество изначальных универсальных образов Самости, способных поставить нас перед лицом глубинных слоев жизни нашего собственного бессознательного.

Самость не принадлежит целиком сознанию или бессознательному, но упорядочивает нашу психику во всей ее целостности, подобно срединной точке или оси, вокруг которой вращается все сущее. Мы воспринимаем ее как источник жизни для целостной психики, т. е. она входит в отношения с сознательным эго как наиболее значимое присутствие из всех знакомых нам раньше. Если в нашей эго-жизни (ее мы обычно и называем «жизнью»: мысли и чувства, культуру, с которой мы прочно связаны) мы взаимодействуем с приближениями к Самости, то это ощущается как единение с процессом центрирования не только для нашей глубинной Самости, но и для того, что простирается далеко за пределы нас самих, нашей психики, в центре реальности. Если мы игнорируем бессознательное или активно сопротивляемся тем знакам, которые посылает нам Самость, мы воспринимаем этот процесс как разрушающий эго, сокрушающий наши планы и намерения с их высокими целями.