Когда я впервые прочла случай Джоан, записанный Центром Ренфрю, я почувствовала шок от унылости ее истории. В ее жизни, казалось, полностью отсутствовал опыт любви, поддержки, заботы, присутствия хотя бы кого-то, кто был бы способен поддержать ее, защитить или поощрять к тому, чтобы она ценила себя, заботилась о себе и защищала себя. Такая история жизни может вызывать отчаяние, пессимизм, жалость и отсутствие веры в успех.
В то же время в ее истории присутствуют одна или две черты, мерцающие, как светлые огоньки, подобно маленьким звездам в очень темном космическом пространстве. И само их присутствие вызывает вопрос. До какой степени Джоан действительно является только жертвой судьбы; или она в то же время и творец ее?
Прежде чем начать отвечать на эти вопросы, я хочу отклониться в сторону для того, чтобы кратко рассмотреть существующие теоретические и клинические аспекты, характеризующие школу развития. Я также постараюсь описать, ограничившись всего несколькими пунктами, как я использую этот подход.
Эндрю Сэмюэлз (1985) в своей книге «Юнг и постъюнгиан-цы» описывает, как между различными аналитическими психологами происходила дифференциация на три школы: классическую, архетипическую и развития. Раньше мы обычно противопоставляли Лондонской школе Цюрихскую, что порождало племенную, шовинистическую и даже ура-патриотическую атмосферу. Сэмюэлз предложил более осмысленную классификацию, основанную, в первую очередь, на доминировании одних юнгианских теоретических положений или практических аспектов и меньшем внимании к другим. Когда я обнаружила себя причисленной им к школе развития, мне было несложно понять и принять такое распределение.
Теперь, спустя десять лет, я хочу проверить, остаюсь ли я все еще юнгианским аналитиком «развития» в своем способе мышления и работе, и остается ли этот подход все еще ценным для меня. Другими словами, верю ли я до сих пор, что:
1. Развитие было, есть и будет процессом длиною в жизнь, начинающимся с рождения — или даже до рождения — и с определенной вероятностью продолжающимся до самого конца жизни (работы Фордхама и современные исследования Дэниэля Штерна заставляют нас признать, что индивидуация на
самом деле начинается невероятно рано).
2. Для человека или его терапевта полезно находиться в контакте и принимать в расчет важные события, стадии раз вития и переживания в его или ее жизни и личной истории, что способствует его росту.
3. Мужчины и женщины: а) имеют физические тела и, таким образом, физический или сенсорный опыт; б) являются социальными существами, будучи погруженными в эмоциональный и социальный контекст своих родителей, семей и сообществ; в) обладают внутренним миром интернализованных персонажей, отношений, а также образов и фантазий, имеющих как характер воспоминаний, так и незнакомые, нуминозные черты.
4. Исследование и использование переноса и контрпереноса является центральным моментом в аналитической работе, поскольку именно таким способом приходят в движение ценные процессы, создающие мостики между собой и другим, между
различными частями себя и внутрипсихическими тенденциями и между базовым желанием слияния или союза и противоположным желанием идентичности и отдельности; более того, именно с помощью переноса события и конфликты, пережитые в прошлом, становятся «присутствующим прошлым», переживаемым и проживаемым сейчас, но, возможно, каким-то новым, отличным от прежнего способом. Что же касается контрпереноса аналитика, он способен помочь в восстановлении того, что казалось утраченным, и в потенциальной трансформации этого; но последнее и самое важное заключается в том, что перенос и контрперенос могут служить для активизации потенциала эволюции символизирующей функции.
А теперь давайте вернемся к случаю Джоан. В истории ее жизни было много негативных факторов, серьезные нарушения родительско-детских отношений, и очевидно, что ее образы и симптомы относятся к доэдиповой стадии развития. Однако присутствуют и признаки зарождающейся способности воспринимать и общаться с помощью метафор и символов и потенциальная идентификация с раненым целителем, что пробуждает во мне интерес и некоторый оптимизм. Я чувствую, что исход ее развития и терапии может показать, что мужчины и женщины не всегда являются пассивными носителями своей судьбы. Они не всегда являются лишь ареной, на которой проявляют себя биологические, инстинктивные и даже архетипические силы.
Я верю, что чувствую себя комфортно в школе развития потому, что в ней уделяется должное внимание и анализу, и синтезу, а также психологическим процессам дифференциации и интеграции.
Окидывая Джоан холодным клиническим взглядом, я вижу, что она является депрессивным человеком с заметными мазохистскими тенденциями, которые часто проявляются компуль-сивным путем. Снова и снова ей удается попадать в ситуации, где она оказывается в условиях, очевидно сходных с некоторыми ее болезненными ранними переживаниями. Это порождает подозрение, что у нее существует бессознательная потребность в повторении прошлого опыта; что она не может освободиться от него. Означает ли это, что она не смеет встретиться с новым?
Ее принудительное бессознательное повторение тщательно маскируется и сверхкомпенсируется ее поведением и сознательными мыслями: она быстро и часто перемещается от одногс сексуального партнера к другому, от одного рождения ребенкг к следующему и от одной работы или занятия к другому.
Вероятно у Джоан, в результате природно-воспитательной комбинации, существует предрасположенность к депрессии и расстройствам питания. Она описывает свою мать как находившуюся «вечно в депрессии» и весившую невероятно много — 300 фунтов; а ее собственной старшей дочери Эми был поставлен диагноз «биполярное расстройство».
Очевидно оба родителя, отец и мать, сексуально использовали ее. Ее отец, хоть и был строгим и эмоционально дистантным, использовал ее сексуально, начиная с пятилетнего возраста, тогда как мать хотела, чтобы Джоан «ласкала ее грудь». Другими словами, все потенциально приятные, питающие и обогащающие переживания и чувства были даны ей в форме принуждения, а не предложены как дар; им не позволено было развиться естественным и органичным путем на основе значимых и эмоционально равных отношений. Очень легко прочувствовать и поверить, что она вспоминает свое детство как «небезопасное и полное страхов».
На момент поступления в Ренфрю у Джоан была булимия, «по крайней мере, трижды в день она объедалась, вслед за чем ее рвало». Ее булимия, я думаю, несомненно, связана с сильным искажением образа тела. Она весит нормальные 144 фунта при росте 5 футов 6 дюймов, но считает себя толстой. Это наводит меня на мысль, что у нее существует бессознательная идентификация с ее тучной, чрезвычайно толстой матерью. Это должно быть особенно больно, учитывая, что она переживает взрывоопасную смесь противоречивых чувств по отношению к своей матери. Возможно, она очень нуждается в том, чтобы эта мать превратилась в любящую и заботящуюся, но прежде всего, и более реалистически, она испытывает сильную ненависть и недоверие к той, которая вместо того, чтобы защитить ее от насилия отца, фактически так организовала условия их жизни, чтобы оно могло совершаться, тогда как ее старшей сестре удалось избежать манипулятивности и предательского сговора родителей.
На основе простого описания своей истории, еще до встречи и начала работы с ней, я начинаю подозревать, что ее обжорство и рвота являются карикатурной драматизацией, разыгрыванием того, что с нею делали ее родители. В конце концов, это мать вынуждала ее приближаться к ее груди, ассоциирующейся с пищей, то есть, с молоком и оральными удовольствиями, связанными с сосанием. А отец принуждал ее переживать преждевременный опыт возбуждения и удовольствий, связанных с гениталиями.
Таким образом, то, что может и должно быть потенциально удовлетворяющим и наполняющим, утрачено и извращено, поскольку стимуляция органов тела являлась для нее насильственной и неподконтрольной. Не вынуждает ли Джоан ее ком-пульсивное обжорство чувствовать себя униженной, а то и переживать деперсонализацию, что и обращает удовольствие в интенсивное неудовольствие?
Телесное переживание булимии, как мне кажется, представляет собой резкие переходы от чувства, что внутри нее или него нечто некомфортно переполнено, к чувству, что внутри — зияющая пустота. В случае Джоан, то, что она отрыгивает, извергает из себя, символически, мне кажется, представляет нежеланное молоко матери и нежеланное семя отца.
Чувство бессилия и положение жертвы, которые Джоан переживала в детском возрасте, особенно в связи с родителями, у взрослой Джоан, возможно, трансформировалось в компульсии и пристрастия, которые и служат для нее теперь источником ощущения беспомощности и неспособности.