О ценности теоретической множественности современной психологии для психологической терапии

    Настоящая статья каким-то естественным способом развернулась из побуждения ответить на одну из реплик обсуждения темы профессиональной идентичности психологических терапевтов на фейсбуке, затеянную одним из моих любимых специалистов, гештальт-терапевтом Алексеем Смирновым. Тема откликнулась, поскольку в том или ином виде она всплывает в профессиональных психотерапевтических сообществах с завидным постоянством и, похоже, далека от состояния «окончательных точек над i». Реплика принадлежала Наталье Терещенко и касалась степени соотносимости строгих научных знаний из области нейрофизиологии и метафоры гештальт-подхода в психологической терапии.
     В этой связи видится важным подчеркнуть, что современные знания в области нейронаук так или иначе подтверждают находки психологов-практиков (и психологических терапевтов) всех основных психологических парадигм (Ноэль Смитт* называет их психологическими системами). Это означает, что каждая из психологических парадигм является только метафорой какой-то части действительности. А особенность метафоры заключается в том, что она есть не что иное как некая "карта местности", т.е. позволяет получить общую картину устройства, но не "забесплатно", а ценой упущения деталей и подробностей. Иными словами, любая карта всегда полезна тем, что по ней можно ориентироваться, но она никогда не отражает действительность в полном её содержании.
     Однако из вышесказанного есть еще одно следствие. Часто, как говорят французы, именно "в деталях и прячется дьявол". То есть «дьявольское искушение» заключается в том, что в азарте постижения и понимания той или иной парадигмы, погружения в ту или иную метафору, всяческое отвлечение на детали часто кажется излишним и даже вредным. Детали начинают восприниматься в качестве «досадных мелочей», «занудными придирками» или чем-то подобным, назойливо мешающим завершить некую «великую гармонию» величественного метафорического здания, в комнатах которого находится место большей части из того, что содержит личный жизненный опыт. Суть «дьявольского» заблуждения заключается в том, что обычно всякие «не вписывающиеся в общую гармонию» мелочи воспринимаются как досадные недоразумения и складываются в самое дальнее «чердачное» (или «подвальное») помещение. И только небольшая часть «занудно-упертых исследователей» вытаскивает «невписывающиеся» детали из фона в фигуру и начинает их рассматривать в качестве неких предвестников иллюзий – «надстроек» и «пристроек» к гармоничной метафоре, которые могут скрывать за своей внешней «красотой» отрыв от действительной структуры окружающего мира. А как раз последняя и является предметом научного исследования.
     В свете вышесказанного нередко можно слышать или читать мнения, ставящие под сомнение ценность парадигм вообще. И в самом деле, казалось бы, какая может быть практическая ценность в том знании, которое не является доказательным на сто процентов? Дело в том, что научное доказательное и абстрактно-метафорическое знания обеспечивают разные грани ценности для своих практических приложений. Но несмотря на разность, эти грани тем не менее связаны между собой неразрывно и пропорционально. Научное доказательное знание априори неоднородно и степень доказательности прямо пропорционально связана с глубиной абстракции в исследовании того или иного предмета, явления или процесса окружающей действительности. Меньшая глубина абстракции, большая концентрация на частных проявлениях – более высокая степень доказательности. Поэтому знание с наибольшей степенью доказанности, а следовательно и с высокой степенью соответствия строгой научности всегда фрагментарно. Практическая ценность доказательного научного знания априори ограничена рамками фрагментов. И только дополненное абстрактной «магией» метафоры и воссоединенное с ней оно обретает целостность, стройность и завершенность. Именно в таком виде знание обретает высокую прогностическую ценность для практики.
    Приведенные выше доводы приводят к еще одному важному заключению. Нынешнюю «ветвистость» или, другими словами, множественность современной психологии, ее кажущуюся раздробленность на отдельные системы следует понимать не как ее ущербность, а как преимущество. Оно заключается в том, что именно так возникает возможность исследования отдельно взятого психического или личностного феномена в преломлении нескольких метафор, получая многомерную проекцию. Учитывая фундаментальные ограничения возможности исследования феноменов Жизни строго научными инструментами, именно такая многомерная «картинка» и становится из всего возможного самым точным приближением к действительности.

__________________________________________
* Современные системы психологии./Пер. с англ под общей ред. А.А. Алексеева – СПб.: Прайм-Еврознак, 2003. – 384 с.

(с) Сергей Чернышев, 2018