Альтруизм и Агрессия

Одно из основных положений, которое мы отстаиваем на протяжении всей нашей роботы, состоит в том, что природный альтруизм имеет непосредственную связь с агрессией, более того, с позиции филогенеза, является её праформой, эволюционно предшествует ей. Аргументацию данного положения мы приводили уже многократно, в материалах как первого, так и второго разделов, здесь мы раскроем нашу позицию на уровне отдельных выводов и обобщений. В данном параграфе мы также соотнесём альтруизм с другими видами природной активности, к числу которых, помимо агрессии, традиционно относят иерархическое и половое поведение. Проводимые нами соотнесения позволят более глубоко понять сущность самого природного альтруистического взаимодействия и дополнительно исследовать некоторые современные способы его культурной ритуализации.

I.АЛЬТРУИЗМ и АГРЕССИЯ

Классический взгляд на альтруизм противопоставляет его эгоистическому поведению и эгоцентрической мотивации, в то же время целый ряд данных из области этологии, этнографии, психоанализа и социальной психологии (см. выводы предшествующих разделов) позволяет в качестве оппозиции к данному социальному явлению отнести агрессию. Кроме того, на материале первого и второго разделов, а также в результате анализа большого количества примеров и ряда умозаключений мы выявили следующее:

Агрессия может выступать как реакция, сопутствующая некоторым видам альтруистического поведения.

В качестве иллюстраций к этому положению, напомним, что: ряд воспитательных мер носят агрессивный характер и имеют исключительно альтруистическую природу (например, наказание ребенка за проступок, совершающееся в режиме воспитания и родительской заботы); моральная (а в некоторых случаях и физическая) агрессия на нарушение норм взаимности одним из партнеров; само воспитание ребёнка в первые годы его жизни в рамках системы альтруистических отношений имеет в значительной степени принудительную форму и т.п.

«Избыточный» альтруизм может быть скрытой формой агрессии.

Основная аргументация данной идеи содержится в параграфах 2.1 и 2.4 Раздела 2, где подробно исследована бессознательная природа невротического альтруистического поведения, в рамках которого мотивам доминирования и скрытой враждебности отведена центральная роль. Здесь мы приведём ещё один пример. В педагогической психологии хорошо известны последствия различных стилей родительского воспитания. Одним из таких стилей является гиперопека, в рамках которой ребёнок становится «кумиром семьи» и помещается в атмосферу чрезмерного родительского альтруизма при тотальном контроле за его поведением. Гиперопекающий стиль воспитания влечет у ребенка полную потерю инициативы, формирует Эго с размытыми границами, приводит к социальной инвалидизации и развивает многие другие дефекты его личности.

Существует особый вид альтруизма, построенного на агрессии, − принудительный альтруизм.

Напомним, что нашим принципиальным положением является то, что любую добровольную уступку и передачу собственного ресурса другому человеку, имеющую своим мотивом оказание помощи этому человеку или базирующуюся на мотиве разрядки напряжения в сложившейся системе отношений, мы рассматриваем как проявление альтруизма.

Здесь сошлемся на три утверждения, иллюстрирующие данный пункт. Во-первых, ряд ученых (например, []) считают принудительный альтруизм наиболее ранней формой кооперативного поведения. Во-вторых, принудительный альтруизм построен на предупреждении, смягчении или устранении вероятной или «кажущейся возможной» агрессии со стороны того, кому осуществляется «добровольная» уступка ресурса, и он направлен на поддержание иерархических отношений. В-третьих, принудительный альтруизм вызывает переживание морального (а иногда и физического) удовольствия от самого акта уступки, так как снимает или смягчает напряжение в присутствии более высокостатусного человека. Всё это говорит в пользу того, что принудительный альтруизм является одной из архаических форм альтруистического поведения. В то же время, так как он сущностно направлен на смягчение агрессивности в сложившейся системе, то, значит, он запускается агрессивной мотивацией, точнее её оборачиванием, реактивным образованием, построенным на ней. Другими словами, принуждающие формы альтруизма в основе своей базируются на агрессивной мотивации.

Мотив альтруизма может основываться на аутоагрессии, один из интрапсихических вариантов представления которой − чувство вины.

Действительно, чувство вины принуждает нас совершать альтруистические поступки, призванные его компенсировать или хотя бы смягчить. Наиболее часто эти поступки носят характер «бескорыстной» помощи в отношении референтных других. Интересной же особенностью чувства вины является тот момент, что зачастую оно вызвано не «реальной виноватостью» перед социальным партнером, а собственной аутоагрессивной установкой, которая и начинает править бал в мотивации альтруистического поведения.

Альтруистическая и агрессивная формы поведения обладают значительным сходством по ряду функций.

− Альтруизм, как и агрессия, влияет на миграцию населения, тем самым, регулируя его численность

Одна из базальных функций агрессивности, рассмотренная ещё К.Лоренцом, состоит во взаимном отталкивании, обеспечивающем рассредоточение особей по максимально доступному ареалу []. С другой стороны, в лоренцовское утверждение не вписывается поведение такого агрессивного вида, как люди. Действительно, начиная с начала ХIХ века основные тенденции миграции направлены в крупные города. Приведём статистику за последние два с лишним столетия: «В 1800 году только 4% населения мира жило в городах. В 1900 году процент городских жителей возрос до 14 % населения от общего числа; к концу ХХ века в городах начало проживать уже 47 %. В настоящее время более половины жителей планеты являются горожанами. В начале ХХ века насчитывалось только 16 городов-миллионеров. В 1950 году их стало уже 83, а к 2000 году количество городов-миллионеров увеличилось до 411. В 1800 численность населения земли достигла 1 млрд человек, в 1900 году людей стало уже 1,6 млрд, в 1960 − 3 млрд, в 1993 − 5,5 млрд, 12 октября 1999 года население мира составило ровно 6 млрд человек, в 2003 − 6,3 млрд, в 2006 − 6,5 млрд. На 1 июля 2009 года население Земли составило 6 768 167 712 человек» (по данным ООН на 2009 год). При этом количество и численность людей в крупных городах непрерывно растет, несмотря на то, что уровень экологического, психологического и пр. видов стресса, информационные перегрузки, социальная напряженность и т.п. в мегаполисах в десятки раз превышает те же показатели в городах с меньшей численностью [Барбашин, Павленко].

Что же заставляет людей стремится в города? По данным биологов, биосфера земли рассчитана на нагрузку в 0,5 млрд человек ([] Дольник, 2007). Рост крупных городов начался, когда население Земли достигло отметки в 1 млрд жителей, то есть когда человечество превысило максимально допустимую численность своей популяции в два раза. Более того, этот процесс стал происходить тем стремительнее, чем выше становилась плотность населения. Обнаруживаем следующую закономерность: при достижении в каком-то географическом районе численности, в два раза выше критической, законы отталкивания ослабевают, и многократно возрастают альтруистические силы сближения. Людей начинает тянуть в города, и чем больше город, тем сильнее в него затягивает. С другой стороны, в мегаполисах рождаемость снижена и не достигает простого уровня воспроизводства [Барбашин, Павленко], то есть прирост происходит исключительно за счет мигрантов. Подобный эффект «черной дыры» выгоден для экологии в целом и является не чем иным, как природным стабилизатором численности человеческой популяции. Самих же жителей мегаполисов иначе, как «альтруистами не по своей воле», или «принужденными к альтруизму», и не назовёшь: мало того, что они как-то умудряются вписать свои естественные потребности в жесткий социальный ритм городских гигантов, так они ещё и оставляют пространство для жизни всем остальным. Интересно, что результаты размышлений, основанных на приведённой статистике, хорошо согласуются с выводами Х.фон Фёрстера, С.П.Капицы, М.Кремера и А.В.Коротаева, которые в своём исследовании показали, что вплоть до 1970-х годов численность населения мира росла по гиперболическому закону, а в настоящее время наблюдается прогрессирующее замедление темпов роста населения Земли. Опять же из вышеприведенных статистических данных видно, что замедляющая прогрессия в росте численности человечества началась именно в шестидесятых годах, когда стал происходить стремительный рост мегаполисов, а коллапсирующий эффект, связанный с их влиянием, выступил естественным стопором на пути роста населения Земли.

− Альтруизм сродни агрессии является одним из критериев полового отбора, задавая альтернативную программу выбора мужчин по принципу наибольшей альтруистичности, то есть способных не только осуществлять сами ухаживания, но и быть мягкими, заботливыми, внимательными и «отдающими» в течение всего времени совместного проживания.

Для человеческого вида отбор по признакам силы, крепкого, могучего телосложения уже давно потерял актуальность []. Эти качества мужчины практически не дают ему конкурентных преимуществ в современном обществе. При этом в женском выборе предпочтения всё же направлены в сторону более высокостатусных (успешных, обеспеченных, конкурентоспособных и амбициозных) молодых людей. Потомство таких пар становится ещё более конкурентным, что обеспечивает беспредельный рост соревновательности в нашей культуре. Последний факт нашёл отражение в таком размышлении Лоренца: «… спешка, которой охвачено индустриализованное и коммерциализованное человечество, являет собой прекрасный пример нецелесообразного развития, происходящего исключительно за счет конкуренции между собратьями по виду» [].

А.И.Протопопов пишет об инстинктивной тяге женщин к «высокопримативным» мужчинам, то есть к таким, чье поведение пронизано инстинктивной мотивацией []. Подобный выбор, раз за разом, сбивает интеллектуальный подъем человечества, так как рационально мотивированным и наиболее даровитым людям женский отбор пройти труднее всего. «Жажду знаний можно счесть противоестественной, тем более что овладение знаниями часто не помогало, а скорее мешало их владельцам выжить и тем более оставить побольше потомства. Индивидуальный отбор, вероятно, во все века действовал против чрезмерно любознательных, против стремившихся к познанию» [Эфроим].

В природе положение дел, когда самка является выбирающей фигурой, называется «половым отбором», и оно − далеко не единичное, а повсеместное явление. Например, у морских котиков 5/6 всего потомства оставляют 1/6 высоковостребованных самцов, ещё радикальнее ситуация выглядит у морских львов, где 4% самцов обеспечивают 88% всех спариваний [Протопоп]. Если модель полового отбора прямо транспонировалась на женский выбор, то коллективные предпочтения всех женщин направляли бы развитие человеческого вида (по предпочитаемым качествам) и «формировали» эволюцию. К счастью, в человеческом обществе действует ряд ограничительных механизмов (среди которых основное значение имеют ревность и моногамное устройство семьи), не позволяющих всем женщинам концентрироваться вокруг наиболее предпочитаемых мужчин. В то же время в человеческом обществе существует аналоговая модель полового отбора и представлена она в виде полигинии на Востоке, где на вполне законных основаниях один мужчина может иметь до четырех жен. Интересно, что при полигинии ситуация выглядит на первый взгляд обращенной, инвертированной: складывается впечатление, что жен выбирает мужчина. На самом деле это не так. При данном институте семьи, несмотря на рецессивное положение женщин, никто из них, тем не менее, не остается невостребованной, в то время как 75% мужчин пребывают «не у дел». Поэтому полигинию также можно считать вариантом модели полового отбора, при котором женский пол является «выбирающим и более ценным» [Протопоп]. В современном обществе значение полигинии, как особого института семьи, очень неоднозначно, и исследователи подчеркивают целый ряд её деструктивных влияний на социум: «В любом обществе полигиния повышает уровень насилия, ведет к росту числа убийств и изнасилований даже тогда, когда существуют модулирующие факторы в виде уровня экономического развития, плотности населения, уровня демократии и т. п.» [Миллер, Каназава].

В нашей культуре мощным ограничителем распространения модели полигинии является моногамия. Институт моногамии не позволяет «альфовым эгоистам» «раскидывать» свои гены в полную меру тех преимуществ, которые они имеют в своем поколении. С.Боулз называет данное положение «репродуктивным нивелированием» [Bowles]. На наш взгляд, моногамия является одним из радикальных следствий глобальных природных альтруистических процессов, которые происходят в нашей культуре и содействуют группообразованию. Она сдерживает целый ряд агрессивных тенденций, неминуемо возникших в случае наличия большого процента неудовлетворенных «потенциальных отцов». Институт моногамии за счет репродуктивного нивелирования стирает все преимущества «востребованных мужчин» (чаще всего альф), и не позволяет входить в мир большому числу доминантных субъектов. Последний факт дополнительно смягчает вероятную агрессивную эскалацию, которая возникла бы в случае одновременного рождения высокого процента потомков от альфовых мужчин. Именно поэтому мы считаем, что естественные сдерживающие альтруистические процессы системно действуют на благо всего общества.

− Альтруизм, как и агрессия, поддерживает иерархические отношения, что приводит к возрастанию общей стабильности и относительной безопасности жизни в обществе.

Дольник пишет о том, что «строгая иерархия организовала стаю, повысила выживаемость индивидуумов» []. Вообще, у иерархической структуры достаточно много положительных моментов. Начнём с того, что иерархия досталась нам в наследство от наших прямых эволюционных предков − приматов []. То есть для нас она естественна, и у нас есть интуитивная тяга к её образованию. Наши собственные наблюдения за работающими тренинговыми и терапевтическими группами показывают, что даже тогда, когда не проводятся специальные процедуры по работе с групповой динамикой, та или иная неформальная структура группы всегда устанавливается. Участники буквально тяготеют к тому, чтобы первые этапы жизни группы «отдать на откуп» группообразующим процессам, центральным из которых является процесс формирования ролевой структуры. Если в первоначально созданной терапевтической группе нет четкого лидера (в тренинговой группе таким лидером выступает ведущий-тренер), то ролевая структура строится с опорой на иерархический принцип.

Один из позитивных аспектов иерархии состоит в том, что, видя четко обозначенный ранг, нижестоящий «без борьбы» отступает перед вышестоящим. Данное положение дел смягчает взаимоотношения, обладает охранительным эффектом и защищает сразу обоих участников контакта от взаимной атаки. Нижестоящий действует в режиме пиетета, чем вызывает покровительственное отношение и снижает агрессию «старшего». Кроме того, вышестоящий тоже защищен, так как находится под защитой ранга. Действительно, высшие иерархи чаще всего являются «возрастными» людьми и под безудержным натиском «молодых и задиристых» они могли бы легко потерять своё место. Но иерархия защищает альф, а, следовательно, покровительствует опыту и мудрости, которые свойственны старшему возрасту [Протопоп]. Есть, правда, и минусы у такой ригидной структуры, как иерархия. Информация в ней с легкостью «спускается» вниз, но с большими препятствиями поднимается «наверх». Недаром обучение руководителей умению получать обратную связь от своих подчиненных является одной из основных и востребованных задач в управленческом консультировании, но в то же время и встречает массу сопротивлений. Схожие выводы присутствуют в материалах этологических наблюдений: «Йеркс и его сотрудники уже давно сделали чрезвычайно интересное, поистине поразительное наблюдение: шимпанзе, которые известны своей способностью обучаться за счет прямого подражания, принципиально подражают только собратьям более высокого ранга» [Лоренц].

Одним из позитивных моментов иерархической структуры является и утилизация «избыточной» активности всех её членов. Фактически, даже без какой-либо особой групповой деятельности, одна часть членов иерархии занята повышением своего ранга, другая − защитой имеющегося. И все находятся «при деле». Другими словами, иерархическая структура задаёт ориентиры для роста, чем структурирует излишек активности отдельных её членов. Альтруизм же, в контексте иерархических процессов, играет важнейшую функцию по поддержанию этих процессов. На том, как это происходит, мы остановимся чуть ниже.

− Альтруизм и агрессия являются альтернативами в качестве стереотипного поведения, снимающего напряжение при стрессе. Последний факт намечает дополнительные пути коррекции девиантных агрессивных реакций, которые естественным образом можно трансформировать в альтруистические.

Агрессия и альтруизм являются амбивалентными психическими процессами и формами поведения.

Данный вывод обобщает всю ранее полученную информацию и отражает нашу принципиальную научную позицию относительно альтруизма. Смысл этого вывода состоит в том, что любой альтруистический акт имеет, в том числе, и агрессивную составляющую, а агрессия всегда несет в себе альтруистический заряд.

В том, что альтруизм в скрытой форме содержит и некоторый элемент враждебности, мы могли убедиться как из вышеприведенных выводов, так и из всего остального текста нашей работы. В то же время, особенно наглядно данный момент представлен в социальной практике потлача (параграф 2.1 Раздела 2). Действительно, потлач является не только правилом альтруистического обмена, но и способом установления социального господства. Самый «альтруистичный» становится и самым влиятельным. Тот факт, что агрессия имеет в своем поле альтруистическую компоненту, хорошо иллюстрируется различными процедурами примирения, которые агрессор, движимый чувством вины, в большинстве случаев начинает первым.

Как мы писали несколько ранее, идею об амбивалентной природе альтруизма-агрессии мы связываем с амбивалентной природой самой психики, которая представлена целым рядом системно сочетающихся друг с другом интрапсихических переживаний, таких как любовь-ненависть, доминирование-покорность, сепарация-зависимость и т.п. В контексте диады агрессия-альтруизм это выглядит следующим образом: агрессия всегда порождает некие оппозиционные альтруистические тенденции, а альтруизм вызывает противодействие в виде повышения агрессивности. Эти процессы составляют единую динамическую систему, которая представлена не только в виде комбинации двух разнонаправленных интрапсихических тенденций, но и реализуется в интерпсихическом взаимодействии.

Данный вывод, а также ряд вышеприведённых фактов позволили нам сформулировать два более обобщенных заявления, которые на более глубоком уровне анализа позволяют понять базовую суть диады «агрессия-альтруизм».

Агрессия и природный альтруизм с позиции филогенеза имеют общую природу и не являются автономными друг от друга социальными процессами.

Действительно, как было показано на материалах первого и второго разделов, данные явления представляют собой две модальности одного и того же процесса группового взаимодействия и легко могут переходить друг в друга, то есть инвертироваться. При некоторых условиях альтруизм может быть не менее агрессивен, чем сама агрессия, а аверсивное поведение − не менее кооперативным, чем любая альтруистическая реакция. Первая часть последнего утверждения нами уже неоднократно иллюстрировалась, а в качестве примера для второй посылки достаточно рассмотреть поведение лидера в ситуации экстремальной опасности для его команды. Зачастую он может вести себя крайне агрессивно по отношению к членам своей группы, но при этом все его действия будут направлены на сохранение целостности команды и отдельных её членов. В приведённом примере агрессия перестает выполнять свою специфичную функцию отталкивания и начинает служить поддержанию целостности группы. То есть, в данном случае мы имеем реализацию альтруистической стратегии в форме агрессивного поведения.

Эволюционно-кооперативное поведение возникло раньше агонистического, при этом агрессия, как внутривидовое взаимодействие, выросла из наиболее ранних праформ альтруизма.

Для того чтобы особи начали отталкиваться (вести себя агрессивно), они в начале должны скооперироваться (проявить альтруистическое взаимодействие), то есть научиться сосуществовать. Однако многочисленные примеры (см. Раздел 1) показывают, что биологические предпосылки альтруизма существуют уже у одноклеточных, в то время как зачатков агрессивности у данных организмов не обнаружено (там же). Другой факт, который свидетельствует в пользу первичности альтруизма в отношении агрессии, состоит в том, что ранние формы альтруизма (например, у тех же одноклеточных) приводили к смерти самих альтруистов. Причем сам альтруистический акт был для них делом недобровольным, а вынужденным. Иными словами, первые предпосылки принудительного альтруизма приучили ослабленных особей отказываться от своего ресурса, а уже в дальнейшем, более сильные научились его отбирать. Причем в качестве механизма, запускающего принудительную форму альтруизма, первоначально выступала не сила альфа-соседей того же вида, а внутренняя слабость самих омега-особей. Наконец, ещё один аргумент к данному тезису, состоит в том, что при поражении центральной нервной системы способность к альтруизму сохраняется дольше, чем способность к агрессии [Самохвал]. А так как мы знаем, что к поражениям неустойчивы в большей степени филогенетически более молодые процессы, то последняя иллюстрация также свидетельствует в пользу филогенетически более древних корней у альтруизма, чем у агрессии. Другими словами, альтруизм первичнее и возник ранее агонистического поведения.

Таким образом, один из обобщенных выводов нашей работы касается эволюционной связи природного альтруистического и агрессивного поведения, которую можно выразить следующим тезисом: зачастую агрессия выступает лишь формой проявления альтруистической стратегии, и, наоборот, некоторые явления альтруизма реализуют в скрытой форме агрессивную стратегию. Слова же Лоренца, о том, что «…в настоящей любви всегда спрятан … заряд замаскированной союзом латентной агрессии» [], с нашей стороны точки зрения, можно инвертировать: во многих случаях агрессия несёт в себе закамуфлированный импульс любви.