Всевластный отец: теневые стороны архетипа

Помните строки Иосифа Бродского?

Сын! Я бессмертен. Не как оптимист.
Бессмертен, как животное. Что строже.
Все волки для охотника — похожи.
А смерть — ничтожный физиономист.

Согласно аналитической психологии, есть в личном и коллективном бессознательном устойчивые модели, универсальные для людей разных культур. Их особенность — в мощном воздействии на психику. Карл Густав Юнг назвал эти модели архетипами.

Все мы имеем внутри психики мужскую и женскую части. Что касается мужской (по Юнгу — Анимус), то она выстраивается из опыта взаимодействия с первым важным мужчиной в жизни любого из нас — с отцом. «Как первый незваный гость в раю ребенка с его матерью, отец является архетипическим врагом, поэтому на протяжении всей жизни любой враг символизирует (для бессознательного) отца», — пишет Дж. Кемпбелл, автор книги «Тысячеликий герой».

Рождается младенец, и он счастлив в ничем не омраченном раю с матерью, с теплом ее рук, вкусом молока, родным запахом. Но неизбежен момент, когда в этом благостном мире возникает третий — отец, нарушающий симбиоз матери и ребенка, потому что его отношение к ребенку всегда обусловлено.

Если оно доброжелательное — это дает психическую устойчивость, ощущение тыла, рождает уверенность в себе; если враждебное (например, вследствие ревности, когда внимание женщины смещается с мужа на дитя), то ребенок это ощущает и бессознательно впитывает ощущение явной или скрытой угрозы со стороны родителя.

Почему все мы «родом из детства»?

Психика на всех этапах формирования повторяет общечеловеческий опыт «взросления». Ребенок способен только реагировать — но не анализировать, обобщать, логически мыслить. Его первичный опыт связан только с эмоциями. Как мы реагируем, когда нас оберегают и принимают? Спокойствием, расслабленностью, радостью и т.д. А если отвергают? Обидой, страхом отвержения, неуверенностью в себе. И это нормально.

Причем стратегии поведения, которые вырабатываются в детстве, проявляются и в солидном возрасте — до момента их осознания. Отцовская любовь — это еще надо заслужить. Что для этого нужно сделать? Что «работает», а что нет? И однажды «сработавшее» в детской психике дублируется уже во взрослой жизни.

Например, образ раздражительного и унижающего родителя сначала закрепляется в психической реальности, заставляет формировать линию «защиты», а потом уже во взрослом состоянии человек начинает бояться начальника, высокой должности, больших денег и т.д., бессознательно вновь и вновь провоцируя ситуацию собственного унижения.

Поведение в социуме, или Карамазовщина наших дней

В роли отцовской фигуры в обществе выступает любой авторитет: вышестоящий по должности, кто-то старший мужского пола (часто девушки выходят замуж за зрелых мужчин в бессознательном «поиске» отца) или даже целый социальный институт. В религии это Бог, одобряющий и карающий. В истории и политике — образ «отца народов».

Любая недостаточность или ущемленность, связанная с восприятием отцовской фигуры, затрагивает глубинные слои психики — мощные, сакральные по своей сути, очень заряженные энергетически. Они лежат в основе существования, персонифицируясь через восприятие реального родителя.

Если очень упрощенно, то мать — это внутренний мир с палитрой психических состояний, желаний, установок, а отец — достижения, успешность, умение взаимодействовать в людском мире, то есть все внешнее. И во всех культурах: мифологии, фольклоре, литературе, — культивируется уважительное отношение к обоим полюсам — потому что иначе целостность личности недостижима.

Вот почему, когда отношения с отцом искажены, возникает дисгармония, которая снова и снова проявляется в иррациональном и неадаптивном поведении. Мы словно вновь становимся детьми, сталкиваясь с до боли знакомым, и бессознательно воспроизводим защитное поведение. Как именно?

• Выслуживанием похвалы. В форме угодливости, желания заслужить поощрение — из позиции подчиненного, зависимого и уязвимого.
• Конформностью — молчаливым внешним согласием с более сильным при наличии внутреннего противоречия/конфликта.
• Соперничеством и конкуренцией. Глубинная причина — ощущение уязвимости, стремление «победить» отца.
• Стратегией ухода (напоминающей бегство) — обрубанием контакта при малейшем несогласии. Это отсрочивает решение проблемы на неопределенный срок в лучшем случае. В худшем — становится стратегией выживания.

Характерно, что, продолжая жить с негативным образом отца внутри, человек переживает не только неудачи во внешнем мире, но и внутренние конфликты: в виде неуверенности, деструктивных установок, тревоги, негативизма и прочего. Получается своеобразная фрагментация: есть внутренние «положительные» составляющие, но есть и то, что сложно принять внутри себя, достойное осуждения (если осуждал отец), а это всегда порождает внутреннее напряжение.

Здесь уместно вспомнить знаменитый роман Достоевского, основным сюжетом которого стало отцеубийство. Как в сказке, было у отца четыре сына: три законных, а один — рожденный вне брака. И эти сыновья, интроецируя негативный образ отца, страдают по-разному, но по одной причине — из-за неприятия отцовской фигуры.

Дмитрий выбирает путь соперничества, Алеша — путь праведника и богоискателя, а самая интересная «достоевщинка» — в линии Ивана и незаконнорожденного Смердякова. Это любопытная связка: второй убивает отца с молчаливого согласия первого.

Мотив отцеубийства имеет очень сильный потенциал воздействия, и он далеко не нов в мифологии и литературе. Почему? Фактически убийство отца — это разновидность самоубийства. Говоря символическим языком, убивая инициирующего жреца — того, кто предлагает путь испытаний, — мы лишаем себя дальнейшего взросления и остаемся на месте. У Ивана Карамазова, испытывающего чувство вины за смерть отца, это страдание принимает форму ада — поэтому и рождается диалог с чертом.

То, что стало частью нас самих (образ отца, впитанный с детства), убивать опасно — тем самым мы раскалываем себя изнутри. И независимо от того, какая стратегия продолжает вновь и вновь реализовываться помимо сознания: соперничество, конформизм, уход, угодливость, — все это не более чем детские формы поведения. И за ними стоят вина, неприятие части себя и в итоге — отсутствие аутентичности. То есть ничего общего с психологическим здоровьем.

Путь героя: терапия для Ивана Карамазова

Единственная возможность обрести целостность — признать вину, не увиливая от «дьявольских обвинений» в духе карамазовского черта (это ведь теневая сторона личности, она знает правду, хоть и искажает ее). Помните, в сказках: если герой совершил ошибку (не выполнил завет, заснул не вовремя, нарушил клятву и т.д.) — что он делает? Собирает котомку и отправляется в путь. Целью которого во всех сказках является обретение своей самости, интеграция личности.

Символический путь героя и прост, и сложен одновременно. В терапии это:

• признание и осознание проблемы. Иногда просто озвучивание в диалоге с психологом дает значительный очищающий эффект (феномен исповеди);
• работа по прощению отца и самого себя (разные варианты);
• моделирование нового отношения из имеющегося ресурса (а он был даже у Карамазовых!) и органичное встраивание во внутренний мир;
• проживание вновь обретенного состояния со значимым другим — психологом.

И это индивидуальная работа, имеющая множество вариаций. Главное — понимать, что во взрослом состоянии не обязательно жить в аду и оправдываться перед чертями. Из внутреннего ада всегда есть выход. И путь героя — в том, чтобы его обрести.

https://psy.systems/post/vsevlastnyj-otec-tenevye-storony-arxetipa-lichnosti