Общинная картина мира

С точки зрения потребности в сопричастности мир состоит из явно выделенных из него субъектов и объемлющей их среды обитания. Межу субъектами имеются отношения, которые то и дело меняются и которые надлежит поддерживать так, чтобы они не ухудшались. Общество же состоит из множества общин, имеющих свои особые правила поведения (разнообразные кодексы чести и профессиональные этики, национальные обычаи и местные традиции). Как эти правила сложились уже не важно, гораздо важнее то, что они уже есть и с ними надо считаться. Очень важно быть в ладу с другими членами общества. Весьма желательно быть своим для как можно большего числа субъектов. Это не столько мир чувств, сколько мир отношений. Общинный мир – это мир этикета. Чувства желательно сдерживать, если они не вписываются в уже сложившиеся отношения и не сдерживать если они соответствуют отношениям. Все члены данной общины должны иметь на себе какие-либо метки, чтобы другие члены общины могли их легко распознать как "своих". Это могут быть особые способы приветствия и прощания, специфические фразеологические обороты, часто употребляемы в речи, особая одежда, или особый способ ношения одежды, специфические пища, музыка, оформление жилища, причёски, украшения, жесты и многое другое.

Для общинников мир делится на своих и чужих. Своих желательно иметь побольше, поэтому весьма полезно много общаться. Даже если предмет общения не очень важен для общающихся, само общение представляет для них большую важность. С чужими желательно поменьше общаться, а то бдительные поборники общинных интересов могут исключить из числа своих. Остаться же в одиночестве, лишиться поддержки и уважения, в этом мире катастрофически боятся. Общество не прощает отступничества, вычурности, слишком яркой самобытности и наглого своеобразия. Вообще-то, надо признать, что общинники – существа ревнивые. Если бы они таковыми не были, то общественные устои давно бы расшатались.

Общественное в этом мире ценится выше, чем личное, индивидуальное. Создаётся впечатление, что индивидуальности у общинников как бы и нету. Её стыдятся выставлять напоказ, это считается нескромным, почти неприличным. Можно даже сказать, что в обществе нет личностей, а есть только некие социальные места. Зато какое воодушевление охватывает членов общины при осознании своей многочисленности и сплоченности! Сопричастность к великому "МЫ" окрыляет! Это очень приятное переживание. Особенно это заметно на всевозможных массовых мероприятиях. В этом мире вообще много формальных ритуалов, которые следует соблюдать, чтобы считаться своим среди других членов данной общины. И если действительно целостно, всем своим существом, приобщиться, причаститься к роду, клану, племени, то можно испытать чувство глубинного родства с другими членами общины. И хотя внешне всё может выглядеть буднично и заурядно – что особенного в том, что несколько близких людей собрались вместе и общаются, занимаясь при этом каким-то не очень сложным делом? – такое общение служит упрочению общины и приносит удовлетворение имеющейся у них потребности в сопричастности. И тот, кто однажды испытал такое чувство, уже понимает что такое братство, товарищество, чувство локтя. Для него это – не пустые слова. И такому общиннику, коллективисту, общественнику, просто приятно находиться в обществе близких ему людей. Хочется просто быть с ними вместе. Хочется поддержать товарища, когда для него настанут трудные времена. И есть уверенность, что товарищи также придут на помощь и ему самому, если она потребуется. Здесь принято навещать родственников, друзей, просто так, без особого повода ("Что вы всё по делу да по делу заходите?! Заходите просто так! Ведь мы ж не чужие!"). Забывать близких у общинников считается невежливым. Но они и про дальних весьма не прочь посудачить.

Вообще, копаться в чужой личной жизни и разбирать кто к кому как относится общинникам нравится. Они журналисты по своему устройству и им, как настоящим журналистам, не терпится поделиться своими открытиями и перемыть косточки всем мало-мальски известным людям. Приходится признать, что общинники чрезвычайно любопытны! Им очень хочется всё знать о жизни других членов общины. Подозрение о том, что кто-то утаивает от общества какие-то стороны своей жизни, является достаточным поводом для возбуждения любопытства.

Возможно, ритуалов во время возникновения общины было мало, а то и вообще не было, но с течением времени они поднакопились. Откуда же они взялись? Поскольку община существует в окружении как других общин, так и прочего непонятного мира, то в ней происходят иногда неожиданные события. Это могут быть стихийные бедствия, вторжения представителей других общин или каких-то технических новшеств, но они отражаются на жизни общины и знаменательное событие начинают отмечать как праздник, либо вносят какие-то изменения в ритуал, либо создают новый ритуал. Так жизнь общины постепенно становится до безобразия заритуализированной.

Жить уже некогда, всё время тратится на отправление ритуалов. Всем это мешает, но никто не решается высказать совершенно еретическую мысль о нелепости и ненужности ритуалов. Наконец кто-то посмел, дерзнул и высказал. Его, разумеется, осудили и наказали (могут и казнить). Но в каком-то смысле общество ему благодарно. Его высказывания будоражат общественное мнение, его популярность растёт и вот однажды уже не один, а несколько смельчаков высказывают ту же дерзкую мысль. Их тоже наказывают, но уже не столь сурово. Наступает следующая волна недовольства и новый взгляд на устройство общества кажется многим вполне разумным. Затем начинается обвальное принятие нового мировоззрения. Опять же, формальное, как и всё, что делается в обществе. Поскольку стало понятно, что переворот наверняка произойдёт, и уже некому будет наказывать еретиков, то весь народ дружно объявил о своей поддержке нового порядка и гордо сбросил ржавые оковы прежних диких обычаев. Общинники существа конформные, они старательно держат нос по ветру и стараются во всём соответствовать самым последним общественным веяниям. И в этом смысле их можно назвать бездумными подражателями (стало модным слово "спонсор" – они его тут же начинают вставлять в свою речь при любом мало-мальски подходящем поводе). В то же время они – существа консервативные, негибкие и, легко меняясь в мелочах, очень тяжело меняются по существу. Им надо привыкать постепенно, медленно дрейфовать от уже устаревающих норм к новым зарождающимся нормам.

Многим, наверно, знакомо, так называемое, чувство дома (чувство родины), волнительное чувство причастности к местности, где пришлось некоторое время прожить и как бы срастись, слиться с этой местностью. Всякий раз, после долгого отсутствия возвращаясь в родные места, человек испытывает подобное волнение. Это значит, что для появления чувства сопричастности необходимо совместное пребывание, совместное бытиё в течение некоторого времени. Только после этого чужой становится своим. Происходит при этом своеобразная диффузия, взаимное срастание привычек, навыков, представлений о действительности.

Совместная причастность к какому-либо делу, замыслу, общине, и т.п. уравнивает права общинников. В отношении объединившего их явления они все оказываются равны. Это равноправные отношения (например, равенство всех перед законом). Но в пределах этого равенства возможны разнообразные вариации. За заслуги перед обществом некоторые его члены получают больше почёта, уважения, чем те, кто таких заслуг не имеет (символами признания таких заслуг являются всевозможные почётные звания и должности, премии, награды, медали, ордена). Это достойный повод для того, чтобы стараться. Среди общинников очень ценится репутация, престиж, общественный вес. Для поддержания оных достаточно скрывать от других свои действительные жизненные цели, идеалы, убеждения и всячески выказывать свою приверженность ценностям общественным. Здесь гораздо важнее не то что ты есть, а то, что о тебе говорят. Раз так, то не грех кое-что поярче расцветить, подраматичнее преподнести. А, надо признать, общинники – существа артистические. Они в своей общественной жизни много театрализуют, они все немного артисты и режиссёры. Им кажется, что некоторые преувеличения и преуменьшения вполне допустимы для того, чтобы убедить других в необходимости принятия правильного, с их т.з., решения. И вот уже вместо людей и их действительных биографий создаются портреты, декоративные образы, легенды и мифы. И вместо живых людей предстают лубочные картинки.

Прошлое тут активно влияет на настоящее, исторические прецеденты, в которых основатели общины принимали какие-то ответственные решения, имеют большое значение для выбора способа поведения в будущем. Поэтому в среде общинников, коллективистов так важен культ предков. Прошлое, вообще, облагораживается и превозносится, сюжеты событий упрощаются и укрупняются, да и сам способ подачи прошлых событий канонизируется и всё, что не вписывается в канон, решительно отсекается. Поэтому легендарные предки-основатели во многом оказываются похожими друг на друга.

В общественном мире нет незыблемых законов, наподобие законов природы. Здесь всё договорное и всё условное. Иначе говоря, такие законы могут изменяться. Здесь договариваются о том, что считать правильным и неправильным,  чем гордиться и чего стесняться, за что наказывать и за что поощрять. Многие нормы складываются стихийно, исторически, но, раз возникнув, они могут сохраниться и существовать довольно долго, при этом не имея сколько-нибудь существенного значения для членов общины. В их оправдание обычно отвечают: "У нас так принято!", "У нас так заведено!", "Исторически так сложилось..." и т.п. В общинах даже создаются специальные учреждения для выработки законов, которые, будучи приняты, становятся обязательными для исполнения всеми членами данного сообщества. В других сообществах правила и законы могут быть существенно отличными от принятых в данном сообществе, что порождает много споров и разногласий при встрече между представителями разных сообществ. Так, у одних принято при разговоре смотреть своему собеседнику прямо в глаза, а у других – прямой взгляд означает вызов и считается дерзостью и наглостью. И вот если эти два представителя разных обществ будут вести себя сообразно своим представлениям о правильном поведении, то они взаимно друг друга обидят и столь же взаимно обидятся. Для них нормы сообщества, в котором им посчастливилось жить, часто приобретают абсолютное значение. Им трудно представить, что привычные для них, само собой разумеющиеся, нормы, имеют применение только на ограниченном пространстве, в той местности, где проживает их сообщество.

Но, хотя наличие таких условностей и создаёт множество неудобств, в умеренных дозах эти условности позволяют избавить членов общества от непредсказуемости других, от необходимости быть всё время настороже, ожидая от окружающих каких-нибудь внезапных выпадов. За предсказуемость поведения других приходится платить собственной свободой. В таком случае и твоё собственное поведение становится предсказуемым для других. Получается, что общественные нормы как бы набрасывают узду на наиболее крайние проявления индивидуальностей. Это касается как всяких талантов, достойных восхищения и подражания, так и всяких низменных разрушителей. Поэтому в хорошо структурированном, устойчивом обществе, новшества пробивают себе дорогу с огромным трудом. Для того, чтобы что-то в его устоях изменить, решившемуся на изменения члену общества надо иметь очень большой общественный вес, общественное влияние, авторитет. При этом новшества могут быть как нравственными, так и безнравственными.

Зачинатель новых общественных устоев как правило эти самые устои вообще мало чтит, он менее всего склонен к их сакрализации. Но уже его последователи на месте свободного неформального объединения единомышленников создают общественное учреждение со своими принципами, обычаями, легендами и должностной иерархией. Личность зачинщика возвеличивается, наряду с действительно ценным и несомненно важным в его мировоззрении, возвеличивается и освящается много неважного и даже ошибочного. Его частные и случайные высказывания, его манеры и привычки, становятся образцами для подражания. И в итоге усилиями не очень умных, но зато очень усердных, недоучившихся последователей, нечто светлое, свободное и возвышенное превращается в нечто нудное, насильственное, безобразное.

Те, кому очень дороги общественные ценности, стремятся не накалять страсти, искать приемлемые для всех способы решения споров и противоречий. Они внимательно выслушивают все заинтересованные стороны и искренне ищут наименее болезненный для общества способ выхода из затруднений. Со "своими" они считаются. Но эти же миротворцы могут оказаться очень неуступчивыми при переговорах с чужаками.

Есть такая простая народная пословица: "свой своему поневоле друг". Это в полной мере относится к отношениям между общинниками. Услышав клич, - "Наших бьют!", - они сбегаются на подмогу и вступают сходу в борьбу с обидчиками членов своего сообщества. Общинники склонны защищать своих даже в случаях, когда эти самые свои очевидно не правы. Как говаривали в Германии конца тридцатых годов двадцатого века: "Права она или не права, но это моя страна!". Стадный инстинкт порой порождает повальное безумие, наподобие религиозных, расовых и межнациональных столкновений. Чужакам приписываются при этом всевозможные жестокости и дикости, которым другие общинники охотно верят без всякой проверки. Толпа ведёт себя как примитивно устроенное животное – что-то в роде гусеницы, способной только ползать и пожирать всё, что попадётся на пути. Так устраиваются массовые бесчинства, погромы, поджоги, мародерства. Такого поведения следует ожидать, прежде всего, от наиболее ущемлённых общественными устоями членов сообщества. Великие идеи их, как правило, мало волнуют. Зато возможностью хоть как-то отомстить за свою трудную жизнь они охотно воспользуются. Им сгодится любой повод и они с лёгкостью присоединятся к носителям любой идеологии, под прикрытием которой будут разрушать ненавистный им мир. Раз так, то толпе, требующей хлеба и зрелищ, непременно нужно требуемое давать. Во имя сносного существования сообщества, поскольку худой мир лучше хорошей ссоры.