Вера и религия

Как предисловие к статье пару слов о моей позиции. Вы слышали фразу, что нельзя говорить о политике, религии и вкусах? Моя позиция, что не говорить нельзя, а договориться. В своем блоге я пишу обо всем, что меня интересует с точки зрения психолога. Политика не входит в круг моих интересов, поэтому о ней у меня вы не найдете. А вот о религии и вере я достаточно часто пишу. Я пишу исключительно свою позицию, ни кого не агитируя. Более того, я уважаю позицию своих читателей, а потому никогда не вступаю в споры. Я знаю, что это тема очень опасная и животрепещущая, Вы вправе высказывать любые комментарии: согласия, несогласия, возмущения. Но, я не буду участвовать в дискуссиях, это бессмысленно. Все, что я хотела сказать, я сказала в тексте и больше мне добавить нечего. Как писал В.Высоцкий «…во мне Эзоп не воскресал, В кармане фиги нет — не суетитесь, — А что имел в виду — то написал, — Вот — вывернул карманы — убедитесь!»

А теперь к теме. Я уже писала, что в каждом из нас живет Вера, не важно в кого, но она есть. Ибо надо каким-то образом объяснить необъяснимое, недоказанное, непроявлненное. Психология как наука вся держится на Вере, никто не доказал эмпирическим путем существование психики или души, никто не знает где хранится подсознание и из чего оно состоит. Но мы знаем, что все это существует, ибо видим их проявления, но знания наши основаны на вере.

Для кого-то Вера и Религия это одно целое, и путь к себе лежит через Храм. Для кого-то, что бы обрести себя и Бога необходимо выйти из Храма, ограничивающего и сковывающего. Доктор Юнг был сыном лютеранского священника, в его семье было аж 8 священников, он воспитывался в религиозной среде, однако найти своего Бога он смог только «предав» религию. Это был тяжелый и качественный путь. Вот, что он сам пишет об этом в своей автобиографической книге.

В один из летних дней того же 1887 года я вышел из школы и отправился на соборную площадь. Небо было изумительным, и все вокруг заливал яркий солнечный свет. Крыша кафедрального собора, покрытая свежей глазурью, сверкала. Это зрелище привело меня в восторг, и я подумал: "Мир прекрасен, и церковь прекрасна, и Бог, который создал все это, сидит далеко-далеко в голубом небе на золотом троне и..." Здесь мысли мои оборвались, и подступило удушье. Я оцепенел и помнил только одно: сейчас не думать! Надвигается что-то ужасное, то, о чем я не хочу думать, к чему не смею приблизиться. Но почему? Потому что совершу самый страшный грех. Что же это за самый страшный грех? Убийство? Нет, не может быть. Самый большой грех - это грех против Святого Духа, и нет ему прощения. Всякий, кто совершит его, проклят навечно. Это очень огорчит моих родителей: их единственный сын, к которому они так привязаны, обречен на вечное проклятие. Я не могу допустить, чтобы это произошло с моими родителями. Все, что мне нужно, - никогда больше не думать об этом.

Юнга мучило чувство неполноценности за то, что он не мог впитать в себя величие и истинность религии. Он всеми силами сопротивлялся своему Богу (подсознанию) пойти за ним и услышать его. Но в конце концов

«Я собрал все свое мужество, как если бы решился немедленно прыгнуть в адское пекло, и дал мысли возможность появиться. Перед моим взором возник кафедральный собор и голубое небо. Высоко над миром, на своем золотом троне, сидит Бог - и из-под трона на сверкающую новую крышу собора падает кусок кала и пробивает ее. Все рушится, стены собора разламываются на куски.  Вот в чем дело! Я почувствовал несказанное облегчение. Вместо ожидаемого проклятия на меня снизошла благодать, а с нею невыразимое блаженство, которого я никогда не знал. Я плакал от счастья и благодарности. Мудрость и доброта Бога открылись мне сейчас, когда я подчинился Его неумолимой воле. Казалось, что я испытал просветление, понял многое, чего не понимал раньше, понял то, чего так и не понял мой отец, - волю Бога. …..Он (отец) не знал живого Бога, который возвышается, свободный и всемогущий, и над Библией и над Церковью, который призывает людей стать столь же свободными.» «Посещение церкви постепенно для меня стало невыносимым. Там грамогласно, и я бы даже сказал – бесстыдно, вещали о Боге, его намерениях и поступках. Там людей громко убеждали иметь такие чувства и верить в такие тайны, которые, я знал, были внутренними и сокровенными и которые не следует выдавать ни единым словом. Я мог лишь заключить, что никто, даже священник, видимо, не знает тайны, иначе люди не осмелились бы открыто говорить о ней и профанировать глубокие чувства банальными сантиментами. Более того, я был уверен, что такой путь к Богу неправилен, поскольку твердо знал, знал по опыту, что благодать нисходит только на того, кто безоговорочно подчиняется Его воле. То же говорилось и с кафедры, но словами из совершенно непонятного мне Апокалипсиса.»