Психологические феномены войны. Защитное расщепление.

Ирина Чехова

Психологические феномены войны. Защитное расщепление.

Всю войну я живу в Донецке. За это время мне часто приходилось объяснять – почему. В конце концов, более сильного аргумента, чем «потому что», у меня так и не нашлось.

Оказалось, что оставить свой дом, своих друзей, свою работу для меня сложнее, чем искать новый дом, новую работу и других друзей. Сложнее, чем переживать ….  Вот даже руки не поднимаются начинать описывать все то, что было сложнее переживать. А раз не поднимаются, так я и не буду.

Зато, хочется поделиться наблюдениями и мыслями, очень субъективными и часто непричесанными, относительно некоторых феноменов, которые я замечала у себя и окружающих меня людей. Например, о расщеплении. Кстати, сам процесс наблюдения, размышления, а потом ещё и обсуждения (причем, не только с коллегами, но и с любыми заинтересованными собеседниками), здорово помогал сохранять силы,  здравый смысл и самоуважение в том хаосе, который вдруг закрутил все вокруг.

***

Так вот, расщепление.

Где-то, когда-то и с чьей-то помощью (источники я так и не помню) в моё сознание попала мысль о том, что расщепление, как механизм защиты психики от перегружающих её травматических переживаний, может быть рассмотрен с точки зрения динамической концепции личности. Во всяком случае,  механизмы и феномены расщепления столь различны (и достаточно широко изучены), что я решила попробовать описать их еще и как шизоидное, пограничное (невротическое) и нарциссическое расщепление.

Шизоидное расщепление.

У людей, организованных вокруг удовлетворения метапотребности в безопасности, достаточно широко используется отщепление эмоций. Переживание эмоций заменяется «думанием». Мысли и слова – отдельно, а чувства, эмоции и ощущения - тоже отдельно. Причем, отдельно – это не значит, что некий индивид «помещает» эти свои эмоции в другого индивида и только оттуда их замечает. Точнее, не только так. Он еще, например, может просто «знать» о своих эмоциях и даже неплохо их описывать. Знать, но не переживать.

Причем, эмоции отщепляются не тотально. Например, можно ощущать стыд, но не страх, вину, но не злость, ну и т.д.

Получается такой вот калейдоскоп отщепленных чувств, эмоций, ощущений, мыслей. И всё это разнообразие конфигураций первоначально определяется личной историей, а уж потом – настоящей ситуацией.

Как же это может выглядеть на практике? Ну вот, например, вышли две подруги погулять (потому, что РЕШИЛИ: «прогулки полезны и очень отвлекают») и вполне так себе, слыша залпы орудий (потому что слух, то сохранен), рассуждают о том, что стреляют далеко (тестирование реальности сохраняется).  А еще, при этом, разговаривают о мировых и исторических процессах, о том, как эти процессы проявляются в настоящем. Умудряются даже замечать красоты окружающей природы. Иногда делятся опытом о том, как вести себя в ситуации опасности.

А где же при этом эмоции? Они в словах, вернее, в интонации. Или в теле, в виде перевозбуждения и бессонницы, боли в груди и слабости в ногах, в непроизвольных движениях, когда вдруг опасность оказывается столь близкой, что срабатывают рефлексы. И вот только тогда может отщепиться «думание».

Шизоидное расщепление между разумом и эмоциями может оказаться не только опасным, но и ценным приобретением. Ценность его в том, что появляется большой люфт между событием и его эмоциональным отреагированием. А за это время разум может подсказать множество полезных и удачных решений. А может и сама тема потерять актуальность. Опасность же этого способа – в неадекватной оценке ситуации (особенно, когда отщеплен страх), а соответственно  и  выбор решений может оказаться не самым удачным.

Интересно наблюдать, как проявляется шизоидное расщепление в группе, да собственно, и в любом другом коллективе. Одна часть людей будет сохранять способность рационально оценивать ситуацию, иногда даже бравировать таким своим бесстрашием, а другая – демонстрировать эмоции. Качество и количество эмоций будет зависеть не только от личных особенностей участников коллектива, но и от соотношения такого «представительства», а также от степени реальной опасности.

Что еще интересно, так это то, что такое расщепление очень неустойчивая субстанция. С завидным постоянством, почти по синусоиде, способность «думать» отказывает в пользу аффектов или компульсивных действий. Проходит время (каждый раз – разное) и способность к «думанию» возвращается, а эмоции снова перестают ощущаться (или подменяются).

Немного хочется сказать о содержании отщепленных эмоций. В первую очередь это, конечно же, страх. Но если подумать (ну конечно подумать, не почувствовать же), так это ужас. Ужас переживания собственной уязвимости, незначительности, личной незаметности. И такая тонкая грань между переживанием: «я еще есть» и «меня уже нет». Каждый из нас может вдруг исчезнуть. Причем, не только в физическом смысле, что само по себе хоть и страшно, но как-то понятно. Можно вдруг стать незаметным (или не замечаемым). По совершенно разным причинам и поводам. И неизвестно, какой из этих ужасов «несуществования» переживается тяжелее и кем. Возможно, одним из моих источников возникновения желания поделиться на бумаге своими размышлениями, и является этот самый ужас «невидимости».

Пограничное (невротическое) расщепление.

В этой непонятной войне, в первую очередь, фрустрируется потребность в принадлежности. Кто мы? И «чьих» будем? Зато мы, в полной мере, можем пронаблюдать механизмы пограничного расщепления.

При пограничном расщеплении четко прослеживается деление на плохое и хорошее, правильное и неправильное, на «своих» и «чужих». И особенно ярко оно проявляется в делении на «мы» и «они».

«Мы» и «они» - везде.  «Мы»/«Они» это  - хорошие/плохие - это те, кто остался/уехал.  Те, которые живут с одной стороны линии соприкосновения или с другой.  Те, которые ищут и, главное находят, виновных по разные «пограничные» стороны.  Это те, которые за «нас» и те, которые против «нас».

И так удивительна скорость, с которой образовалось это разделение. Как будто бы сработал какой-то уже существующий механизм.

В Ветхом Завете (Левит, гл. 16, ст. 21-22), описывался ритуал освобождения целого народа Израиля от грехов. Тогда, один раз в год, в День Искупления, первосвященник возлагал свои руки на голову жертвенного козла (выбранного по жребию из двух приведенных). Тем самым, он перекладывал на него грехи людей, накопленные за год. Козла, символически нагруженного таким образом, изгоняли в пустыню. Народ же, оставался очищенным и единым в своей безгрешности еще целый год.

Мне кажется, в образовании пограничного расщепления заложен похожий механизм. Когда в жизненном фоне накапливается много тяжелых, но игнорируемых, переживаний: стыда, вины, злости, ненависти, презрения, отвращения, страха, обязательно должен появиться такой «козел». И тогда на него можно будет перенести все то, что невозможно принять в себе. Когда много накоплено, тогда достаточно лишь малого толчка, чтобы запустить этот обличительный процесс. Таким «козлом отпущения» может стать как один человек, так и целая группа людей, вплоть до народа.

И вот тут-то и появляются «мы» и «они». И не имеет значения, чья риторика берется за основу. Важно, что появляются «правые» и «неправые», «виноватые» и «гневно праведные».

А как же «козел»? А вот здесь интересно. Носителя этого образа могут воспринимать как жертву (или он сам себя может так воспринимать). Несчастный, без вины пострадавший, изгнанный из общества «нормальных» людей. Но есть у этого образа и другая сторона. Ведь имя «козла отпущения» - Азазель. А это уже другая метафора – демонический носитель осколков всех грехов. Да и на жертву, в обличье Азазеля, он уже не сильно тянет. И неизвестно, какие трансформации проходят с ним в этой самой пустыне, в которой действуют уже совсем другие силы и законы.

И появляется новая метафора в контексте «мы» и «они»: «сталкеры» и «?» (слово пока не найдено).

Такое пограничное расщепление может быть, как на индивидуальном, личностном, уровне, так и на уровне целого народа, нации.

Очень интересно наблюдать за тем, как пограничное расщепление проявляется в поведении. Люди объединяются в группы по признаку «похожести». Слияние, организованное вокруг даже одного признака (например, места переживания войны), позволяет резонансно увеличить личные ресурсы каждого участника группы. Сходство переживаний дает возможность быть увиденным и принятым в группе.  На первых порах, когда личных сил недостаточно, отличия не приветствуются, потому что могут обострять боль от переживания «инаковости», «изгойности».

Нарциссическое расщепление.

Метапотребность в деятельности, выражается в том, что каждый из нас кем-то становится или считает, что становится. Поэтому, нарциссическое расщепление можно выразить, как несоответствие между тем, какой я есть и тем, каким я должен (или хочу) быть, между идеями о том, что я делаю и что должен делать (причем, обязательно хорошо).

Чаще всего  - это внутриличностный конфликт. Потому что, выходя в широкое поле межличностных отношений, он легко может уйти в зону пограничной тематики.

Основное переживание, сопровождающее этот вид расщепления – стыд.

Идентичность - как основа нарциссического расщепления. А с ней (в смысле, с идентичностью) все очень непросто.

Ну, во-первых, какой я есть? Даже если у меня были до войны какие-то устойчивые представления о собственной идентичности (что само по себе уже большое личное достижение), то формировалась и соответствовала она совсем другим условиям жизни. Условия изменились, жизнь изменилась, и появился вопрос о том, какое же теперь мое место в новых условиях. Кто я сейчас?

Сложность в том, что идентичность всегда формируется на базе чьих-то указаний и примеров. Хорошо, если идентичность к моменту начала катаклизмов уже трансформировалась в аутентичность.  Тогда, вне зависимости от внешних лозунгов, идей и ситуаций, сохраняется некоторая уверенность в том, что человеку удастся сохранить своё представление о себе без излишнего стыда и излишней гордости.  Удастся найти то место в изменившемся мире, которое соответствует ему в данный конкретный момент.

На практике, же происходит, примерно, следующее. Некоторые мои знакомые мужчины, которые до войны занимались вполне мирной деятельностью, вдруг, решили, что они  -  защитники Родины, солдаты. Мужчин такая трансформация идентичности коснулась больше, чем женщин. Видимо, стереотипы о мужском предназначении, нереализуемые в мирной жизни,  сработали. Причем, те мужчины, которые  действительно пошли воевать, избежали на внутрипсихическом уровне разрушительного переживания стыда.  Те же, которые пытались сохранить свою прежнюю деятельность, попадали в невыносимые «нарциссические» жернова. Стыд, злость и апатия, потерянность в изменившихся условиях жизни, приводили, как правило, к употреблению различных химических веществ, к разрушению семейных отношений, к большей или меньшей изоляции.  Мужчины, ставшие солдатами, испытывали противоположные чувства (например, гордость, принадлежность, уверенность в правоте собственных действий). Но, и они, почему-то, также поддерживали себя веществами, да и отношения с родными, у них тоже изменились.

Многие женщины проходили через нарциссическое расщепление легче. Видимо, несмотря на разрушение привычного уклада жизни, идентичности Матери, Жены, Хранительницы собственной семьи, оставались сохранными и действенными. Они труднее поддавались воздействию пропаганды и агитации. Тем более что любые СМИ (вне зависимости от их источника) очень часто обращаются именно к этим базовым ценностям: дети, старики, матери, семьи.

И что я лично заметила, так это то, что близкие люди (члены семьи, например),  почти не могут воздействовать на трансформацию идентичности прежде такого знакомого и, возможно, любимого человека. Эта трансформация является очень личным процессом. Но инициируется она, конечно же, внешними факторами и «персонами», которые ВДРУГ становятся очень авторитетными. Как и почему эти «факторы и персоны» становятся столь важными – это тоже очень интересный вопрос, который тоже хотелось бы когда-нибудь обсудить.

И как-то так чаще всего получается, что вновь найденная идентичность не устраняет нарциссическое расщепление. Почему-то, вдруг найденный новый аспект этого собственного «я», даже становясь на некоторое время ведущим, так и не интегрируется в общее представление о себе. Расщепление остается.

Я и у себя частенько замечаю проявления, противоречащие моим собственным представлениям о себе. И если они меня тревожат,  то я, прежде всего, пытаюсь остановиться. Остановиться и задать себе вопросы: «А что сейчас, собственно, происходит?», «Что заставило меня думать и действовать именно так?», «Кому это выгодно?», «Как я оказалась втянутой в эту ситуацию?» И хотя ответить на эти вопросы не всегда получается, остановка сама по себе является целительной.

***

Вот, кажется, я и написала то, что хотела и смогла сказать по этой теме в данный момент своей жизни.

Хотелось бы еще поговорить о трансформации и подмене эмоций. О динамике личных и коллективных процессов по адаптации к сверхсильным ситуациям. О ресурсах.  О способах выхода из пограничного расщепления на «мы» и «они». Кем и как они инициируются, поддерживаются и претворяются в жизнь.

Но пока не сейчас. Потом. Когда восстановятся силы.

Я много читала, принимала участие в тренингах, которые сейчас так широко проводятся, особенно по ту сторону «линии разграничения». Но у меня появилась «несчастливая возможность» пронаблюдать воочию все то, что описано и рассказано кем-то. И это точно совершенно другой опыт, которым, возможно, еще захочется поделиться или просто рассказать, чтобы о нем послушали. Но, видимо, тоже позднее. Когда одни смогут рассказать, а у других хватит сил просто послушать.

За время войны у меня сложилось несколько личных мантр (на авторство не претендую), которые почти всегда поддерживают меня. Почему-то именно ими мне хочется закончить  эту свою статью-размышление:

«Все не так, как кажется».

«Не бывает все так плохо, как обещают».

«Все хорошее, что обещают извне, редко бывает таковым».

«Не стоит искать хорошее далеко, оно уже есть во мне и в тех людях, которые остаются рядом».   

Давайте вместе проживать сложные периоды жизни в Skype "irinachekhova"!

С уважением,

Ваш психолог, физиолог, гештальт-терапевт, супервизор Ирина Чехова

Контакты: Skype "irinachekhova", http://online-psiholog.com/, +38050368-35-44 (Viber, WhatsApp)