Насилие и угроза обесценивания человека

 Я убеждён, что решение любых проблем путём насилия бесперспективно. Я не говорю об утилитаристской перспективе. Временное облегчение возможно, но корень зла так и остаётся не найденным и не обезвреженным. Смысл насилия утрачивается, стоит только нам начать говорить всерьёз о человеке и человечности. Сартр указывал, что каждая личность создаёт свою человечность с чистого листа. Проявленной естественным образом она может быть только в условиях мира. Силовое решение проблем – территория инстинктов и страстей, насколько бы сильно они не были рационализированы. Путь насилия душит удивительную способность чувствовать и вчувствоваться, которая, как справедливо указывал Фрейд, делает убийство невозможным.

 Назвать убийство решением проблемы, суть которой находится в социальной или духовной сферах – это очевидное заблуждение. Устранить кого-то биологически означает промахнуться мимо цели, находящейся в принципиально иной плоскости реальности. В условиях войны гибнут обычно те, кто не являются источником идей, за которые они сражаются. Вместо разрешения конфликтов между общностями людей начинается игра в геополитику.

 Я намеренно употребляю слово "игра", т.к. геополитика – абстрактное и, в определённой мере, избыточное понятие. Причём эта абстракция опасна уже тем, что считает какой-либо социальный институт чем-то более ценным, чем человеческая жизнь. Возникает подмена понятий. Само государство, похоже, создавалось для службы человеку, но теперь оно заставляет его служить собственному творению. Причём служить ценой жизни. Аргумент, что государство (как и иной социальный институт) является твоей семьёй, вряд ли стоит рассматривать иначе, чем сдвиг ценностей. Мы можем иметь кровную, культурную, языковую, религиозную общность, но она не тождественна политической системе. Политическая система не может обладать моей жизнью или жизнями других людей, она может только предлагать или заставлять распорядиться жизнью определённым образом. Социальные и политические институты освящают насилие, наделяя его эпитетами доблести и справедливости. Ярость, если верить им, может быть благородной. Однако здравый смысл подсказывает, что, вернись мы в плоскость межличностного взаимодействия, те же власть имущие будут воспринимать бытовое насилие как драку, а убийство - как непоправимую трагедию. Широкомасштабный конфликт по своей сущности не выше, чем потасовка на кухне. Участники бытового межчеловеческого конфликта обычно движимы низменными страстями - завистью, гордостью, алчностью. Нет никаких оснований полагать, что цели социальных и политических институтов в ситуациях вооружённых конфликтов являются более благородными. Если ты оказался способен убивать за идеалы, то эти идеалы уже извращены, испорчены яростью. За идеалы можно бороться только в сфере идей, любой другой путь - желание быстрого результата вкупе с неведением о бесплодности такого пути.

 Однако ненасилие беспощадно компрометируется в мире, основанном на насилии. Оно объявляется блажью слабых людей. Между тем, если вдуматься, отказ от ненасильственного пути обычно продиктован страхом, что другая сторона конфликта продолжит говорить языком физической агрессии. Есть много болезней общества и человека, которые должны быть искоренены перед тем, как ненасилие станет абсолютно признанным и доминирующим способом решения конфликтов. Но оно жизненно необходимо нам прямо сейчас! Иначе мы рискуем уничтожить сами себя до того, как прозреем.

 Ненасилие – это возвращение к человечности. Оно немыслимо без понимания, что каждый из нас несовершенен, способен ошибаться. Более того, оно предполагает понимание инаковости других, в том числе и в том смысле, что они часто будут не согласны с нами. В несогласии нет ничего неправильного, наоборот, без него не возможно никакое сотрудничество, которое предполагает, что интересы участников неодинаковые, но они находят достаточно силы и мудрости, чтобы найти плоскость общего и взаимовыгодного.

 Другой человек может вызывать во мне множество негативных переживаний. Однако я получаю возможность для роста, только если чётко осознаю, что его исчезновение из моей жизни не устраняет проблему. Наши противоречия всё ещё реальны, жив он или мёртв, ведь их локализация – субъективность каждого. Причина конфликта не снаружи, а внутри. Буду максималистом и скажу, что это характерно для любых конфликтов, в том числе и политических. В них замешаны те же человеческие пороки и добродетели, что и в межличностном общении, но опасность таится в том, что во взаимодействии часто участвует «массовый человек». Для него не характерно стремление принимать личную ответственность. Он отдал её вместе со свободой выбора коллективу, способному периодически превращаться в толпу.

 Для убийцы-личности собственное преступление становится осознаваемой в той или иной степени экзистенциальной катастрофой. Ярчайший пример – судьба Раскольникова. Он приходит к концепциям, снимающим с него ответственность за убийство, но они оказываются легко разрушенными голосом совести, т.к. он действует наедине с собой. Не утратив индивидуальность, ты не утратишь совесть. Следовательно, осознание и развитие индивидуальности – путь к реальности ненасилия как социальной практики. Так появляется понимание ценности жизни в силу её единичности. Нет взаимозаменяемых людей, нет пропащих и безнадёжных. Каждый уникален в своей сути, а, значит, имеет право на спасение. Пацифистская риторика христианства следует именно этой линии – способности увидеть в ближнем себя, вчувствовавшись в него, а затем Христа, осознавая родство по духу. Причиняя ему боль, я препятствую раскрытию его души, его спасению. Насилие способно принести только вред, т.к. оно – эгоистично. Я устраняю или заставляю человека замолчать, чтобы подтвердить собственную иллюзию силы. Я попадаю в капкан самообмана.

 Нашему обществу трудно понимать, как противоречие может стать источником роста, несмотря на знание диалектики. Проблема в том, что диалектика Запада – это левополушарный способ мышления, в котором акцент делается на дискретность. Вместо единства утверждается борьба противоположностей. Между тем, каждая диалектическая пара становится одним целым в системе более высокого порядка. Того, в котором они обретают синергию, становясь на позицию сотрудничества. Это иная – правополушарная диалектика. Её цель – стирать границы, искать единство. То единство, которое способно нас вдохновлять чувством связанности с человечеством, ощущением родства с другими людьми и целым миром. В ней любой конфликт оказывается всего лишь путём к созреванию, поводом для поисков единства более высокого порядка. В конце концов, человек становится более зрелым эмоционально, он учится строить отношения с людьми, непохожими на него, учится отвечать на зло добром, способным своей силой и вдохновением трансформировать его или, по меньшей мере, разорвать порочный круг зла.

 Мы пришли к классическому Сократовскому вопросу: «Что достойнее, терпеть насилие или становиться источником насилия?». И я не вижу причин не согласиться с Сократом, что, стесняя другого, я становлюсь источником безнравственности и зла, какими бы целями я при этом не руководствовался. Да, отказ от насилия означает слом существующей системы, но, быть может, она остро нуждается в трансформации? Похоже, тот способ, которым сейчас люди организую своё общежитие, те ценности, которые они стараются стяжать, ведёт к безостановочной конфронтации. Я верю, что порочный круг может быть разорван. Но трансформация может начаться только с решимости каждого конкретного человека. В принципе, любые изменения возможны только, если уважается индивидуальность и личность не подавляется в угоду массе. Во всех остальных случаях эволюционное обновление невозможно. Насилие порождает насилие, которое становится революционным сломом старой системы. Но такой слом, очевидно, означает не возникновение справедливости, а простую смену угнетателей.

 Итог простой. Заигрывать с оправданием насилия смертельно опасно. Причём оно представляет собой не только опасность для жизни человека, но и риск для выживания человечества. Пока не будет решён вопрос о нашей с вами безопасности, трудно рассуждать о чём-то ещё. А как иначе? Если человеческая жизнь ничего не стоит, то в ней нет никакого смысла. Вслед за отказом от идеи ненасилия, мы обесцениваем самих себя, а, вслед за личностью, рушится и какая-либо надежда на прочное социальное устройство.