Печорин против Тумбалеле

В подростковом периоде и в ранней юности моим самым любимым образом, на который я ориентировался и которому в меру свои неосознанных сил пытался подражать, был тип, который я сейчас назвал бы «Печориным». В интернете среди многочисленных шпаргалок и заготовок школьных сочинений по литературе нашел словесную характеристику Печорина, которая отлично ложится на тот мой образ.

  Печорин - герой своего времени. Такая личность не  находит место, куда можно приложить свои силы, а  потому и обречена на    одиночество… Печорин получил  светское воспитание, вначале гоняется за светскими  развлечениями, но потом его ждет разочарование,  попытки  заняться наукой и охлаждение к ней. Он  скучает, равнодушно относится к свету и испытывает    глубокую неудовлетворенность своей жизнью.  Печорин-  это характер глубокий. "Резкий охлажденный ум"  сочетается у него с жаждой деятельности и с силой  воли. Он ощущает в себе    необъятные силы, но  растрачивает их на мелочи.

  Такой образ мне казался жутко привлекательным. Все так – сдержанность, ощущение себя «выше серых будней», игра в разочарованность жизнью (это в   15-20 лет). А как романтично звучит такое описание: он- выше окружающей среды, умен, образован. Но внутренне опустошен, разочарован…

  Загадочный молодой человек себе на уме, задумчиво-печальный, кажущийся явно взрослее своих лет, все знающий, иронично-саркастичный. О, ирония –   это был мой конек. Настолько привычный, что моя улыбка, как я позднее заметил, была, во-первых, чаще всего с сомкнутыми губами, а во-вторых, отчетливо скошенной налево. Эдакая кривая ухмылка «ну да, ну да, а как же».

Главное – девчонкам нередко нравилось. Наверное, девушки мечтали растопить это холодное сердце, или привлекала кажущаяся взрослость и рассудительность на фоне «этих орангутангов» (как однажды мне сказали). Наполнить этого внутренне опустошенного и разочарованного человека, спасти его из пут меланхолии – что может быть прекрасней? Но, в конечном итоге, не получалось. А я лишь иронично ухмылялся: ну, мол, извини, такой вот я, мне никто не нужен, жизнь тлен, смысла нет.

Хотя, возможно, девушки «цеплялись»  за другое. Иногда, когда «Печорин» слишком расслаблялся, как черт из табакерки, выпрыгивал некто необузданно-разнузданный с широченной улыбкой и неистребимой жаждой жизни. Папуас Тумбалеле Макелебумба из деревни Талигенде. Его нрав, наклонности, пороки и недостатки хорошо видны в этой давней моей зарисовке:

 Тумбалеле Макелебумба лежал под жарким  солнцем Папуа-Новой Гвинеи, чесал пятки и  курил дурман-траву. Две жены стояли с  опахалами,  остальные суетились — три  около костра, запекая кабанчика, три следили  за выводком голопузых детишек, а три  поочередно садились за  педали особого  электрогенератора, чтобы Любимый Муж,  Отец и Повелитель мог смотреть во  Всевидящее Око, показывающее ему  неведомые берега и голых белых женщин. 

 Вдруг Тумбалеле вскочил и бросился к хижине, к  заветным трубочкам-надеваемым-сами-  знаете-на-что, которые были завернуты в  циновку. Перебрав и примерив все, папуас  уткнулся лицом в огромную шкуру саблезубого новогвинейского тушканчика и зарыдал. На  недоуменный вопрос жен, что же произошло, Макелебума безутешно произнес:
 - Проклятый демон Ирвиянга Яломумба! Ну, длиннее у него трубочка, длиннее!!! И как мне с ним меряться?!

 «Печорин» стыдился этого ужасного типа, и воли ему практически не давал. По крайней мере, девушки не должны были видеть ребячливого и  эмоционального папуаса ни при каких обстоятельствах. Почти всегда получалось, хотя нет-нет, да расплывалось лицо в широченной улыбке во  все зубы. Папуасская зависть тоже норовила вылезти, но Печорин ее успешно пришибал своим высокомерием.

 И вот как-то году в 2000-м отрабатывал я студенческую практику в детском лагере вожатым. Смена закончилась, орда детей удалилась, и в  лагерных корпусах и пространствах между ними воцарились тишина и покой. Трое вожатых, среди них и я, шли с пустыми пластиковыми баками  из-под воды, которую нам завозили для того, чтобы детей поить. Баки гулкие, если по ним стучать, получался симпатичный звук какого-нибудь тамтама. Так что мы втроем перевернули их и на ходу принялись молотить кто во что горазд, напевая бессмысленный набор слов и звуков. Параллельно пытались приплясывать, так что это выглядело, похоже, как аутентичный африканский ансамбль песни и пляски племени йоруба.

И тут из-за одного из корпусов появились девушки-вожатые, и направились мимо нас. «Печорин», с опозданием секунд на 10, внутри меня врубил сирену воздушного налета и попытался перехватить управление. Нельзя было девушкам увидеть этого грязного дикаря, потому что право на существование имеет лишь умный, сдержанный и разочарованный в людях джентльмен (а то как же иначе с женщинами дела иметь-то?) Однако Тумбалеле, разбушевавшийся под звук тамтамов и еще двух дикарей, пляшущих рядом, сдаваться не собирался. По плану Печорина мне полагалось немедленно опустить руки, оставить на лице ухмылку и сделать пару шагов в сторону от беснующихся вожатых-коллег (мол, я тут просто рядом иду, вы не подумайте, что я такой вот…). С другой стороны, Тумбалеле не собирался предавать своих собратьев, и ему вообще нравилось все это действие. В итоге я продолжал бить в «тамтам», однако это уже было похоже на игру деревянного Щелкунчика: тело перестало быть пластичным, жесткие ладони медленно похлопывали по пластику (а не впечатывались в него со всей силой), а подпрыгивания и приплясывания, видимо, напоминали  движения игрушки, у которой ноги сгибаются только в коленях, а про поясницу разработчики модели не думали вообще.

Девчонки прошли, улыбаясь, Печорин кое-как взял вверх и долго не мог прийти в себя от позора. Теперь уже никто и ничто восстановит поруганную честь… Жизнь тлен и серая бессмысленная пустота…

Одна из этих девушек стала моей женой. И как-то, разговорившись, она вспомнила ту сцену, когда она с подругами видела нас, троих папуасов, идущих по залитой солнцем дорожке. «Ты мне тогда очень-очень понравился – живой такой, беззаботный, веселый…». Те самые 10 секунд...

Печорин упал в глубокий обморок.