26 марта исполняется 110 лет со дня рождения австрийского врача-психотерапевта Виктора Франкла (1905 – 1995).
Экзистенциальная проблема выбора
В 1941 году, когда Австрия была присоединена к нацистской Германии, над австрийскими евреями нависла угроза полного уничтожения. К тому времени Франкл считался высококлассным специалистом по неврологии и психиатрии, выступал с докладами, публиковал научные статьи и работал в психиатрической больнице, в кризисном стационаре. В 41-м году ему, как и некоторым другим известным профессионалам, удалось получить визу на выезд в США. У родителей Франкла шанса уехать с ним не было. Более того, пока сын оставался в Вене и был главным врачом больницы, на него и его родственников распространялась так называемая защита от депортации, то есть они были защищены от отправки в концлагерь. При отъезде Виктора в США эта защита с родителей автоматически снималась. Остаться же в Вене означало для него поставить на кон свою собственную жизнь. Этим выбором Франкл был мучим на протяжении многих недель, меж тем действие визы подходило к концу, а решение так и не было принято.
Однажды по пути с работы, проходя мимо собора святого Стефана, Виктор услышал доносившуюся органную музыку и вошел внутрь в надежде найти хоть немного покоя и ясности. На полу он заметил и поднял кусок отвалившегося мрамора с надписью… Это была пятая заповедь: «Почитай отца и матерь твою, чтобы продлились дни твои на земле…» Виктора словно пронзила молния. Это было, как он говорил позже, «указание небес»; в сей момент решение им было принято. Через девять месяцев после этого больница была закрыта, Франкл и все члены его семьи (за исключением сестры, которая сумела эмигрировать) попали в концентрационный лагерь.
В концлагере
Из сорока попавших в лагерь выживал только один. Отец Виктора, его мать, жена, брат и жена брата погибли в тех чудовищных условиях или были отправлены в газовые камеры. Сам Франкл выжил. Он выживал там три года, осуществляя страшную возможность испытать на себе собственную психологическую теорию смысла. Он воочию увидел и показал на своем личном примере, что наибольший шанс выжить в нечеловеческих условиях имели не крепкие телом, а сильные духом, те, кто имел смысл, ради которого стоит жить.
Но какой может быть смысл в лагере смерти? И есть ли он? Франкл опытом своей собственной жизни отвечает на этот вопрос – да! Многие из тех, кто был вместе с ним в концлагере понимали не только смысл жизни, но и смысл страдания и умирания. И за этот смысл они боролись.
Достоевский как-то сказал: я боюсь одного – оказаться недостойным моих мучений. Были в лагере такие страдальцы, которые вполне могли сказать о себе, что они оказались «достойны своих мучений». Их страдание и смерть стали свидетельством возможности до конца сохранить последнее – внутреннюю свободу, тот самый главный дар Бога человеку, который нельзя отнять у него даже в концлагере: свободу дарить доброе слово, делиться последними крошками хлеба, свободу относиться к обстоятельствам или так, или иначе; свободу превратиться в «типичного» лагерника или остаться человеком, сохранив достоинство.
Для большинства заключенных главным был вопрос: переживу я лагерь или нет? Если нет, то все страдания не имеют смысла. И горе тому, кто больше не видел жизненной цели, кто утратил смысл жизни, а вместе с ним – смысл сопротивляться. Такой человек быстро разрушался: оставался неподвижно лежать, не одевался, не шел на построение, не реагировал на просьбы, угрозы, удары, переставал есть, лежал в собственной моче… Если он что-то говорил, то это было: «Мне нечего больше ждать от жизни».
Франкл рассказывает о двух мужчинах, которые потеряв смысл, высказывали намерение покончить с собой. И все-таки удалось доказать им, что сама жизнь от каждого и них что-то ждет в будущем. И действительно, оказалось, что одного ждал на чужбине его обожаемый ребенок. Другого не ждал никто персонально, но его ждало дело, требующее завершения. Есть такая фраза: «У кого есть «зачем» жить, тот выдержит почти любое «как».
В лагере небольшой саботаж наказывался немедленным повешением. Например, отрезание узких полосок от ветхих одеял, чтобы утеплить ноги. Франкл рассказывает об одном эпизоде воровства, когда один полумертвый от голода своровал несколько картофелин. От заключенных потребовали установить «преступника» и выдать, иначе весь лагерь останется без еды. Естественно, 2500 заключенных предпочли лучше поголодать, чем увидеть своего товарища повешенным.
«К вечеру этого дня, - рассказывает Франкл, - мы все лежали на нарах. Настроение было особенно плохое, а тут еще и свет погас. И тогда староста, человек умный, завел разговор о том, что всех тревожило: о товарищах, которые умерли или наложили на себя руки, о том, что в основе этих смертей лежит отказ от противостояния, отказ от самих себя. И он обратился ко мне. Видит Бог, я вовсе не был в том состоянии духа, чтобы утешать кого-то или оказывать психотерапевтическую помощь. Мне до жути было холодно и голодно. Но я был обязан собраться с силами и что-то сказать. И я начал с того, что участь для каждого из нас неутешительная и вероятность выжить ничтожно мала, но она есть, примерно пять процентов. Но я, несмотря ни на что, не собираюсь складывать оружие. Ведь никто не знает своего будущего, что ему может принести следующий час… Я говорил не только о нашем неизвестном будущем, но и о счастливом прошлом, о нашем внутреннем богатстве, которое никто и ничто не может отнять. И пусть оно миновало, но все же сохранено для вечности. Я говорил о возможностях наполнить свою жизнь смыслом, даже здесь. ( Мои товарищи лежали тихо, не шевелясь, только изредка раздавались вздохи.) О том, что человеческая жизнь всегда и при любых обстоятельствах имеет смысл и что этот смысл охватывает также страдания, нужду и смерть. И я просил этих бедняг, внимательно слушавших меня в кромешной тьме барака, смотреть в лицо ужаснейшего положения – и все-таки не отчаиваться, все-таки сознавать, что даже при всей безнадежности нашей борьбы она все равно имеет свой смысл, несет свое достоинство!
На каждого из нас, - говорил я, - в эти часы, которые, может быть, для многих уже становятся последними часами, кто-то смотрит сверху требовательным взглядом – друг или женщина, живой или мертвый. Или – Бог. И он ждет от нас, что мы его не разочаруем, что мы не будем жалкими, что мы сумеем сохранить стойкость и в жизни, и в смерти.
И, наконец, я говорил о нашей жертве – что она в любом случае имеет смысл. Религиозные люди легко поймут меня – и это я тоже сказал. Я поведал им историю моего товарища, который в самом начале лагерной жизни заключил «договор» с небесами: пусть любые его страдания и его смерть станут той ценой, которую он платит за то, чтобы смерть любимого человека стала легкой. И для него страдания и смерть перестали быть бессмысленными, они наполнились высоким смыслом. Да, он не хотел мучиться и умирать просто так. И мы этого тоже не хотим!
Внушить людям этот последний смысл нашего существования, здесь – в бараке и сейчас – в этой ситуации, - такова была цель моих стараний. И, кажется, я ее достиг. Внезапно под одной из балок вновь вспыхнула электрическая лампочка, и я увидел моих товарищей, собравшихся вокруг моих нар, немощных, в жалких отрепьях. И я увидел на их глазах слезы…»
Франкл предлагает выражаясь философски, совершить коперниканский переворот: дело не в том, чего мы ждем от жизни, а в том, что жизнь ждет от нас в каждой конкретной ситуации. Жить, значит нести ответственность за выполнение тех задач, которые стоят перед нами. И коль судьба возложила на человека страдания, он должен увидеть в этих страданиях, в способности перенести их свою неповторимую задачу. Страдание может стать трудом, подвигом, когда человек может оказаться «достойным своих мучений». И не только в концлагере. Человек всегда и везде имеет возможность превратить свое страдание во внутреннее достижение.
Выйдя в 45-м на свободу и узнав, что вся его семья погибла, Виктор Франкл не сломался и не ожесточился. Хотя были те из выживших заключенных, которые в фазе освобожденного лагерника продолжали жить категориями власти и насилия и начинали считать, что теперь сами вольны, не задумываясь, бесконтрольно применять ту же власть и насилие. Для них, в сущности, изменилось только одно: из объектов произвола и несправедливости они превратились в субъектов этого же – с той разницей, что они помнили, что им пришлось пережить. Такое настроение проявлялось иногда даже в самых незначительных мелочах. Так, однажды, например, Франкл с товарищем шли через поле, и в каком-то месте перед ними оказался засеянный участок с молодыми всходами. Виктор непроизвольно свернул в сторону, чтобы не затоптать их, но его спутник схватил за руку и потащил прямо. На попытку Франкла объяснить, что нельзя топтать молодые посевы, тот пришел в ужас и закричал: «Что ты там лепечешь? А у нас что, мало отняли? У меня жену и ребенка удушили газом, об остальном я уже не говорю! А ты боишься растоптать пару колосков!»…
Опыт трех страшных лет и смысл, извлеченный из этого опыта, Франкл описал в книге с первоначальным названием «Психолог выживает в концлагере», вышедшей вскоре после войны. Эта книга была надиктована им всего за 9 дней, а «писалась» в уме с 1942 по 1945 годы. Вышла она в 1946 году анонимно, без указания авторства, поскольку, по признанию Франкла, книгу он «писал с убеждением, что она не принесет, не может принести успех и славу» и что в данном случае важно не авторство, а живое свидетельство. Меж тем из всех его книг именно эта получила наибольшую популярность. Она выдержала баснословное количество переизданий. Книга посвящена тому, что Франкл называл потом «упрямством духа», - способности человека не поддаваться, не ломаться под ударами, обрушивающимися на тело и душу. «Так что же такое человек? – спрашивает Виктор Франкл. И отвечает: - Это существо, которое изобрело газовые камеры. Но это и существо, которое шло в эти камеры, гордо выпрямившись, с молитвой на устах».
Использован материал Г. Харитоновой «Быть достойным своих мучений», «Упрямство духа» и выборочные места из книги В. Франкла.