Отличник с винтовкой

— Но ведь мало уметь читать и писать! В пять лет у ребенка в сознании сформирован только игровой вид деятельности, он психологически и эмоционально не готов к школе. Это все равно, что тяжелоатлету сразу увеличить вес штанги на пятьдесят килограммов. Может, он его и возьмет, но грыжу позвоночника себе обеспечит. Так и способный ребенок может потянуть учебу, но у него не будет отношения к ней, как к чему-то серьезному и ответственному, потому что учебный вид деятельности формируется только к семи годам. Но ведь родители воспринимают школу как очень серьезное и ответственное занятие и требуют того же от малыша. А он не понимает, почему он должен сидеть и слушать учителя, когда ему хочется побегать и поиграть. Почему он должен каждый день вставать рано утром и идти в школу, когда ему хочется поспать. Да отдайте вы его лучше в какие-нибудь кружки и секции, придумайте развивающие занятия, но не ломайте его природу!

— Это внезапный выход очень долго копившегося напряжения, причем очень сильного напряжения. Как правило, та форма, в которой это напряжение выплескивается, не адекватна поводу, спровоцировавшему сам выплеск. Эта агрессия не обязательно будет направлена вовне, она может быть направлена и на себя и тогда грозит серьезными заболеваниями.

— А откуда этот комплекс взялся? Потому что родители очень часто заранее рисуют себе модель своего идеального ребенка, а ему потом ничего не остается, кроме как этой модели соответствовать. Потому что вообще дети стараются оправдывать ожидания родителей. И ведь никто ребенка не спросит: «А каково это тебе? Что ты чувствуешь, что переживаешь?» Мы ведь с вами не знаем, что там происходило дома, когда у него что-то не получалось: была ли поддержка, было ли сочувствие, была ли абсолютная любовь без всяких требований?

— А как иначе? В таком возрасте разница в два года — это пропасть. И физиологически, и психологически. Общаться — да, с ним общались, а вот для дружбы выбирали ровесников. У таких детей нервный срыв может выражаться в очень раннем начале половой жизни — это тоже как доказательство себе и окружающим, что ты чего-то стоишь.

— Наверняка он сразу перестал быть центром мироздания, и все внимание переключилось на малыша. Возможно, он почувствовал, что уже не сможет стать для родителей самым лучшим, как бы ни старался. Мне кажется, если бы он гулял не с братишкой, а с ребятами, пусть бы даже попробовал пива или затянулся сигаретой, то такого мощного внутреннего конфликта не произошло бы. Он бы не чувствовал себя таким одиноким. Ребенок не должен служить ожиданиям родителей, это жестоко и несправедливо.

— Даже со стороны не возникает сомнений, что подросток находился в глубочайшей депрессии. Наверняка и суицидальные мысли у него были, причем не в этот страшный день появившиеся, а гораздо раньше. Сейчас пока трудно сказать, хотел ли он стрелять в кого-то или покончить с собой на глазах у класса. Я видела его фотографии, это не просто закрытый или задерганный ребенок, это глубоко несчастный ребенок. Его изнутри разорвали, отделив от собственных желаний и эмоций.

— Конечно, ведь выбор игры не случаен. Это не отыгранная агрессия. «Хороший мальчик» не может огрызаться на взрослых, не должен спорить с ними, не имеет права показывать злость и негодование. А если это копится годами? Он выбирает себе наиболее агрессивную игру, в которой может выплеснуть весь свой негатив. И еще большой вопрос: не потерял ли он границу между реальным и виртуальным миром? Кем он ощущал себя, придя в школу с двумя винтовками: учеником десятого класса или супергероем из компьютерной игры?

— Вот видите, все это куда больше напоминает действия героев компьютерных игр, где смерть — игрушечная, ненастоящая. Он ведь и действует так же. Такое ощущение, что в голове у него что-то «перемкнуло» и две жизни — реальная и виртуальная — наложились одна на другую. Может, именно поэтому он потом так много раз повторял: «Я никого не хотел убивать». Но в тот драматичный момент он и компьютерный супергерой наверняка были одним целым. Мы уже как-то говорили об игровой зависимости. Происходит погружение в виртуальный мир, в котором можно реализовать все свои эмоциональные потребности. Но он ведь не в «эльфов» и «хоббитов» играл, он играл в «стрелялку», где требовалось убивать. Значит, такова была эмоциональная потребность.

— Снова вопрос: а он сам хотел этим вундеркиндом быть? Или это все амбиции и тщеславие родителей, которые за него все решили? Взрослые очень часто навязывают детям свои нереализованные надежды и планы, как будто дети могут за нас прожить нашу жизнь правильнее и успешнее. И тем самым мы лишаем детей их собственной судьбы.

— Смотрите, в жизни этого мальчика было несколько тревожных звонков, которые родители должны были услышать. У него вообще нет друзей — разве это не повод всерьез задуматься, что в его жизни не так? Разве это не наводит на мысли о том, что они, родители, упустили что-то очень важное в отношениях с ним? Если вы знаете, что сам он никогда не гуляет на улице, то допустимо ли заставлять его гулять с младшим братишкой? Дальше он «подсел» на компьютерную игру и часами за ней проводит время. Разве это не причина забить тревогу? А кто-то из них вообще знал, что в этой игре он часами «убивает», кто-то задумался, как это можно совместить с духом Православия? Как выясняется, у родителей еще до трагедии была масса причин обратиться к психологу. Но никто этого не сделал, поскольку никто, видимо, этого не замечал. Я могу сказать одно: больше присматривайтесь к вашим детям, чаще спрашивайте их о том, что они чувствуют, что переживают. Просто разговаривайте с ними. И тогда, быть может, все трагедии обойдут нас стороной.