Кого не любит Бог?

Около одиннадцати часов вечера таксист пулей доставил меня с Воздвиженки на Центральный столичный вокзал. Казалось, жители ночного Киева ещё не скоро собирались отходить ко сну. Вокзальная суета и снующие повсюду люди с багажом создавали ощущение хаоса. Но и в этой кажущейся неразберихе я находила свою упорядоченность, спокойствие и уверенность в том, что мой поезд уже ждёт меня на перроне. До отправления оставалось целых полчаса.

Я люблю приезжать на вокзал пораньше – к подаче состава на посадку – когда можно спокойно отыскать свой билет в телефоне, пообщаться с проводником и неторопливо пройти в своё купе. Зайти в него первой, сменить одежду и достать всё то, что поможет заполнить время – 15 часов от пункта А в пункт Б. И только потом, возможно перед самым отправлением, встретиться со своим попутчиком или попутчицей.

В этот раз всё было иначе. Пройдя по вагону, я обнаружила дверь своего купе открытой, а внутри него – статную пожилую женщину, которую провожал её сын. Увидев меня, она поздоровалась, и видно было, что искренне обрадовалась: «Слава Богу, что женщина! А то, как начнут распивать пиво, так дышать нечем». Затем снова переключилась на сына и усилила громкость их прощания. У меня появилось чувство неловкости, как будто я попала на спектакль «зайцем», то есть без билета.

– Я, пожалуй, оставлю вас и подожду за дверью, – выдавила из себя я, отчасти недовольная нарушением своих привычных ритуалов начала путешествия.
– Нет, нет! Что Вы? Зачем же? Мы уже заканчиваем, – слегка дрожащим голосом сказала женщина и как будто нарочито громко повторила с некоторыми паузами, – С Богом, сынок! С Богом! С Богом!

Обращение к Господу почему-то резало мне слух. Какая-то демонстративность виделась мне во всём этом расставании. Я ещё не знала, что ровно через две недели я вспомню об этой женщине, когда мои два сына привезут меня на блокпост ЛНР и, прощаясь, мы не будем знать, когда встретимся снова. К горлу подступит ком и перехватит дыхание, заблестят глаза и я подумаю: «Ну вот, а тогда в поезде я была уверена, что никогда не плачу, расставаясь с детьми». Ох, уже эти категоричные «никогда», «ни за что» и «всегда»…

Я зашла в купе и закатила свой чемодан.
– Какой большой! – воскликнула женщина, – ведь с таким неудобно путешествовать!
– Кому неудобно? Мне – удобно. Но, если он Вам будет мешать здесь в проходе, я заброшу его наверх. Потому как он действительно не помещается под лавкой.
– Нет, нет. Мне он ничуть не мешает. Не стоит обо мне излишне беспокоиться. Я вот и детям своим сказала: за что же вы себя так наказали, что такой дорогой билет мне купили?! Зачем мне Люкс? Я бы и в простом вагоне доехала.
– Ну почему же наказали? Может ваши дети хотели сделать Вам приятное и позаботиться о Вас?
– Да просто других билетов и не было! Мне только до Купянска. А Вы куда направляетесь?
– Мне до самого Лисичанска...
– До Лугандона что ли?
– Ну, зачем же Вы так? Для кого-то Луганск – это родной город (если Вы его имели в виду). Но туда я поеду только через неделю. А пока до Лисичанска, затем пересадка и сразу до Счастья. К маме еду в гости.
– Так это ещё дороже будет! – не обращая внимания на мои поправки, выпалила женщина.

Я на время взяла паузу и стала размышлять. Что это я её поправляю? Она мне в матери годится, а я пытаюсь её наставлять на «путь праведный». Я вспомнила, как ещё до войны некоторые мои земляки уезжали в столицу, пренебрежительно называя свой город Лоханском. Так почему бы не дать право этой женщине иметь свои чувства по отношению к городу, в котором я родилась. После некоторой паузы она заговорила снова.

– Что это за CV такое, что в нём нет даже света нормального?
– Я думаю, что как только поезд тронется, и свет появится. Да и дело идет к полуночи. Зачем нам свет, когда время спать?
– Ну, нет, я ещё читать буду. Я не могу себе позволить улечься не почитав.

Она достала из сумки книгу и положила её на столик. Освещения было достаточно, чтобы увидеть на слегка потёртой обложке оттиск золотого Креста. Лёгкий холодок отчуждения пробежал по моей спине, и моя рука в ответ потянулась за лежащей рядом моей книгой. Её накануне подарил мне близкий по духу человек. На ней тоже были Кресты и она называлась: «Я работаю на кладбище». К вечеру того дня я уже вычитала из неё три рассказа и мне совершенно не хотелось обсуждать их со своей попутчицей. Хотелось пожить с ними, осмыслить и по-своему прочувствовать. Утро вечера мудренее.

Я спрятала подальше свою книгу и стала искать повод закруглить разговор. Ровно в 23:20 по расписанию поезд застучал колёсами. Дали свет, но после всех вечерних процедур я отвернулась к стене и, укрывшись с головой, стала вспоминать, как раньше я любила спать под стук вагонных колёс. Ту-дух, ту-дух, ту-дух, ту-дух… Возможно, небольшие покачивания вагона напоминали мне раскачивания колыбели. И пока поезд двигался – я спала, но как только он останавливался – я просыпалась и ждала, когда он тронется снова, чтобы провалится в сладкий и безмятежный сон.

Мне вспомнился один интересный и веселый попутчик, который спрашивал меня про мои ощущения в поезде: «Как бы ты сказала? Меня везут или я еду? Что ты чувствуешь в поезде?» И после моих размышлений на эту тему объяснял по-своему: «Когда ты сидишь передом к голове поезда, то ты едешь, а когда задом – тебя везут!» Видимо на этом воспоминании я и уснула с улыбкой на лице потому, как больше ничего и не помню.

На моё удивление я превосходно выспалась и утром следующего дня позавтракала выпечкой из пирожковой «Тёти Клары» с Воздвиженки, напилась узвару из сухофруктов. Моя соседка ещё спала, а я уже мечтала о времени, когда мы доедем до Купянска и я останусь совсем одна в купе. Она проснулась за два часа до прибытия на место, и я была этому безмерно рада. «Уж два часа общения с ней я выдержу», – подумалось мне.

– Знаете, что это такое? – загадочно спросила женщина, доставая из пакета ветвь свежих фиников.
– Это финики, – ответила я.
– Откуда Вы знаете? Вы же обычно покупаете сушеными!
– Приходилось видеть на пальмах…
– А это видите? Оливковое масло из Израиля! Я по святым местам ездила и вот привезла. Вы своей маме скажите, что надо по столовой ложке каждое утро его принимать. Это полезно для здоровья.
– Для Вашего? Может быть. А вот печень моей мамы не принимает такой рецепт.
– Ну, тогда Вы сами принимайте для здоровья, как я! Вот смотрите! – она налила немного масла в крышечку от бутылки и выпила его.
– Обычно я просто готовлю на нём, но по утрам не пила. Попробую…
– Что Вы?! Готовить на нём – это же дорого!
– Кому дорого?

Я поймала себя на тоне, который мне совсем не понравился. Женщине 76 лет, а я пытаюсь её «полечить». Надо бы оставить эту манеру и попробовать поговорить с ней «по душам».

– А что Вы в Луганск собираетесь ехать? Что Вам там делать? – сменила тему моя попутчица.
– Проведаю своих знакомых, повидаюсь с сыновьями. А почему Вы спрашиваете?
– Да мне интересно, как они теперь? Довольны ли жизнью? Это же они – луганские – затеяли всё, весь этот переворот и войну тоже. И как им теперь живётся?

Она не останавливалась в своих политических умозаключениях, в размышлениях о Путине и, впрочем, о том, как не везло и Украине с президентами. Я какое-то время просто слушала, старалась сохранять нейтральную позицию: вот есть человек, и у него такое мнение. А с другой стороны есть другие люди, и у них тоже есть своё мнение на этот счёт. Но потом моё внимание привлекла лежащая на столике Библия, и я задала свой «неудобный» вопрос.

– А что говорит вот эта Ваша книга? Бог любит Путина?
– Конечно же, нет! – резко ответила женщина – Он таких не любит!
– Странно получается. Моя бабушка мне говорила, что Бог любит всех. Может у неё другая вера была.
– Бог любит только тех, кто раскаивается в своих грехах! – не без торжественности заявила моя спутница.
– А Вы уверены, что Путин не каялся? По-вашему получается так: согрешил, потом пошёл и покаялся, потом снова согрешил и снова покаялся? И тогда ты будешь любим Богом?
– Что Вы взялись – любит, не любит! Живите по заповедям и всё тут!
– Хорошо. Если по заповедям, то одну из них знаю хорошо – не суди и не судим будешь! А как Вам удаётся не судить людей?
– О да! Это трудно! Бывает, соседка напьётся, и я как начну ей промывать косточки, что только после спохвачусь. Что же это я делаю окаянная? Сужу! Да все мы грешные…

Я думаю, что судить проще и легче, чем попытаться понять. Понять тех, кто заблудился, кто может давно раскаялся, а может быть просто думает иначе, или их жизненный опыт говорит об ином. Я наизусть помню слова Солженицина из «Архипелаг ГУЛАГ»: «Если бы это было так просто! – что где-то есть чёрные люди, злокозненно творящие чёрные дела, и надо только отличить их и уничтожить. Но линия, разделяющая добро и зло, пересекает сердце каждого человека. И кто уничтожит кусок своего сердца?»

Кто они – луганчане? Они – мои земляки с разными ценностями, с разной верой. Они, прежде всего, люди. Мне вспоминается рассказ мамы моей подруги о том, как вовремя бомбёжек она после операции вместе с ранеными бойцами и другими пациентами спускалась в подвал Областной больницы г. Луганска. О том, как подъезжали машины с белыми флагами и привозили бойцов с разных сторон. О том, как двор наполнялся трупами, и их не успевали хоронить, а сторож выстрелами из ружья отгонял бездомных собак от тел. О том, как один боец без ноги, а другой с перевязанной рукой оживленно спорили на больничных койках как дети, как мальчишки…

– А как мы вам дали во вторник, а? Дали жару?
– Ой, да что вы там дали? А в среду на той же неделе, забыл? Кто кому дал?
И кто из этих парней помнил о другой заповеди – Не убей!? И почему служители церквей не произносят эти два слова на инаугурациях в президенты. А что, если бы все одновременно сложили оружие? А что, если бы правители, которые не могут договориться, бились бы сами?

Я слушала тот рассказ из первых уст и думала: «Господи, спасибо тебе за то, что мои сыновья не пошли друг против друга, не пошли против своего отца и деда. За то, что живы. За то, что наша семья не развалилась от всех политических передряг». Политики приходят и уходят, а медики остаются работать на местах, как и работали раньше, они давали клятву.

Артисты тоже продолжают работать. В Луганске в Украинском музыкально-драматическом театре Михаил Голубович поставил «Тараса Бульбу». Историю надо помнить, чтобы не повторялось убийство человечества по идейным убеждениям. Не прошло и ста лет, и снова гражданская война. «Белые приходят – грабят, красные приходят тоже грабят», хотя эти слова уже из другой пьесы. Печально это всё и очень непросто. И не видно этому ни конца, ни края.

Наша беседа в поезде закончилась по-доброму, без осуждений и обвинений всех и вся. Хотя, манера общения моей спутницы так и не изменилась, изменилось только моё отношение к ней. Оно стало более мягким и понимающим. Расставаясь, я благодарила женщину за компанию и сказала, что, пожалуй, начну читать Библию.

– Вы не поймете!
– Ну почему же Вы так думаете? Ведь Вы же понимаете?
– Да, я не так выразилась. Ветхий Завет читается трудно. Начните с Нового.
– Спасибо! Начну. А вот и Ваш супруг прибыл. Рада за вас, что вы вместе столько лет. Мои родители не смогли, поэтому еду проведывать их по отдельности: маму в Украине, а папу в России. Пусть у вас всё будет хорошо, и Бог любит вас!